Игра на двоих (СИ)

И растерзанного буйволом банкета

Или то, что от него осталось.

Все, что было, знают, за плечами.

И над окровавленным собратом

Не танцуют волки диких танцев

И не пишут волки завещаний.

Кто-то подходит сзади и насильно поднимает меня на руки. Извиваюсь, царапаюсь, кусаюсь. Я готова на все, чтобы остаться рядом с другом.

— Ты уже ничем ему не поможешь, — шепчет мне на ухо Хеймитч.

Пусть так, но я не могу оставить его умирать в одиночестве. Он такого не заслужил.

Запах мяса, плоти, клоки шерсти

Тех, кому принадлежит победа

Гонит ветром, нюхом, чувством мести

Не обглоданного вкусного обеда.

Гонит мародеров и шакалов

Не обступит волка волчья стая,

Не спасет сугробами буранов —

В одиночку умирать оставит.

— Все кончено, Эрика. Взгляни на него.

Как кровь вытекает из открытой раны, так из стекленеющего взгляда уходит жизнь.

Кто-то молодой застонет —

Сильный, юный, дерзкий и горячий.

В этой драке ничего не стоит

Этот стон и этот вой щенячий.

Я уже почти смирилась, почти перестала сопротивляться, почти готова уйти, как вдруг…

Будет выбран волчею общиной

Новый предводитель Благородных

Будет снова горная вершина,

Будут снова покидать негодных.

Хеймитч медленно тянет меня за собой к планолету, как вдруг нам под ноги бросается выбежавший из леса волчонок. Маленький, пушистый, серый волчонок. Он пролетает стрелой мимо нас и как вкопанный останавливается у остывшего тела отца. Трогает его лапкой, тычется носом в поникшую морду. Жалобно подвывает. Не понимает. Не хочет понимать. Он еще не знает, что отец не вернется. Не знает, что такое смерть.

— Надо идти. Через минуту здесь будет армия миротворцев.

Я не двигаюсь с места.

— Эрика!

Будут клясться в том, что не забудут

Не шакалы — новые щенята.

Волки умирают — значит будут

Новые рассветы и закаты.

Вдали слышится шум голосов и звон оружия. Я бросаюсь обратно к волку, прижимаюсь лицом к его морде, шепчу последнее «спасибо», провожу рукой по мягкой шерсти, резким движением подбираю к земли волчонка и, крикнув Гейлу «прячься!», бегу к Хеймитчу. Тот забирает у меня зверя и толкает к лестнице. Не помню, как добираюсь до верха и как меня затаскивают внутрь железной птицы.

Сквозь открытый люк до меня доносится оглушительно-громкий, душераздирающе-тоскливый вой. Хеймитч преграждает мне путь, и я подбегаю к окну. На земле под нами сгущается ночная тьма, но я различаю белое пятно рядом с тем местом, где мы оставили волка. Волчица. Запрокидывает голову и воет, воет, воет. О страхе и отваге, о дружбе и любви, о жизни и смерти. Оплакивает свою потерю. Чувствую, как каждый новый крик отдается эхом в груди — в дыре, где еще десять минут назад было сердце. И вдруг вой обрывается. Резко и навсегда. Над белым пятном сгущаются тени и скрывают его от моих глаз.

Не оставят след — собьются с толку

Ни одной на дереве заточки:

«Здесь когда-то тоже были волки»

Волки умирают в одиночку.

Остаток полета проходит для меня как в тумане. Я забиваюсь в угол, сжимаю руки в кулаки и закрываю глаза. Мне безразлично, как Хеймитч объяснил родителям, что произошло на том склоне, но позже я обязательно поблагодарю его за это. Лео подходит ко мне, наклоняется и долго гладит по голове, не говоря ни слова. Мужчины берут на себя все наши обязанности и по прибытии в Тринадцатый. Я нахожу в себе силы только для того, чтобы по очереди обнять родителей и заверить, что здесь они в безопасности. На обещание скорой встречи меня уже не хватает. Хеймитч и Лео возвращаются в планолет вдвоем, и я понимаю, что договор заключен. С этого момента Альма Койн — наша новая союзница.

Мы летим обратно в столицу. Сквозь опущенные ресницы замечаю, как ментор садится на пол рядом со мной. Помня, насколько крепкая нить связывала меня с волком, он знает, что слова не помогут. И все же находит что сказать.

— Они спасли тебя. Дали второй шанс на жизнь. Я слышал, как ты говорила Китнисс, что сила может быть разной. Например, жить, когда кажется, что в этом больше нет смысла. Ты сильная, Эрика. И у тебя есть и всегда будет смысл.

И он протягивает мне насмерть перепуганного волчонка. Зверек смешно встряхивает головой и нерешительно, с опаской приоткрывает глаза. Не серые. Ярко-голубые, как мирное небо, в которое мы с Хеймитчем так стремимся. Волк внимательно смотрит на меня, я — на него. Словно вижу в его глазах обещание, что все будет хорошо. Секунда, еще одна. И сердце встает на место. Я не буду одинока.

За оставшиеся до возвращения в Капитолий минуты я понимаю еще кое-что. Волчица пела не об убитом волке и потерянном волчонке. Зверь просто прикрывал наши спины собственной грудью. Она видела, что волк пожертвовал собой ради меня и повторила его путь, пусть и не зная, заслуживаю ли я подобной жертвы. Значит, так надо. Волчица верила волку так же безотчетно и слепо, как я доверяю Хеймитчу.

Оставлять под сенью листопада

Лишнего без звука и без стона.

Волки умирают — значит надо

Это значит умирать им снова.

Волки умирают без затеи,

Без смятения, собратьев пересудов.

Волки умирают — значит будут

Зайцы жить, гиены и верблюды.

Без оглядки, ропота пустого,

Суеты за спинами — и грудью

Взрыв звезды и смерть встречают волки

И рождаются, наверное, люди.

Приземляемся все в том же темном переулке. Лео провожает нас до Штаба. Входим в здание и, минуя пост охраны, идем к лифту. Миротворцы кивают, Хеймитч шутливо отдает им честь.

— Уверен, что тебе с нами по пути? — спрашиваю нашего сопроводителя. — Может, хотя бы покажешься на глаза Президенту, а то мало ли, что он подумает о причинах твоего отсутствия?

— У меня разговор к Главному Распорядителю, а Сноу наверняка сидит у него, — усмехается Лео. — Чай пьет, на гибель трибутов любуется.

Я киваю и остаток пути мы проделываем молча. Даже завернутый в куртку волчонок не издает ни звука.

Что-то не так. Слишком тихо, Штаб будто вымер. Менторам отвели по целому этажу, с третьего по пятнадцатый. Ниже располагается госпиталь, выше — лаборатории управления. Лифт едет медленно и отчего-то останавливается на несколько секунд

на каждом этаже. В воздухе повис тяжелый, приторный запах. Только добравшись до третьего уровня я понимаю, в чем дело.

— Хейм!

Мужчина поворачивается ко мне.

— Смотри вперед, — одними губами прошу я, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

На площадке перед лифтом на каждом этаже лежат окровавленные тела. Где-то одно, где-то два, где-то — целые компании. Зверски убитые менторы. Все до единого. На шестом различаю изуродованное лицо старушки Мэгз и отворачиваюсь, боясь узнать в каждом из трупов старого знакомого. Еще утром белоснежный, сейчас пятнадцатый этаж обагрен кровью. Она везде. Лужицы на полу. Пятна на потолке. Брызги на стенах. Хеймитч просит меня идти между ним и Лео и осторожно открывает дверь в пентхаус. Картина не меняется: все перевернуто и повсюду кровь. Никого. Ни Сноу, ни миротворцев, ни…

— Эффи!

— Тела нет, — замечает Лео. — Мы бы ее сразу заметили. Скорее всего, бросили в подземелье.