Ветреный мальчишка (СИ)

Уже погасив свет и засыпая, я думал: «Как странно знать, что он рядом. Как радостно бьётся сердце. Как тепло. Мой друг, мой брат». Я повернулся и, как в детстве (хе-хе, взросляк нашёлся), обнял его.

— Спокойной ночи, — сказал Слава.

— Спокойной ночи.

*

Мы всё время проводили вместе.

— Ты как неизбежность, Олег.

— Чего? Хочешь сказать, что от меня никуда не деться?!

Славка засмеялся.

— Знаешь, что я почувствовал, когда впервые тебя увидел? — Я с подозрением глянул на него, но он, кажется, говорил серьёзно. — Именно неизбежность. Да и потом, наблюдая за тобой и как ты общаешься с другими людьми. Если кому-то суждено с тобой повстречаться и ощутить твоё влияние, это невозможно забыть. Тебя невозможно забыть.

— О чём это ты?

— Ты уехал, и все эти два года ко мне приходили мальчишки, с которыми ты общался, чтобы узнать, где ты и что с тобой.

— А что им надо?

— Это ты у нас ветреный, а для кого-то общение с тобой было очень важной частью жизни.

— Почему?

— Общаясь с тобой, мне почти всегда казалось, что ты нереальное волшебное существо, а вокруг меня сказка.

— Ну что ты плетёшь?!

— Сам ты плетёшь, ну тебя нафиг! Как про всякие леса с девчонками на троне заливать, так всё нормально, а как ему то, что есть, говоришь, так… а-а… ну тебя.

— В этом городе у меня совсем нет друзей, а ты говоришь…

— Это потому, что ты замкнулся в себе.

— Нет.

— Да, уехал и замкнулся. Я увидел это, как только взглянул на тебя. И я знаю, почему ты так сделал.

— Иди ты…

— Ты сделал это из-за меня.

Я почувствовал, что сейчас заплачу.

— Я же знаю, как ты был привязан ко мне, ты и дня не мог без меня прожить, ходил следом, как хвостик. Тебя мама даже так называла — Хвостик, а ты злился, как сто чертей.

— Ну и что, я же тогда совсем ребёнок был.

— А я ничего, если бы ты сам за мной не ходил, я бы пошёл за тобой.

— Ага, ври больше, — сказал я, а сам прислушался к перевороту, творившемуся в душе.

Почему-то мне всегда казалось, что я вечно навязывался и надоедал другу своим присутствием, а он из милости позволял быть рядом, терпел, а оказывается, что не из милости, что он сам тоже этого хотел.

— Ты же знаешь, что я тебе не вру.

— Ладно, я тебе верю… почти…

— Кто-то сейчас получит…

— Только попробуй, вырос, так всё можно?!

— Ага!

— А-а-а! Ма-ама-а-а!

— Да выключи ты свой диктофон, извращенец!

— Я Дейл Купер!

— Он плохо кончил.

— Тогда я… нет, Лора Палмер кончила ещё хуже. Слушай! Ведение дневника очень опасное занятие!

— Скорее эксгибиционное.

— Какое-какое?

— Эксгибиционалистическое.

— Ха-ха-ха! А-а-а! Не трогай меня, я щекотки боюсь!

— Я помню.

— А-а-а-ха-ха!

*

Проснулся от звонка будильника. Славка тихо лежал рядом. Мне показалось, что он не спит. А у меня в груди словно источник любви. Она зарождалась в теле и копилась за грудиной, давила изнутри. Её надо было отдать, иначе бы она разорвала меня. Даже больно немного. Я бы не смог его отпустить, не отдав, не проявив всё, что чувствовал. Я сел на кровати.

— Слав, ты спишь?

— Нет.

— Помнишь, как отец учил нас с энергиями работать?

— Да. Мы называли это «шаманить».

— Ага. Ляг ровно.

Он ничего не спросил, а просто вытянулся на кровати. Я засунул руки под одеяло и опустил ему на грудь. Я отдавал. Поток любви устремился в руки, а из ладоней в его грудь и тело. Захватил, раскрыл и отпустил. Между нами не было преград, и ответная волна прошла через меня. Я отдал всё, что у меня было. И когда обмен завершился, понял, что ему пора собираться на автобус.

— Ветерок… — тихо произнёс он и накрыл мои ладони, прижимая к сердцу, когда я уже хотел убрать.

— Да.

— Прости меня, пожалуйста… — Я видел, как у него на глазах выступили и покатились вниз слёзы, а подбородок задрожал.

— Ты чего?

— Пожалуйста, прости меня, — вновь попросил он и судорожно сглотнул.

— Да за что?

— Помнишь, в день перед вашим отъездом ты так набегался и устал, помогая собирать вещи, что, придя ко мне на прощание в гости, так и уснул на моей кровати? Отец не стал тебя трогать, оставив до утра. Той ночью, обнимая тебя и зная, что, возможно, больше никогда не увижу, не прикоснусь… я не выдержал и… — Он замолчал, ему было очень тяжело произнести то, что он хотел. — Я… трахнул тебя…

— Дурак, — сказал я, слушая, как колотится измученное сердце, — не мог другого слова подобрать?

— Это правда… Я хотел сразу тебе признаться, но не смог, испугался, что ты оттолкнёшь, не примешь меня. Хотел, чтобы твоя любовь, а не ненависть, осталась со мной, когда ты уедешь. Я измучился, всё это время я винил себя за содеянное… И в то же время вспоминал, жаждал повторить и вновь пережить то наслаждение. Прости, что даже сейчас, сознаваясь, я подспудно неистово желаю тебя…

— Дурак, — я вытащил правую руку и прикоснулся к его мокрой от слёз щеке, — я тогда не спал, — сказал я и, наклонившись, поцеловал его… А дальше… Дальше…

Я проводил его на автовокзал. Посадил в холодный автобус.

— Рад был тебя видеть. Счастливо доехать. Пока!

— Пока!

Прощальные объятия, рукопожатие. Он сел на своё место, отодвинул штору и всё смотрел, смотрел на меня, не отрывая взгляда, будто желая навсегда запечатлеть в памяти мой образ. Двери закрылись, автобус завёлся и тронулся с места. Прощальный взмах руки. Он уехал…

Внутри у меня всё замерло, словно омертвело, и я опять не улыбался. Только сердце бухало, живое, в отличие от меня. Вернувшись домой, занимался обычными делами, поел, сходил в больницу. В понедельник в школу, но до него было три дня, три бесконечных дня. Я не плакал. Слёзы стояли в глубоком колодце души с чёрной обжигающей холодом водой. Я заледенел. Как же легко ей было тогда заполучить меня, моей маленькой королеве, но она не сделала и движения в мою сторону, потому что я и так принадлежал ей — пойман и приручён. Она гладила мою пушистую шёрстку и пела, а я засыпал навсегда, чтобы видеть яркие и такие живые звериные сны. А сердце билось, ему не было до всего этого никакого дела.

— По небу, по небу в далёкие дали уносит мой ветер слёзы печали, а-а-а-а-а… По белому снегу в далёкие дали уносит мой ветер тело печали, а-а-а-а-а… Приют одиноких, приют безымянных, остывшие камни, холодные камни. Мой маленький ветер, на всём белом свете ты самый родной человек на планете. По небу, по небу в далёкие дали уносит мой ветер слёзы печали, а-а-а-а-а… По белому снегу в далёкие дали уносит мой ветер тело печали, а-а-а-а-а… Я дам тебе силу живым оставаться, я дам тебе радость любить и влюбляться. Беги же, родимый, лети же по небу, пусть будет дорога укутана снегом. По небу, по небу в далёкие дали уносит мой ветер слёзы печали, а-а-а-а-а… По белому снегу в далёкие дали уносит мой ветер тело печали, а-а-а-а-а… Просыпайся и живи! Любовь не должна умирать никогда.

— Спасибо, королева.

— По небу, по небу в далёкие дали уносит мой ветер слёзы печали, а-а-а-а-а… По белому снегу в далёкие дали уносит мой ветер тело печали, а-а-а-а-а…

========== 14 - 25 января ==========