Темные дни, черные ночи (СИ)

Все бесполезно, все впустую. Все тлен. Сколько раз он терял ее – не сосчитать. Всегда по своей глупости, поддавшись страху или не уверенности в том, что может любить и быть любим, по своей горделивой спеси, по ревности, из-за глупого высокомерия. Миллионы слов так и остались несказанными, тысячи эмоций – не выраженными, миллиарды чувств – скрытыми в сердце. Он думал, что у них еще есть время, тогда как время неумолимо утекало от них, как песок сквозь пальцы. Круэлла пожертвовала собой, потому что хотела, чтобы он жил. Круэлла ускорила конец.

Вряд ли существование без нее можно назвать жизнью, нет, оно ни сколько не походит даже на бледное ее подобие, даже на слабую копию. Дни, темные, как пасмурный вечер, ночи, черные, словно бездна, каждое безрадостное утро, когда он покидает холодную пустую постель, почти совсем не смятую за ночь – все это похоже, скорее, на метания, нежели на жизнь. Во всяком случае, даже заклятому врагу Голд бы такой жизни не пожелал. Даже самый страшный враг не вряд ли заслужил испытать такие смертельные, страшные муки, на которые он обрек себя и – что самое страшное – Круэллу.

Он бьется и бьется над главной загадкой, которая кажется просто неразрешимой. Впервые Голд чувствует себя таким беспомощным. Впервые совершенно не знает, что делать дальше. Если бы его сейчас только могла увидеть Круэлла, она сказала бы непременно, что он размяк. Наверняка кричала бы, что ему нужно собраться и, возможно даже, била бы по щекам и давала тумаки. Как бы он желал этого – любого проявления ее присутствия рядом, любого намека. Но их не было. Черная трясина засосала любимую женщину, такую яркую, необычную, такую безумную и такую отчаянно храбрую и теперь даже по земле ходить больно – каждый раз, делая шаг, Румпель помнит, что где-то там под землей, в самых ее недрах, все еще есть она. И, наверняка, ей там совсем не весело. Еще не понятно, кому из них хуже.

Он открывает сегодня глаза, тяжело вздыхая. Еще одна бессонная ночь, которая не принесла никакого удовольствия. Резкий аромат ее духов уже понемногу выветривается из комнаты, он каждое утро распыляет немного парфюма из бутылочки, оставшейся у зеркала, вдыхая этот странный, только одной ей идущий запах, как многие вдыхают кислород, зарываясь в него лицом, закапываясь в воспоминания. Сегодня – не исключение. От него пахнет ее духами, а, впрочем, плевать, они – единственная связь с ней, единственное по-настоящему дорогое напоминание.

На улице темно, солнца сегодня, очевидно, не будет, свинцовые тучи заволокли небо, сгустились плотным полотном над сухой, обезвоженной землей. Голд берет зонтик, надевает пальто, жмурясь, как от яркого солнца, когда снова видит висящие в ряд шубки, столь любимые Круэллой. Как он не уговаривал себя остановиться, соблазн оказался слишком велик. Сняв с крайней вешалки манто, он подносит его к лицу, зарываясь носом в мех, и шумно вдыхает хранящийся в нем запах. Немного джина, немного собак, немного сигарет, немного парфюма и совсем чуть-чуть духов – все это образует удивительный, странный, лишь одной ей идущий аромат. Аромат Круэллы Де Виль, такой же безумный и оригинальный, как и она. Мелочи – вот и все, что ему осталось. Мелочи, которые так сильно ранят. Мелочи, от которых сердце еще сильнее болит.

Оторваться от этого запаха так же тяжело, как наркоману завязать. Почти нечеловеческим усилием, Голд отправляет манто обратно в шкаф, быстро застегнув пальто на все пуговицы, выходит из дому, оглядываясь, словно вор.

Он знает дорогу к сыну как свои пять пальцев – каждый камешек и каждая пылинка от дома до кладбища знакомы ему лучше, чем все другое. Как и всегда, он идет сюда один – никого не встретив по дороге. Люди ненавидят кладбища. Они заставляют окончательно поверить, что близких нет рядом. Они заставляют проиграть.

Он идет спокойно, никуда не торопясь. Ему бы прижать сына к груди, сказать ему, что все хорошо, рассказать, что он рядом и как жилось ему все эти годы, но – увы, теперь он обречен лишь сидеть на краю могильной плиты, сметая редкие пылинки с тяжелого надгробия. Нил любил живые цветы и его отец приносит ему камелии – единственно возможный способ признаться в отцовской любви.

По мере приближения к кладбищу крепчает ветер – как всегда, когда Темный ищет уединения с сыном. Никогда не дает побыть ему наедине с Беем, всегда сопутствует, подглядывает, любопытничает.

Надев очки, чтобы скрыть покрасневшие, да не от ветра глаза, Румпель входит в кладбищенскую калитку, уверенными, заученными движениями направляясь к сыну. Скромная могилка в самом дальнем углу кладбища, с маленьким забором, полная цветов в любое время года – когда плохо с живыми, Голд приносит искусственные. Пусть Бей радуется. Пусть видит, что здесь есть отец, что бесконечно по нему скучает.

Зачем он пришел теперь? За успокоением. За подсказкой. Чтобы одному только сыну рассказать, как ему тяжело сейчас. Чтобы плакать, не плача и страдать, пока никто не видит. Теперь могилы две – здесь же, в некотором отдалении от Бея, покоится милая Белль. Мо не захотел и слушать ужасного зятя, похоронил ее рядом с матерью. Когда позволяет ситуация, Румпель приходит и туда, оставляя цветы, столь же прекрасные, какой была она сама.

С каждым шагом он приближается к сыну. Вдали уже виднеется аккуратная ограда и первые в этом сезоне цветы, лично высаженные Голдом. Однако, Нил не один. Слегка прищурив глаза, он видит сидящую на скамейке Эмму, очевидно, теребящую в руках маленький носовой платок.

- Мисс Свон.

Не то, чтобы ее присутствие сильно его удивило, конечно, он знал, что иногда и она проведывает Нила, оставляет букеты, сидит на лавочке рядом с могилой, наверняка вспоминая прошлое. Но почему она пришла теперь, когда, кажется, в их совместной жизни с пиратом наступило абсолютное, ничем не омраченное счастье, подкрепленное удачным вояжем в Подземный мир? Это для него загадка.

- Привет, - Эмма встрепенулась и немного растерянно смотрит на него, приглашая сесть рядом. – Я просто решила, что.. Я просто шла мимо и решила зайти.

- Ясно – кивает Голд, хотя оба знают, что он нисколечко ей не поверил. Воспользовавшись неловким молчанием, повисшим между ними, Румпель подходит к могиле и, коснувшись рукой памятника, спокойно, абсолютно без эмоций, говорит:

- Здравствуй, сынок.

В душе не унимается буря, в сердце разгорается боль от того, сколько же он потерял за всю свою жизнь. Всех, кого любил. Всех, кто был ему дорог. Всех забрала Тьма. Вздохнув и посмотрев еще раз на застывшее имя на памятнике, Голд возвращается на свое место, немного ссутулившись.

Снова молчание. Эмма все еще упрямо смотрит вперед, кусая губы, делает вид, что она здесь одна. Бросив беглый взгляд на ее профиль, Темный спокойно говорит:

- Вас не должно это беспокоить, мисс Свон. Я выкупил вашего ребенка у Аида. Если захотите родить маленькую пиратку, не стоит беспокоиться о том, что она однажды уйдет в мрачное царство теней.

Эмма поворачивает голову, несколько секунд молча смотря на него и до крови теперь кусая губы. Очевидно, она забыла, как дышать и попросту не может поверить, как такое возможно. Еще очевиднее – отказывается верить в то, что он действительно сделал это ради нее и что он не лжет.

Усмехнувшись, Румпель протягивает ей тонкую папирусную бумагу, все это время хранящуюся в кармане его пальто. Схватив с куда большим рвением, чем намерена была показать это, Эмма быстро шевелит губами, читая и качает головой, все еще не веря в произошедшее. Они свободны.