Лабиринт памяти (СИ)

Проходит совсем немного времени, и Грейнджер начинает стонать так, что Драко приходится проявлять недюжинную выдержку, чтобы не излиться в неё, и он терпит, крепко сжав зубы, усилием воли заставляя себя немного сбавить темп. Но когда он это делает, Грейнджер внезапно открывает глаза и сама подаётся бёдрами ему навстречу, тем самым окончательно сводя его с ума.

— Блять, что же ты делаешь… — рычит он, ускоряя темп, и грубо впивается в её губы, прикусывая, и в это самое мгновение ощущает, как она начинает извиваться под ним, достигая высшей точки.

И в это самое мгновение кажется, что всё вокруг взрывается, озаряется, а затем исчезает, оглушая Драко, когда он следует за ней.

***

Гермиона не может поверить, что сделала это.

Когда она уезжала на каникулы в Нору, то была уверена, что после возвращения в школу всё будет кончено. Она думала, что, встретив Рона, сможет забыть о Драко и о тех пугающих, неправильных вещах, которые она ему позволяла с собой делать. Она надеялась, что её отношение к нему станет прежним, и она больше не будет его хотеть.

Но она ошибалась.

Всё пошло совершенно не так. Когда Гермиона увидела Рона и ощутила его робкий поцелуй, она не почувствовала ничего. И это по-настоящему шокировало, ведь она ожидала испытать хотя бы что-то отдалённо похожее на те чувства, которые у неё вызывали поцелуи Драко, а потому сделала всё, чтобы остаться с Роном наедине, когда сама проявила инициативу и притянула того к себе, желая проверить снова. Рон удивился её внезапному порыву, но ответил на поцелуй, а ещё крепче обнял Гермиону, в то время как она сама отчаянно пыталась вызвать в себе хоть крупицу былого желания, но вместо этого ощущала лишь досаду и злость. Видимо, переживаемые ею эмоции выплеснулись в ещё более настойчивые движения губ, что Рону, очевидно, не понравилось, и, когда он сам её вскоре отстранил, она готова была расплакаться от отчаяния.

— Гермиона, я думаю, нам стоит остановиться, — сказал он, глядя на неё со смесью настороженности и сожаления. — Понимаешь, я не хочу морочить тебе голову. Я знаю, как для тебя важны отношения, и поэтому не хочу тебя разочаровать, ведь я… Я пока не готов, Гермиона. Прошло слишком мало времени.

У неё по лицу текли слёзы, и, наверное, Рон принял их за слёзы обиды, но на самом деле Гермиона плакала совершенно из-за другого: она просто понимала, что вся её влюблённость, которую она бережно хранила в сердце несколько лет, куда-то улетучилась, растворилась вместе с войной, отобравшей детство. Гермиона знала, что сейчас всем было не до отношений, в особенности Рону, который ещё не до конца оправился от смерти Фреда, и она принимала это. Но горечь ситуации заключалась в том, что ей самой, оставшейся без опеки родителей, которым она до сих не решилась вернуть память, без поддержки друзей, которые всё время были далеко, — ей, как никогда, хотелось ощущать, что она кому-то нужна. И странным образом Малфою удавалось удовлетворять эту её бешеную потребность, пусть и в особенной, извращённой манере, а ещё рядом с ним Гермиона вспоминала, что способна испытывать что-то, помимо боли, страданий и сожаления. Она чувствовала себя живой, хотя платила за это тем, что предавала свои же внутренние принципы, предавала друзей и близких людей, находя неожиданное утешение в объятиях бывшего Пожирателя Смерти, бывшего врага и человека, который ещё несколько месяцев назад стоял на стороне тех, кто убивал таких, как она.

Гермиона думала об этом все дни, проведённые в Норе, и ей казалось, она ходит по девяти кругам ада. Она видела потухшие лица всех членов семьи Уизли, впитывала в себя их боль и осознавала, что она беспомощна перед силой памяти, которая, словно прокравшись в углы, шептала, постоянно напоминала о Фреде. И хотя все искренне пытались вернуть в дом былую атмосферу веселья, всё же каждый ощущал: как раньше уже не будет, и, поскольку пока что смириться с этим не мог никто, все терпели поражение в борьбе за то, чтобы праздничные дни прошли, как подобает.

К концу каникул Гермиона чувствовала себя настолько подавленной, лишённой жизни, что возвращалась в школу в надежде убежать от ужасов прошлого, которые она будто заново пережила, глядя на постаревшее за несколько месяцев лицо Молли, на застывшую печаль в глазах Гарри и на внутренне сломленного Джорджа, который за все каникулы заговорил лишь дважды, но так ни разу и не улыбнулся.

Всю дорогу в Хогвартс Гермиона плакала, чувствуя себя полнейшим ничтожеством, потому что знала: она ничем не может помочь людям, которых любит всем сердцем. И она жаждала одного: чтобы у неё вышло помочь хотя бы самой себе.

Поэтому в миг, когда Гермиона увидела Малфоя, она едва не рассмеялась от горького осознания: он единственный, в ком она сейчас по-настоящему нуждается.

Он единственный, кто может заставить её забыть.

И она сделала это. Сделала без капли сожаления, окончательно убивая где-то внутри свои несбыточные девичьи мечты о том, как всё должно быть, с каждым жёстким поцелуем и грубой лаской разрушая наивные надежды на то, что в этот момент она будет испытывать нежность и любовь.

Она сделала это, потому что с отвращением признала: война уничтожила романтика в её душе. Испепелила былые желания и грёзы, исказила принципы и изрешетила представления обо всём.

Гермиона уже была другой, но так отчаянно хотела стать прежней, что готова была пойти на любые методы, лишь бы вновь ощущать себя живой.

Вот почему она сделала это — отдалась Драко Малфою на жёстком столе одного из многочисленных кабинетов Хогвартса, даже не стыдясь, что в двадцати метрах от двери находится Большой зал, полный ничего не подозревающих учеников и преподавателей.

Сейчас, стоя у окна, окунувшись в воспоминания и разглядывая освещённый тусклыми фонарями двор Хогвартса, она грустно улыбается, наблюдая за парой подростков, резвящихся на улице. Гермиона чувствует в душе тепло, смешанное с тоской, и не чувствует сожаления, что она сама вряд ли когда-нибудь сможет так же беззаботно смеяться и дурачиться с человеком, которому несколько часов назад отдала свою невинность. Нет, она не жалеет: просто не может об этом не думать, смотря как девушка убегает от парня, а тот хватает ещё за шарф гриффиндорской расцветки, вынуждая остановиться, а затем валит в снег.

А дальше происходит сразу несколько вещей: парень накрывает её губы своими, Гермиона узнаёт в нём Блейза Забини и видит разметавшиеся на снегу ярко-рыжие волосы.

У неё внутри всё замирает, когда она осознаёт: та девушка — Джинни Уизли.

***

Гермиона решает ничего не говорить. Конечно, сначала она хочет высказать всё, но слова застревают где-то в гортани, когда она видит на пороге гостиной Джинни — живую, светящуюся, счастливую. Гермиона настолько ошеломлена переменой, произошедшей с той, что поначалу не знает, что сказать, а потом понимает — она не смеет говорить хоть что-то.

Она не смеет судить Джинни после того, что сделала сама несколько часов назад.

Она… понимает. Ведь Гермиона слышала, как каждую ночь, проведённую на каникулах в Норе, Джинни горько плакала, закрывшись в комнате. И никто не мог ей помочь, даже Гарри, который замкнулся глубоко в себе и вообще редко разговаривал, отдаляясь от Джинни всё больше и больше. И если Блейз сумел сделать то, чего не смог Гарри, если ему удалось рассмешить её и каким-то образом заставить забыть о заботах, то Гермиона будет делать всё, чтобы не спугнуть шаткое счастье Джинни своими нравоучениями.

Идут дни, и она сама убегает от реальности, растворяясь в близости совершенно неподходящего ей человека. Она не замечает, как их встречи становятся регулярными, а то, чем они занимаются, по-настоящему приятным. Они почти не разговаривают, но им и не нужны слова. Драко изучает её, она — его удобным для них двоих способом, и вскоре Гермиона уже знаёт, как нужно к нему прикасаться, чтобы ему понравилось ещё больше.

Сперва она, следуя своему особому ритуалу, всегда говорит, что они «должны прекратить этим заниматься», но быстро перестаёт это делать, утешая себя тем, что в любой момент может забыть. И она поддаётся его рукам, губам, языку, которые не слишком с ней церемонятся, даря откровенные, жёсткие ласки, что только заставляет кончать сильнее. Гермиону устраивает в этих, основанных только на сексе, отношениях всё: отсутствие какой-либо романтики, нежности и заботы, отсутствие нормальной кровати или чего-то более мягкого, более подходящего для подобных занятий и присутствие авантюры, приправленной опасностью.