Яблоневый цвет (СИ)

- Хорошо, Пламена, я приду.

Не успела старостиха в березняке скрыться, Радмила уж в избе ткань льняную расстелила и резать начала. Северин за девицей краем глаза наблюдал, бороду сбривая. Мигом хозяйка огонь на воздухе развела, порошки да смеси вынесла, намешала варево пахучее, оба отреза в жестяных тазах замочила - красить принялась.

Уж довольно времени прошло, и Северин отложил инструмент, себя в зеркало оглядел. Ни щетинки не оставил, топорщащиеся волосы, как у медведя бурые, чуть пятерней расчесал, примял. Вновь стал таким, каким на войну ушел.

- Всё зелья варишь, - послышался из-за стен грубый голос, на который Баюн заругался-заурчал. Парень глянул наружу: стоит в паре шагов перед ворожеей долговязый мужичок, вроде и не стар еще, а годков чуть поболе будет, чем Северину. Хмельным ветром гостя колышет, как ковыль степной, заставляет с ноги на ногу переступать. Одежда не шибко богата, в опилках и пятнах вся.

Радмила молчала, плотно уста сомкнув. Видно было, как плечи ее напряглись.

- Вижу, уж теща тут побывала. Плешь своим торжищем проела... А ты все одна? Дед опять в Погань подался?

- Вернется скоро. Не боись.

Закивал головой ремесленник - вот-вот, казалось, волосы соломенные как сено с головы посыпятся.

Радмила от работы не отрывалась. Загляделся на нее Северин, замечтался. Запястья тоненькие, плечики худенькие, а быстро варево мешает. Лоб чуть наморщенный - тяжело работа дается. На шейке росинкой сверкает капелька пота, под воротник платья серого спрятаться спешит, за собой блестящую ниточку оставляя. Грудь высокая часто, да ровно вздымается. Волосы русые на солнце золотом горят. «А ведь и правда, одна совсем. Ни родича, ни заступника рядом». Верно, те же мысли и у гостя были, двинулся к ней неверным шагом. Ворожея глаза на него подняла, крепко жердь, которою раствор мешала, в руках сжала, на тартыгу глядя.

Долго не раздумывая, Северин взял нож в руки и к выходу направился - долговязого проучить, да застыл на месте.

- Шел бы ты домой, Военег. Голуба тебя, чай, заждалась.

Глаза зеленые распахнулись широко - огненные искры из них посыпались. Волосы из косы повыползали, змеятся вокруг головы - тянутся мужичка схватить. Моргнул Северин, помотал головой, и пропало наваждение, а Военег попятился, в ноги плюясь.

- Чтоб тебя, приблуда...

Спотыкаясь, побрел пьяница к деревне, не оглядываясь.

Вздохнула Радмила, жердь отложила, лоб утерла рукавом. Дрожь запоздалая девицу передернула. Почувствовав на себе взгляд, повернулась ворожея к Северину, нож заметила. Поняла, что чужеземец на защиту выйти хотел, разрумянилась.

Обратно нож на стол положив, парень на стул опустился. Заскрипела спинка, затрещали деревянные ножки - так и повалился Северин на пол. Не понял, как всё случилось, в растерянности на Радмилу взглянул, а та рассыпалась смехом заливистым. Впервые улыбку видел у нее на лице парень, сам расхохотался так, что щеки задрожали с непривычки, нервы на лице задергались, глаза заслезились.

Подошла ворожея к Северину, руку подала, помогла подняться.

- Не ушибся? Спину береги.

- Уж моя спина покрепче стула будет.

Глядят друг на друга, будто и не встречались до этого вовсе. Радмила голову на бок склонила, лицо северянина разглядывала. «Что ж ты за печали в себе таишь? Радоваться жизни ты умеешь, и меня развеселил. Не может быть такого, чтобы ты всё за смертью по пятам ходил». Как увидела седину, тотчас улыбка растаяла.

- Ну, вот! Совсем другое дело, - снова строгий тон голос приобрел. - Хоть на человека стал похож.

Северин ухмыльнулся: в первый раз похвалила.

«Ох, и дед, ох, и Беримир...»

Потянулся было за яблоком к лукошку, как ворожея его одернула.

- Погоди.

Взяла плод ароматный, шепнула да подула на него, в руки парню обратно вложила.

Северин рожу скорчил.

- А без этого никак нельзя?

- Яблоки Пламена принесла - сам ведь видел. Их пастушонок и Военег собирали. Ко мне они тогда приходили, просились стадо на ближнее поле за шиповником вывести, я запретила - пусть в роще скот пасут.

- И что же?

- Они Лешего боятся, вот и на меня серчают. Яблоки эти обидой пропитаны.

Отойдя, Радмила начала щепки с пола подбирать.

- Оставь, - сказал Северин. - Починю. Я плотницкому да столярному делу обучен - в деревянном цеху до войны работал.

Снова улыбнулась ворожея. «Оттаяло сердце нелюдима. Скоро поправится совсем».

- Ну, вот и работа для тебя нашлась. Не все же тебе бездельем маяться.

Глава 5

Вечер теплый, ласковый. На подоконнике еще нежатся лиловые лучики заката. Пиликает сверчок в траве под окном, игривое пламя потрескивает дровами в очаге. Чиня скамеечку, что дед Беримир на днях притащил, Северин прислушивается к словам песни Радмилы. Скоро пальцы девицы иглой работают, лоскутки цветные да вышивку к ткани черничной пришивают.

- В край лесов безбрежных смело уходи,

Коль беда вдруг встанет на твоём пути.

В этой тёмной пуще тот приют найдёт,

Кто с открытым сердцем на поклон придёт.

Там Хозяин Леса суд земной творит,

Лунным взглядом в душу путнику глядит,

Коль ты смел и честен - приютит любя,

Лихо не настигнет, не найдёт тебя...

Часто парень поглядывает на ворожею: и заговорить хочется, и отвлекать от дела негоже.

Баюн, у печи спавший, вдруг глаза открыл, поднялся, на подоконник запрыгнул.

- Что там такое? - ответила Радмила на зов кошачий.

Почудилось ли - в окно кто-то тихонько стучит.

Отложив шитье, ворожея рядом с доброхожим у окошка встала. Северин тоже пригляделся: сквозь стекло мутноватое средь рябин маячит кто-то белый. Радмила дверь отворила - перед избой волк, шерсть будто снег. Стоит смирно да на ворожею глядит.

Как увидел, что хозяйка шаль на плечи накинула да за порог ступила, Северин едва успел ее за руку схватить:

- Ты куда?! Это же волк!

- Вижу. За мной это. Хозяин Леса к себе зовет. Не бойся ничего - Баюн за тобой присмотрит.

Высвободив руку, повернулась девица к коту и строго молвила:

- Никого не впускай, никого не выпускай, - да за дверь юркнула серой мышкой, следом за волком-проводником поспешила. Только и успел Северин увидеть, как дикий вишняк обоих в сумраке скрыл.

«Значит, правду дед Беримир рассказывал - Леший ей отец приёмный...»

Тогда как деревенская сторона ко сну готовилась, Поганая Пуща только-только пробуждалась. Слышно было еще на опушке, как птицы щебечут, будто день стоит. С недалекого пруда доносились трубный зов выпи и кваканье многоголосое.

Осеребрил месяц-старик дубы и ели: что ни листочек - брошка узорная, что ни хвоинка - игла смертоносная. В колышущихся папоротниковых волнах волк призраком казался. Среди стволов колдовские огоньки мерцали - будто кто с крохотными фонарями по мглистому лесу бродил. В свете их неспешно вышагивали сохатые князья, рога - лунное пламя. Ни волка, ни девицу не боятся олени - ночью все свои в угодьях Хозяина Леса.

Над головой ворожеи дубовые ветви в купол сплелись, прорехи - словно звезды на небосклоне; высоко, рукой не дотянуться. В самом могучем стволе дупло глубокое. Как заметила Радмила шевеление в нем, на колени на мох бархатный опустилась, юбку подобрав.

- Здравствуй, отче. Зачем ты звал меня?

Подошел к ней Леший, топочет - как будто копытами землю бьет. Высокий да жилистый дух лесной, иссох весь от старости - кожа да кости, - но силой недюжинной мог с медведем поспорить. Голова - череп лосиный, рогами раскидистыми купол цепляет. С рук узловатых, как корни древесные, обереги свисают; пошевелится верзила - стучат друг о друга, будто дятел жучка в коре ищет. Слово молвит Леший - ветром гудит да древесиной стонет. Только те, кто был под опекой его, понимали речь духа.

- Да. Он выздоравливает. Тело от ран оправилось, но боль еще в душе его скрывается. Немного попривыкнуть ему надобно.