Темные дни, черные ночи (СИ)

Круэлла молчит. Не потому, что не знает, что ответить. Слова, бурным потоком готовые излиться из нее, комом застревают где-то в глотке, скрежещут нёбо, ангинным налетом остаются на языке. Мать тянет к ней руки, неуклюже обнимая худую спину, поглаживая сутулые плечи, пока длинные тонкие пальцы, даже после смерти до одури воняющие собаками и сигаретами, заползают в ее волосы, блуждая там, как в лесу.

Объятие, слишком короткое для первого за всю жизнь Круэллы, и слишком долгое для их больных отношений, заканчивается, мать снова погружается в себя, отрешенно глядя в окно, и, может быть, считая минуты до отбытия в логово смерти, обратно.

Круэлла тянется пальцами к лицу Мадлен, оставляет отпечатки на щеках, подобно матери, вползает в ее волосы, собранные тугим, толстым узлом на затылке, сосредоточенно ласкает острые скулы, трогает шею, раскатывая под пальцами родинки. Пробует мать на вкус, осторожно припав губами к самому краю губ, гладит ладони, замершие на полпути к новым объятиям, а затем, пока Мадлен еще не успела ничего сделать в ответ, прижимаются ко лбу, неуклюже лаская и его.

Открыв глаза, Мадлен ловит удивленный, почти неземной взгляд дочери, изображая бледное подобие улыбки на губах – видимо, все, на что сейчас способна, - и, всхлипнув тягостным вздохом, в котором одновременно слышится и радость освобождения, шепчет по слогам:

- Кру-эл-ла. Моя дорогая девочка.

Она встает, потянув мать за собой с какой-то блаженной почти ангельской улыбкой шепча:

- Пойдем, мамочка. Я хочу показать тебе город. Я хочу показать тебе мир, в котором живу.

- Да, да! – оживленно, горячо шепчет мать, размякшая от неожиданной ласки, и Круэлла останавливает Темного, качая головой:

- Нет, я сама. Мы с мамочкой справимся. Правда, мама?

Заискивающий взгляд снова ищет глаз матери и ответом служит снова жаркое, счастливое: «Да, Круэлла. Да, моя девочка, конечно!»

Она уводит мать из этого дома, подальше от Румпеля, ото всех, лаской выманивает ее на улицу, идя чуть впереди, буквально на полшага, и ни на миг не выпуская пальцы Мадлен из своих. Ощущение взгляда Темного, смотрящего им вслед, подстегивает прижаться к матери еще сильнее, стать с ней еще ближе – почти единым целым.

Она открывает дверь «Зиммера», приглашая мать присоединиться, и протестующе качает головой, не переставая улыбаться, как самый счастливый человек в мире:

- Нет-нет, мамочка, будь со мной рядом. Пожалуйста. Ты же мне не откажешь? – ангельский взгляд и легчайший взмах ресницами не дает шанса отказаться и Мадлен возвращает улыбку, снова и снова повторяя:

- Хорошо, доченька.

Она включает магнитолу и звуки джаза наполняют салон, волнами бьются в динамиках, услаждая слух. Одна рука положена на руль, другая все еще держит руку матери, перебирает пальцами пальцы на материнских коленях.

Мадлен не протестует, наоборот, возвращает ласку, без отрыва смотря на свою Круэллу, на свою дорогую девочку, сквозь пелену стоящих в глазах слез пытаясь вобрать в себя и запомнить каждую ее черточку.

- Я люблю джаз, мама, а ты? – почти весело, практически счастливо, щебечет Круэлла, целеустремленно смотря в окно и – краешком глаз – наблюдая за матерью в зеркале.

Мать кивает.

- Да, дорогая, я тоже.

Мадлен плевать, куда они едут, она смотрит не в окно, а на Круэллу, затаив дыхание и, кажется, вообще разучившись дышать, оставляя позади этот город, и даже все годы их совместной жизни и друг с другом борьбы. Она смотрит на Круэллу, смотрит, как влюбленный на свою невесту, как коллекционер на вожделенную картину, как мать на любимое дитя.

Как мать на ЛЮБИМОЕ дитя. Да.

Круэлла останавливается.

- Приехали, мамочка. Выходи.

Сейчас Мадлен, наконец, адресует взгляд вперед, хмурясь от того, что видит. Обрыв, за которым только огромная пропасть, напоминающая черную пасть свирепого пса, больше ничего.

- Зачем мы здесь, Круэлла? – спрашивает она, отчаянно пытаясь подавить в голосе нотки неприятия собственного ребенка, и разрастающегося в один миг панического страха, и отчаянной, мучительной материнской любви.

- Я люблю здесь быть, мама. Это место помогает мне думать.

Круэлла выходит из машины, мать следом. Мрачный пейзаж подкреплен надвигающимся дождем. Мать смотрит на нее, как смотрела всю дорогу и еще несколько секунд назад. Улыбаясь, Круэлла подходит к матери, распахнув руки, словно Иисус на кресте, сияя чистыми, почти что ангельскими глазами, в которых – внезапно – откуда-то появилось столько удивительных чувств. Столько любви.

- Иди ко мне, мамочка, обними меня. Обними же, дорогая – даря одну ослепительно-сиящую улыбку за другой, говорит Круэлла. – А еще лучше – иди ко мне, мамочка. Я хочу тебя обнять.

Закусив губу до крови, Мадлен делает один шаг, затем второй, третий. Над ними – обрыв и пропасть, черная, как пасть самого свирепого пса, за ними – годы бесконечной боли и удивительной, мучительной любви.

Мать делает последний шаг, утопая в объятьях дочери, пропахших джином и сигаретами, а еще – собаками и болью.

Медленно-медленно, словно в вальсе, Круэлла прижимается к ней, подносит лицо к уху и, посмотрев на нее почти младенческим невинным взглядом, шепчет:

- Мама, не плачь, это только синица.

Мамочка, больно!

Бьешь по рукам из-за глупенькой птицы,

Мама, довольно.

Круэлле семь и только что она свернула синичке, прилетевшей в кормушку, шею, а теперь перебирает пальцами оперение

Мать смотрит на нее, кусая губы, расширенными от ужаса, боли и невыносимой любви, глазами, удивительно ясным взглядом.

Круэлла держит ее за плечи, гладит спину, не выпуская из объятий ни на миг.

Что же твой взгляд, потемневший, тоскливый,

Жалит как будто?

Я никогда не бывала счастливей

Этой минуты.

птичка испускает последнее дыхание, а шестилетняя девочка, держащая ее в своих цепких руках, звонко, заливчато смеется, искрящимся от счастья взглядом смотря на мир – и на Мадлен .

Мать крепко, судорожно сжимает все еще протянутую ей руку, напрасно пытаясь оттащить несчастную, потерявшуюся в собственной Тьме, Круэллу от пропасти.

Голос Круэллы становится зычнее, но и – холодней. Пальцы слабеют в плену пальцев Мадлен, а мимолетное касание к ее щеке, на которой, кажется, застыла слеза, слишком короткое, чтобы успеть его задержать.

Как появляется к боли влеченье?

Птицу сжимаю.

Ты говорила, что я исключенье -

Я это знаю.

Круэлле три года и слова о том, что она особенная, ее дорогая, любимая, особенная, драгоценная девочка, она слышит от матери чаще, чем собственное имя

Зубы Круэллы сцепились в замок, она качает головой, силясь отогнать какое-то видение и закрывает глаза – лишь на короткое мгновенье, а потом снова читает, отчеканивая каждую строчку.