Оттенки изумрудных глаз (СИ)

— Нашего.

Это слово так режет мой слух, что я снова зажмуриваюсь и застываю изваянием. Распущенные волосы удачно прикрывают мои пылающие щеки. “Нашего”. Ну нет же ведь никаких “нас”, верно?

Сказанное жжет кончик моего языка, щиплет горло, обдает ледяным внутренности. Я предвкушаю саркастический, возражающий ответ.

И едва не лишаюсь дыхания, когда прохладные пальцы вдруг вздергивают мой подбородок. Заставив испуганно распахнуть глаза, сердце подкатить к горлу, легкие неумолимо сжаться, не пропуская нужный ослабшему организму кислород.

Изумрудные глаза так пытливо изучают мое лицо, что вызывают полнейший ступор и оцепенение.

Внутри пульсирует темный, нефильтрованный страх, медленно грызущий и посасывающий костные ткани.

— Странно, что в твоих словах нет ни капли лжи, — вкрадчиво говорит бог обмана, будто считает, что после этих слов неожиданно всплывет несуществующая правда. Я несколько раз быстро моргаю, окончательно обескураженная. — Спасла меня, значит? И не боялась, что обречешь себя на смерть? Если бы я не отвлек монстра?

Паника медленно и тяжело схлынула с моего сердца.

— Нет, не боялась. Страх был другой, — полушепотом говорю я, чувствуя, как щеки начинают полыхать еще сильнее. Черт, зачем я сказала вторую фразу?

Стыд щиплет мое сердце, изрешетя грудную клетку.

— Какой же? — продолжает допытываться трикстер, слегка смещая свои пальцы на моей коже, отчего по ней будто пробегает электрический ток. Я не сдерживаюсь и блаженно жмурюсь. Его прикосновения окончательно выбили меня из этой реальности.

— За… тебя… — каким-то чудом умудряюсь выдавить из себя я.

И сильно бьющееся сердце будто пронзает каленый шип.

Внутренности дернулись и начали медленно сползать вниз. Мышцы напряглись и заходили ходуном под похолодевшей кожей.

Кажется, на ней даже выступил пот.

Я сказала это? Сказала вслух?

О господи.

Эти два слова так и зависли в образовавшейся темноте. Кажется, даже не дойдя до того, кому предназначались. Кажется, уже испепелив меня прямо на месте.

— Я тоже боялся, что ты пострадаешь.

Кажется, я все-таки умерла. Раз слышу это.

А зажмуренные глаза между тем широко распахиваются. И это единственная реакция на услышанное. Больше ничего не могу сделать. Ничего.

А слова дерут, щиплют за душу, разрывают своими пальцами кожу и влезают внутрь, тщательно изучая каждый сантиметр моего тела.

И в груди что-то сильно екает. Так, что хочется закричать.

Мои глаза все еще смотрят в изумрудные. В которых сквозят холодность и равнодушие.

Не верю, что он это сказал.

И вместо того, чтобы переспросить, мой мозг ничего не придумал умнее, как выдать:

— Потому что понесешь наказание, если я пострадаю?

Прохладные пальцы покрепче и поудобнее перехватывают мой подбородок, слегка потянув вперед. Я резко подавилась воздухом, который хотела было вдохнуть. Внутренности туго скрутило. Смешанные эмоции начали бешено крутиться, рассылая тревожные импульсы по всему телу, которое будто натянулось каленой струной. Вот-вот лопнет.

— Кажется, причина давно кроется не только в этом, — наконец произносит Локи, спустя, наверное, целую минуту молчания. Я озадаченно хмурюсь. Опять загадки. Что он имеет в виду?

И, резко погрузившись в размышления, я не заметила, как длинные пальцы соскользнули с моего подбородка. Бог коварства вернулся на прежнее место, погрузив пещеру в тягучую тишину, нарушаемую лишь потрескиванием поленьев, которые поедал огонь.

Вот и поговорили. Теперь Локи еще глубже познал мою душу и выведал слабые места. Прекрасно. Язык мой — враг мой.

Я отвернулась к огню, вновь подтягивая колени к подбородку. Сердце все никак не желало успокаиваться, по-прежнему стуча в уже трещащие ребра. Я медленно сглотнула горькую слюну, чтобы она хоть немного смочила пересохшее горло, и обратила воспаленные глаза к мягкому оранжевому свечению.

Как много нового узнали Локи и я сегодня. Как много за несколько минут оказалось сказано. Но проблема заключалась в том, что мне по-прежнему было ничего не ясно. Я как была, так и осталась путаться в длинных многочисленных веревочках. А вот богу лжи это совершенно не грозило. Ведь веревочки эти находились в его руках.

Я шевельнула затекшей рукой, случайно задев рядом лежащий в снегу рюкзак. Мысленно пробежалась по его содержимому. В желудке моментально предательски заурчало.

Я скривилась от ноющей боли, что пронзила его. Голод подкатил к горлу, стоило только вспомнить о еде. Во время битвы, после нее и в таком откровенном разговоре было не до мыслей о приеме пищи. Поэтому сейчас я быстро расстегнула сумку, погружая подрагивающую ладонь внутрь и доставая бутерброды, приготовленные и упакованные Бальдром.

Сердце болезненно дрогнуло при воспоминании о нем. Я шумно выдохнула, пытаясь заставить свои мысли перетечь в другое русло. Тут же голова заполнилась еще свежими воспоминании о недавнем диалоге.

“Я тоже боялся, что ты пострадаешь”.

“Кажется, причина давно кроется не только в этом”.

Я изо всех сил сжала мягкий хлеб в руках. Хватит ломать голову. Чего я этим добьюсь?

Глубоко вдыхаю и выдыхаю, возвращая себе спокойствие и медленно разворачиваюсь к Локи, распаковывая один бутерброд и протягивая с ним руку.

— На, съешь это, — осторожно говорю я, от волнения сильнее стискивая в руках податливый хлеб. Трикстер переводит свой взгляд на меня, затем на бутерброд. На его лице мелькает удивление, а затем возвращается равнодушие. Уголки тонких губ подрагивают в ухмылке.

— Зачем? Я не голоден, — саркастически усмехается он, чуть наклонив голову набок. Будто я диковинный зверек, чье глупое поведение непомерно забавляет. Затылок начинает неприятно колоть. Я нервничаю, щеки вспыхивают. Неосознанно еще сильнее стискиваю пальцы.

— Значит, позже будешь голодным, если не поешь, — подрагивающим голосом бормочу я, едва выдерживая пытливый изумрудный взгляд на своем лице. Бог коварства снова усмехается, сверкая глазами.

— К твоему сведению, боги очень долго могут жить без питания, — спустя несколько секунд хитро улыбается он, протягивая руку и будто нехотя беря бутерброд из моей ладони. Я практически сразу же облегченно выдыхаю, чувствуя, как краска начинает сползать со щек, а мышцы одна за другой расслабляются.

— Все равно съешь.

Произношу это почти шепотом и побыстрее отворачиваюсь к неизменным языкам пламени, что роняют причудливые отблески на искрящийся снег. Протягиваю дрожащую руку к рюкзаку и неловкими движениями извлекаю из него еще один бутерброд.

Краем глаза все-таки продолжаю наблюдать за застывшим трикстером.

— Печешься обо мне? — ехидничает Локи, поднося мягкий хлеб к тонким губам. Я фальшиво фыркаю, еще ниже наклоняя голову, чтобы волосы снова ссыпались с плеч, закрыв лицо. Как он догадался?

— Нет. Жалко еду, что с таким усердием готовил нам Бальдр, — бурчу я, принимаясь энергично есть, чтобы показать, что не могу больше разговаривать. Все внутри дрожит и сжимается от еще свежих, не уходящих чувств. Губы сводит от волнения. Я никак не могу успокоиться. Побыстрее заканчиваю с бутербродом, потому что первый голод уже утолился, и внутри вдруг проснулось ощущение тошноты.

Тянусь к рюкзаку, чтобы закрыть его. Натягиваю ткань. Из сумки показывается краешек черного блокнота. Я замираю, смотря на него погрустневшим взглядом.

Горечь резко бьет в гортанную полость, и даже слюна, которую я несколько раз сглотнула, не смогла растворить ее.

Я нежно провожу пальцами по мягкой обложке и приоткрываю ее, созерцая уголок листа с моим наброском. Чувствую на себе пронзающий изумрудный взгляд и быстро одергиваю руку, заталкивая блокнот подальше в сумку и застегивая ее. Не хочу, чтобы трикстер знал об этом. Пока не хочу.

Тяжело вздыхаю, зарываясь пальцами в спутанные волосы и снова переводя взгляд на огонь. Погружаюсь в рой мыслей. Прокручиваю события этого дня, медленно и нещадно смакуя их. Сердце ускорило свой темп. Оно то подпрыгивало к сжавшемуся горлу, то ухало вниз, то переворачивалось, натягивая сосуды и артерии.