Яблоневый цвет (СИ)

Глаза Радмила не поднимает - гнева Лешего боится. Понимает, что если поймает он ее взгляд, то в миг все помыслы узнает.

Снова скрип, снова доносится до слуха гул. Склонился над девицей Леший, внимательно смотрит.

- Отправить домой?.. Не могу, отче. Он Бесом отмеченный. Мне не ведомо, скольких он еще отметил, но коль Северин последний... Еще одной преградой вернуться Бесу меньше.

Белый проводник за господином следит, каждое движение улавливает, но и за порядком присматривает - чтобы никто разговору важному не помешал.

- Так и есть: скоро пойду на поле, снова клеть сотворю. Да только чует сердце, много бед случится, и все по Бесовой воле. Война людей напугала, насторожила: на любого наклевещут, всякий в соседе врага видит. Здесь я бессильна... Что ж мне делать?

Заскрежетал Леший, вокруг девицы круг обошел, руками всплескивая.

- Не гневись, отче. Без людей земля эта заболеет от изобилия - должна она кому-то свои дары отдавать. Знаешь ведь, что благодаря людской заботе яблоневый цвет каждый год не понапрасну горит.

Снова над ней дух навис. Брякают высеченные дощечки.

- Знаю. Разбаловала. Зато магии не боятся и не чураются. Живут с ней сотоварищи и не задумываются, что зло от нее исходить может - а значит, твои угодья не тревожат... Что? Северин?.. Нет, не правда это.

Почувствовала Радмила, как к лицу кровь прилила - хоть и руководствовалась всегда ворожея разумом, а сердцу приказать не могла.

Приподнял аккуратно Леший пальцем-веточкой подбородок девицы - заставил все-таки ее в свои очи посмотреть: глубокие, будто два колодца с луной утонувшей. Опечалилась тут же Радмила, плечи опустила.

- Хорошо, отче. Отпущу его сегодня. Пускай идет, куда хочет. Не держу.

Погладил ласково девицу по голове покровитель, черепом лосиным до лба ее легонько дотронулся - мол, не огорчайся - да в нахлынувшей темени пропал.

По возвращении ворожея снова за шитье села. Уж совсем стемнело. Как закончила, в горшочке Радмила травку разожгла - тонкий запах по избе потянулся, вроде и знакомый, да не вспомнить никак.

- Вот, возьми, - разложила девица перед Северином рубаху, вышивкой расшитую. - Это, - указала ворожея на сплетающиеся узоры, - обереги от дурного глаза, от хандры, от ссор. Пока до дома не дойдешь, не снимай. Вот пояс - это от устали...

- Это что же, гонишь ты меня?

Не ожидав ответа такого, подняла глаза девица на парня. С сиротской тоской тот на нее смотрел. Вздохнула.

- Всё, что я могла сделать для тебя, - сделала. Дольше уж держать у себя не смею, да и чувствую, как ты на волю рвешься. Верно, и на родине твоей тебя заждались.

- Никто меня не ждет.

Голос охрип, искорка задорная в глазах пропала. «Ох, как бы не ошиблась! Не надо было соглашаться...»

- Я говорил уже, что в деревянном цеху работал. Город большой - дел всем хватало. Покуда матушка с батюшкой живы были, всё кутил - душа праздника просила, весь свой заработок проматывал. Как мы с братом вдвоем остались, кончились мои кутежи. Брат к графу на охотничье подворье ушел, а я остепениться решил, выбрал себе в жены девицу соседскую, хозяйственную, спокойную. Души в ней не чаял, полюбил. Сына родила... Года не прошло - в город мор пришел. Сенельцы тогда все на колдунов наговаривали - мол, они болезнь наслали. Самих-то безухих костлявая обошла. Половину народа выкосило. Детей. И сына моего забрал мор, и жену.

Помолчал Северин, голову опустив, с духом собираясь. Тень угрюмая на чело легла.

- Следом за ними я хотел пойти, не раз петлю надевал, да брат все не давал с жизнью расстаться. А потом война началась. Давно безухие сюда намыливались, да все предлога не было. И я пошел - вроде как за правое дело голову сложить, а не душу сгубить. Смерть я искал в том бою.

В голубых глазах воина слезы стояли, отчего они небесными Радмиле показались.

- Не знаю, чего я устрашился. Когда боль в лесу мучила, думал: вот оно, наказание мое за трусость. Уж готов был... Потому что не для чего мне жить. Некому меня дома ждать.

Спрятал лицо в ладонях, ссутулился весь - надломился, будто тростинка. Не думала Радмила, что такую тяжкую ношу парень от нее прячет.

«Вот и исцелился ты сам, от недуга-горестей освободился».

Задула травку-откровенницу, села рядом с ним, приобняла, по голове поглаживая и ласково шепча:

- Ой, да на краю времени ива стояла.

Ива стояла - в реке косы полоскала.

Косы полоскала - грусть вымывала.

Вымывала - по реке в море спускала.

Век ивы долог.

Век реки долог.

Век моря дольше.

Сколько иве у реки стоять,

У реки стоять - косы полоскать,

Столько Северину грусти-печали не видать.

Ладони от лица отняв, Северин удивленно взглянул на нее. Улыбнулась ворожея, подмигнула - невольно засмеялся парень, тут же о горе позабыв.

- Тебя стеснять боле не буду, в деревне кров найду, заработаю. Иначе зря ты мне жизнь вернула.

- Отпусти прошлое свое. С ним жить будешь - сердце окаменеет, зло другим причинять начнешь. Но коль новый дом в этих краях найти хочешь, предупредить тебя должна.

Поправив поленья в печи, Радмила взяла Баюна на руки, села напротив друга.

- Земля Белокрая - колдовская. Хозяйничал на ней рядом с угодьями Лешего древний демон. Любил он человечиной полакомиться, всю округу в страхе держал, путникам пройти по единственной дороге не давал. Вокруг него много нечистой силы собиралось, так что совсем житья от тварей не было. Пришел к чудовищу-Бесу однажды чародей-мастер, хотел его себе подчинить, всю его силу забрать, да только умений не хватило - измучил его Бес до смерти. Тогда пришла за мужа мстить колдунья. Свое тело предложила - чтоб демон среди людей мог распри чинить, по всему королевству шастать. Но как Бес начал в колдунью вселяться, всю его силу направила женщина в землю, та ее очистила да в плодородие превратила. Беса же колдунья в темницу заточила, чтобы тот вечно мучился, еще больше, чем ее муж-чародей. И с тех пор все ее ученицы обязаны за темницей той следить, каждое новолуние заклинания обновлять, чтоб больше демон людей не губил. Так что знай: хоть и благодатен Белокрай, а все зло над ним витает.

- Так вот куда ты иногда уходишь по ночам?

Испуг в глазах Радмилы промелькнул. Уж как надеялась, что ничего гость спящий не замечал, кралась к дверям каждый раз, Баюну подражая, а северянин все равно все слышал - чутко спал.

- Не по своей воле ты ворожеей стала, верно?

- Не важно это. Главное - тайну сохранить да Беса в темнице удержать. Он козни строит: война - его злой умысел, не людской. Моя в том вина - не смогла помешать ему, не доглядела...

- Я видел его.

- Знаю.

Снова стыдливо в сторону взгляд отвела девица.

- И правда, ведь ты меня из кошмара вызволила.

- Так ты хочешь в Белокрае остаться?

В пытливом взоре Радмилы видел Северин и надежду, и тревогу, и грусть. Всю осень и всю зиму ворожея больного выхаживала, всю весну парень в ее хате гостем был. Оба друг к другу привязались, да пропасть меж ними пролегала, преодолеть которую - все равно что жизнь заново начать. И первый шаг - перестать скрываться.

- Хочу, - блестят глаза парня, и не от слез уже, а от радости. - Долг у меня перед тобой, да и не знаю я никого в этой стороне, кроме вас с дедом Беримиром.

Смутилась ворожея, но сумела серьезной остаться.

- Что ж, добро. Позволь мне последние целебные заговоры провести. Надобно тебе силами запастись, слабость прогнать, чтоб работа ладилась.

- Тебе виднее, что мне на пользу пойдет.

Вода темная баюкает месяц. Плещется что-то на том берегу - не разглядеть из-за тенистого кустарника, только рябь идет по полотну зеркальному. Час уж поздний, затихло кваканье лягушачье, угомонились сверчки. Лишь ночь шуршит одеянием прохладным шелковым да дуновением по коже водит ласково, игриво, словно кто кончиками пальцев чутье внутреннее щекочет. Живая тишь по воздуху скользит, будто пенная волна. Только вдали угадываются ворчливые раскаты грома.