В поисках будущего (СИ)

– Только одну минуту, – тихо просила она. – Пожалуйста. Мне нужна еще одна минута.

Об этом она бы умоляла. Она бы изо всех сил постаралась, чтобы он снова появился. Но она открывала глаза и видела только подушку. Несмотря на все свои усилия, она не могла трансфигурировать ее в человека. И хотя она всегда знала, что подушка останется подушкой, она позволяла себе надеяться. А когда надежды не сбывались, слезы превращались в рыдания, и она не могла себя контролировать и зарывалась лицом в подушку, чтобы заглушить звук и не услышали дети.

Но ей просто была нужна одна минута. Она не была совершенной, но считала себя хорошим человеком. Она всегда делала то, что считала лучшим для мира. Так что она не понимала, почему ей не могли дать одну минуту. Она не просила вечности. Она даже не просила день. Ей была нужна одна минута, чтобы попрощаться.

Ей так много надо было сказать. Ей нужно было сказать ему, что он был ее лучшим другом и что она любила его. Ей нужно было сказать, что это он сделал ее жизнь такой, какая она есть, и что, если бы он не поддерживал ее на каждом шагу ее пути, она не сделала бы и половины того, чего добилась. Ей нужно было сказать ему, что он был лучшим человеком, которого она знала, и лучшим мужем, какого могла вообразить. Ей нужно было сказать ему, каким он был прекрасным отцом и как их детям повезло, что он был в их жизнях. Ей нужно было сказать ему, что она никогда не сомневалась в их отношениях, даже во время самых сильных ссор. Ей было нужно сказать ему все это и даже больше.

Но даже если бы она смогла просто попрощаться, ей бы этого хватило. Она верила, что он и так знал остальное.

Это было нечестно, что его просто вот так у нее отняли. Когда умер ее отец, она смогла попрощаться. Она держала его за руку и говорила, как любит его, говорила, что все будет хорошо и чтобы он не боялся. Когда умер ее муж, ее не было рядом. В последний раз она видела его, когда прошла мимо него в коридоре министерства, и едва лишь только спросила его, во сколько он придет домой. Она заставила его пообещать, что он придет вовремя и позаботится о Лэндоне, потому что у нее было столько работы. Он сказал, что сделает, и на этом они разошлись в разные стороны, торопясь, как это всегда слишком часто бывало. А в следующий раз она увидела его в гробу.

Так что если бы у нее была еще одна минута, то, по крайней мере, их последний момент был бы получше.

Но она знала, что этого не бывает. Умирая, ты умираешь. Второго шанса нет. У тебя не бывает еще минуты, у тебя нет еще одной секунды. Если все кончено, то кончено. А тем, кто остался, остается только горевать. Она отчаянно старалась держаться за то, что еще есть, держаться за запах, который еще был, держать вещи так, как он держал. Она с испугом видела, как запах с каждым днем все больше выветривался и каждый день какая-нибудь вещь да сдвигалась. Она с ужасом понимала, что больше не слышит его голоса в своей голове и что не представляет, как справится в тот день, когда даже вообразить себе его не сможет.

Ее дети начали с этим примиряться. Она осторожно наблюдала за ними со стороны, так, чтобы они не понимали, что она делает. Насколько она знала, Лэндон больше из-за этого не плакал. Она видела, как он цеплялся за Роуз и, даже еще крепче, льнул к Скорпиусу. Скорпиус был хорошим мальчиком и принимал это стойко. Она понимала, что, когда семилетний ребенок постоянно лезет к тебе, это должно раздражать, но если это его и нервировало, он никогда этого не показывал. Он был добр к Лэндону и был добр с Роуз. Роуз все еще время от времени плакала. Казалось, это происходило в самые случайные моменты, и иногда она просто оборачивалась и видела свою дочь в слезах, хоть было и непонятно, что могло эти слезы вызвать. Но все же ей становилось лучше, и с каждым днем ей становилось все спокойнее. Но Роуз не возвращалась в школу. Она не собиралась ее заставлять, но ее тревожило, что Роуз могла бросить что-то настолько важное. Но все же она немного понимала, что происходит, и знала, что Роуз колеблется большей частью из-за страха, хотя она не была уверена, чем конкретно этот страх был вызван. Хьюго, казалось, тоже был в порядке. Она не собиралась настаивать, чтобы он раскрылся перед ней, но она видела, что в его жизни все становилось лучше. Она была почти уверена, что он помирился с Амандой, хотя она боялась, что понадобится еще много времени, прежде чем он решит помириться с Лили.

Она сказала детям, что кого-то арестовали. Роуз разозлилась, когда узнала, что ей нельзя видеть подозреваемого. Хьюго ничего не сказал. Он просто дергал заусенец на ногте и не поднимал глаз. Лэндон просто захотел узнать, сколько убийца будет сидеть в тюрьме.

Министерство гудело от новостей о задержании, и каждому человеку хотелось что-то узнать. Она быстро устала отвечать и остановилась на том, что принялась утверждать, что ничего не знает о деталях. Конечно, это значило только то, что Гарри стали тормошить еще больше людей. Он сказал ей, как утомительно это стало однажды во время обеда.

– Тогда солги им, – сказала она. – Скажи, что ничего не знаешь.

– Это просто раздражает, – сказал он, и она смотрела, как он перекатывал кубики льда в своем напитке, прежде чем сделать большой глоток. Это было ненормально для них: пить в середине рабочего дня, но теперь немногое оставалось нормальным.

Вся их дружба становилась опасно ненормальной. Невозможно было смотреть на него и не вспоминать о Роне, и она знала, что сама вызывает в нем ту же реакцию. Иногда ей было физически больно на него смотреть, потому что это напоминало, кого рядом с ними больше нет. Она была частью треугольника столько, сколько себя помнила, и теперь, без третьей части, они были просто двумя несоединенными линиями. И это было странно.

– Ты говорил с Джеймсом? – спросила она, меняя тему на что угодно, только не связанное с ее мужем и его предполагаемым убийцей.

Гарри посмотрел на нее, приподняв брови, но ничего не сказал.

– Они с Джинни поссорились на Пасху.

Гарри сделал еще глоток и уставился на стол. Они оба едва прикоснулись к еде. Все же он немного покопался в своей тарелке.

– Джеймс со мной не разговаривает, – наконец сказал он, не поднимая глаз.

Ей было неприятно слышать такое. На самом деле это ее очень разозлило.

– Ты хоть понимаешь, как сильно ты ему сейчас нужен?

Но казалось, что он не хочет ее слышать.

– Джеймс – взрослый человек, – мрачно сказал он. – Он достаточно вырос, чтобы принимать свои решения.

– Ну, ему было бы полезно узнать, что ты думаешь о некоторых из его решений, – сказала она, даже не собираясь это смягчать.

Но Гарри, казалось, это не слишком волновало.

– Если бы ему было нужно мое мнение, он бы спросил. Поверь мне, Джеймсу плевать, что я думаю.

– Ты его отец! – резко сказала она. – Конечно, ему не плевать, что ты думаешь.

Гарри проигнорировал ее и просто поднял стакан, ловя взгляд официантки. Они были в маггловском ресторане, потому что это было единственным местом, где они могли избежать постоянных расспросов и любопытных или жалостливых взглядов, которыми так полюбили одаривать их окружающие.

– Ты вообще меня слышишь? – спросила она, и ей было наплевать, если ее тон был грубым. Он избегал ее взгляда и так и ничего и не сказал, когда подошла официантка с новой порцией, которую он тут же начал поглощать. Она неверяще смотрела на него, пока наконец он не посмотрел ей в глаза и вздохнул.

– Джеймсу неинтересно мое мнение, мои советы или что-то вроде этого, – мрачно сказал он. – Он не хочет их слышать. Если он интересуется твоими, то тебе повезло, потому что со мной он точно не разговаривает.

Ей захотелось дать ему пощечину. Или придушить его. Или встряхнуть. Или еще что-нибудь. Но она была слишком вымотана и измочалена для этого.

– У меня уже есть трое детей, – слабо сказала она. – И мои дети прошли через ад. Я не могу заботиться о Джеймсе. Это не моя обязанность.

– Ты права, – сказал он, делая большой глоток. – Это не твоя обязанность. Хочет быть взрослым, ну так пусть падает и обжигается. Игнорируй его.