Нашествие гениев (СИ)

— Быстрее, — поморщился Ионов. — У нас не вечер воспоминаний о Графе.

— Конечно, — усмехнулся шинигами. Ему-то что, он же бессмертный, а вот нас с Майлом могут убить в любой момент… Думай, Маня, думай! Чёртовы наручники… — Граф очень давно присматривает за Домом Тысячи Свечей, но не вечно. Он когда-то тоже был смертным и жил в этом мире. У него была возлюбленная, и у них родилась дочь. Однако Граф никогда не был примерным семьянином, и потому его семья натерпелась много горя. Он умер, когда его дочь была совсем крохой, но перед смертью он поклялся, что будет защищать свой род в оплату долга. Все же он любил свою семью и не хотел, чтобы они страдали. Став шинигами, он незримо оберегал свой род, а затем удалился в Дом Тысячи Свечей и вот уже долгое время является хранителем жизней всех смертных. В Доме Тысячи Свечей также есть книга, которая пишет судьбы людей, и когда Граф увидел, что должно произойти с его потомком, он решил, как обычно, помочь ему. Однако Граф склонен… эмм… — шинигами запнулся, но затем выкрутился из щекотливой ситуации: — к драматизированию ситуации и некоторой театральности, а потому он решил вернуть к жизни тех, кто будет способен помочь его потомку.

— Это мне, что ли?! — шокированно переспросила я. Мой пра-пра-дедушка — шинигами?! Да ладно! Мне как-то даже не смешно…

— Да, — кивнул Писарь. — Когда рождается его потомок, Граф накладывает на него печать, притягивающую кармическую защиту. Однако для этого человек должен находиться на грани жизни и смерти.

Я вздрогнула и испуганно воззрилась на шинигами, а он продолжил:

— Когда Вам угрожала опасность, Граф наложил на Вас печать, но для этого он вынужден был послать в мир смертных Ватсона. Уродливого карлика, похожего на сломанную игрушку. Полуразложившегося, с одним глазом.

Я снова вздрогнула, а Писарь завершил рассказ:

— Когда Ватсон накладывал охранные чары, его увидел смертный. Этот смертный, — писарь кивнул на Ионова, и я нахмурилась. — Именно он спас Вас тогда, и потому Ватсон не стер его память. Однако он ничего ему не пояснил, и вот во что это вылилось. Этот человек, слышавший слова заклятия о неприкосновенности заклинаемого для внезапной смерти, решил сделать Вас своим воином, и потому всячески старался заполучить. Однако книга судеб показала, что Вы в большой опасности, и что он попытается с Вашей помощью связаться с миром шинигами. Именно поэтому Граф решил вмешаться. Он мог бы заклинаниями воздействовать на этого смертного, однако, повторюсь, он склонен к излишней театральности, а потому решил прислать к Вам тех, кого Вы сами выберете, ведь переместить свечу из одного сектора в другой ничего не стоит. Так был перемещен Живой. Остальных же он оживил, вновь воспламенив их свечи и поставив их в Ваш сектор, сектор этого мира, не более того. Владыка Энма же помог Графу, поскольку у них довольно странные деловые отношения. Видимо, произошел некий бартер, однако о нем никому не известно.

Я опешила и шокированно взирала на Писаря, а затем до меня дошло, и я заорала:

— И из-за этого вашего шизоидного Графа я должна была терпеть все это?! А не офигели ли вы, граждане-товарищи?! Совести у него нет, так и передай! Увижу — устрою ему последний день Помпеи и пофиг, что он трупак тысячелетний! И вообще, если ты магией владеешь, какого фига ты, Гарри Поттер недоделанный, развалился на полу и лясы точишь? Тебе-то пофиг, но если меня кокнут, я с того света к тебе приду, шинигами стану и твою жизнь превращу в жесточайшую пародию на мультики Диснея!!!

— А вы очень похожи на Графа, — разулыбалась эта мерзость, и я задохнулась от возмущения, но он все же пояснил: — Я не могу использовать магию со скованными за спиной руками.

Вопить разом расхотелось. Мы вернулись к тому, с чего начали. Я снова в той же ситуации, только плюс ко всему добавилась опасность того, что бумага Кисеки попадет в руки двум шизикам.

— А теперь нам стоит проверить действие бумаги, — усмехнулся Ионов, словно прочитав мои мысли. Ягами же скорчил такую физиономию, словно хотел сказать: «Давно пора!» Он что, был против этого «вечера воспоминаний»? Тогда почему его не прервал?..

Ионов подошел к шинигами и обшарил его карманы, а затем вытащил черный блокнот. Достав из внутреннего кармана своего идеально выглаженного пиджака ручку, он обратился к Кире.

— И кого бы нам убить первым?

— Ее ты не убьешь, — усмехнулся Ягами презрительно, — тогда убей ее парня. Она с ним встречалась, а не с Ниаром.

— Не смей! — крикнула я и попыталась встать, но толку от этого было мало.

— А почему нет? Моей Королеве не нужна обуза в виде человека, лишенного всего. Человека, вонзившего ей нож в спину… — усмехнулся он и начал писать имя Дживаса.

Черт… Это я виновата во всем. Это я предложила использовать их настоящие имена… Я отчаянно пыталась вывернуть руку из наручников, но все было тщетно. И тут я вспомнила прием из какого-то фильма, где пленник вышибал сустав большого пальца и снимал наручники. Я нажала на большой палец, и вырвала руку из наручников, а в следующую секунду перепрыгнула через кушетку и оказалась рядом с врагом. Он выронил блокнот и мгновенно отразил мою атаку. Драться с выбитым пальцем — не самая удачная идея, но других не было и быть не могло, а потому я атаковала в полную силу. Краем глаза я увидела, что Кира пытается поднять блокнот и что-то в нем написать, однако через какую же боль он ради этого перешагнул?.. Его руки были слабы и почти не способны двигаться, но он упорно пытался записать мое имя в блокнот шинигами, который лишь с хитрой улыбочкой наблюдал за моим сражением. Я дралась изо всех сил, но Ионов лишь усмехался, с легкостью парируя удары, а затем сказал:

— Ты забыла все, чему я тебя учил. Сейчас тебе меня не победить, моя Королева.

Да что он несет? Учил? Да он же… Стоп. Не важно, что я о нем думаю. Те слова были абсолютно правильными. Я вспомнила улыбку Майла и его глаза в день, когда он учил меня плавать, и мгновенно успокоилась. Пусть его образ ведет меня, а не ненависть к врагу. Ведь я ему верю. Не смотря ни на что, верю. Движения мои изменились, стали плавными и тягучими, боль в левой руке абсолютно не ощущалась. Удар, блок, еще один удар. Уклониться, атаковать, навязать невыгодный противнику стиль боя… Тягучие, монотонные движение, кои он терпеть не может, и обходные маневры. Затянуть его на свою территорию, не дать возможности диктовать условия. Атаковать, уклониться, вновь атаковать, поставить блок. Все, он готов… Рывок — и я, сломав защиту Ионова, ударила его в грудь. Он упал, а я выхватила пистолет у него из-за пояса, и вдруг раздался странный звук.

«И грянул гром»… Ягами дернулся и упал на пол, я вздрогнула, испуганно посмотрела на ворота, на Ягами, подбежала к нему и подняла блокнот. И тут на арену ворвались те, кого я больше всего хотела увидеть: Михаэль с пистолетом в руке, Найт, Бейонд и L в противогазах. Рюзаки кинулся к Кире, Михаэль — к Майлу, а Ниар — ко мне. Бёздей же подошел к Ионову, проверил его пульс и, кивнув и достав у него из кармана ключи от наручников, подошел к шинигами. Я упала на колени. Все навалилось скопом, как на фрейме из манги «Певчая птица крыльями не машет»: чувствительность, апатия, удушье… И боль. Боль не физическая, а душевная. Ниар обнял меня, и я уткнулась носом в его плечо, а в голове стоял сизый туман.

Пустота.

И вдруг мимо моего плеча что-то пролетело и упало рядом с Ионовым. Он распахнул глаза и схватил то, что бросил ему его помощник, его ученик — Смертин, о котором все забыли. Секунда, и меч направлен в спину Ниара. Вторая, и моя правая рука, судорожно сжимавшая пистолет, сама собой поднимается и нажимает на спусковой крючок. Жалость? Сострадание? Осознание важности человеческой жизни, даже если это жизнь врага? Нет. Лишь одно желание, затмившее все — желание защитить дорого человека. На белой рубашке под расстегнутым пиджаком моего врага расцвели алые розы. Три пули. Три кровавых цветка на его груди. И тонкая струйка крови, стекавшая с изогнувшихся в улыбке губах.