Декларация смерти

11 января 2140 года

Меня зовут Анна.

Меня зовут Анна, и я не должна здесь находиться. Я вообще не должна существовать.

И все-таки я есть.

Я не виновата, что оказалась здесь. Я не просила, чтобы меня рожали. Хотя какая разница — я все равно появилась на свет. Впрочем, меня рано нашли, и это добрый знак. Так, по крайней мере, говорит миссис Принсент. Миссис Принсент — это дама, управляющая Грейндж-Холлом. Мы называем ее Заведующей. Грейндж-Холл — это место, в котором я живу. Здесь воспитываются такие как я. Нас учат быть Ценными — «лучшее, что можно сделать в столь прискорбном положении». Так говорит миссис Принсент.

Фамилии у меня нет. Не то что у миссис Принсент. Ее полное имя — Маргарет Принсент. Некоторые зовут ее Маргарет, большинство обращается к ней «миссис Принсент», ну а мы называем ее Госпожой Заведующей. Со временем я тоже стала называть ее миссис Принсент, правда не в лицо — я еще не совсем дура.

Вообще-то у каждого Правоимущего есть хотя бы по одному имени и одной фамилии, а то и больше.

А у меня все иначе. Я просто Анна. Миссис Принсент говорит, что таким, как я, нужно только имя. Его вполне достаточно.

На самом деле, ей не нравится даже имя Анна — оказывается, когда я сюда попала, она пыталась назвать меня по-другому. Однако, по ее словам, я оказалась упрямым ребенком и откликалась только на Анну, и в результате она махнула на меня рукой. А я рада, мне нравится мое имя, даже несмотря на то, что мне его дали родители.

Я ненавижу родителей. Они нарушили Декларацию. Они думали только о себе и ни о ком больше. Теперь они сидят в тюрьме. Где — я не знаю. Никто из нас ничего не знает о своих родителях. Меня это вполне устраивает — мне все равно им было бы нечего сказать.

Здесь у всех мальчиков и девочек только по одному имени. Миссис Принсент говорит, что, в частности, именно это отличает нас от других. Разумеется, это не самое главное отличие. Одно-единственное имя без фамилии — всего лишь мелочь, деталь. Однако порой мне это не кажется мелочью. Иногда мне дико хочется получить фамилию, пусть даже самую дурацкую — я нисколько не стала бы возражать. Однажды я даже спросила миссис Принсент, можно ли мне в честь нее называться Анной Принсент. От этого она так сильно разозлилась, что со всей силы влепила мне затрещину и лишила на неделю горячего. Потом миссис Ларсон, наша Наставница по вышиванию, объяснила, что я оскорбила миссис Принсент. Чем? Да тем, что такая, как я, захотела взять ее фамилию. Чтобы получилось так, будто она моя родственница.

Вообще-то у меня есть еще и прозвище, которое ставится перед именем. Впрочем, оно у всех тут одно и то же, так что я его даже не могу назвать по-настоящему своим. В списке миссис Принсент я значусь:

Лишняя Анна.

На самом деле это даже не прозвище, а скорее статус. Мы все тут в Грейндж-Холле Лишние. Мы лишние. Ждем, когда понадобимся.

Честно говоря, мне крупно повезло, что я оказалась здесь. Если я буду стараться и стану трудоспособной, у меня появится возможность искупить грехи родителей. Миссис Принсент говорит, что далеко не каждому выпадает такой шанс. В некоторых странах Лишних убивают — усыпляют, как животных.

У нас такого, совершенно ясно, никогда не делают. В Англии Лишним помогают, учат приносить пользу другим людям, поэтому не так уж и плохо, что мы появились на свет. Для того и построили Грейндж-Холл — Правоимущим нужны рабочие кадры, и поэтому мы должны трудиться не покладая рук — чтобы показать глубину и силу нашей признательности.

Однако на каждого Лишнего воспитательное учреждение не выстроишь. Миссис Принсент называет нас соломинками на хребте верблюда. Каждый новый Лишний может стать той самой соломинкой, которая переломит хребет. Возможно, всем было бы лучше, если бы нас усыпляли, — кому хочется стать соломинкой, которая переломит хребет Матери-Природе? Вот почему я ненавижу своих родителей. Именно они виноваты в том, что я очутилась здесь. Они думали только о самих себе.

Иногда я размышляю о детях, которых усыпляют. Как Власти это делают? Интересно, это больно? А откуда же тогда в тех странах, где избавляются от Лишних, берутся слуги и экономки? Или, скажем, разнорабочие? У меня есть подруга по имени Шейла; она говорит, что иногда детей усыпляют и у нас. Я ей не верю. Миссис Принсент говорит, что у Шейлы слишком бурное воображение, и оно когда-нибудь доведет ее до беды. Не знаю, насколько оно и вправду бурное, но считаю, что Шейла многое выдумывает. Например, когда ее сюда доставили, она клялась мне, что ее родители не подписывали Декларацию, что она Правоимущая и что случилась страшная ошибка — ее родители, на самом деле, отказались от Препарата Долголетия. Она без конца повторяла, что, когда Власти во всем разберутся, родители приедут за ней и заберут отсюда.

Естественно, они так и не объявились.

В Грейпдж-Холле нас пятьсот человек. Я — одна из самых старших и провела здесь больше всего времени. Меня доставили сюда, когда мне было два с половиной года, — именно в этом возрасте меня нашли. Меня, только подумайте, прятали на чердаке! Видимо, соседи услышали мой плач. Они знали, что никаких детей в доме быть не может, и связались с Властями. Миссис Принсент говорит, что соседи оказали мне большую услугу. Она утверждает, что маленьким детям чудесным образом под силу отличить правду от лжи, и я плакала, потому что хотела, чтобы меня отыскали. А что мне еще оставалось делать — проторчать всю жизнь на чердаке?

О чердаке и родителях у меня не осталось никаких воспоминаний. Когда-то я что-то помнила — впрочем, не знаю, не уверена. Может, я принимала за воспоминания сны? Зачем нарушать Декларацию и рожать ребенка только для того, чтобы прятать его на чердаке? Глупость несусветная.

О приезде в Грейндж-Холл я тоже мало что помню. В этом нет ничего удивительного — кому под силу вспомнить самого себя в два с половиной года? Помню, как мне было холодно, как я кричала, звала родителей, пока не сорвала голос. Тогда я еще не понимала, какими они были эгоистами и глупцами. Еще помнится — что бы я ни делала, я причиняла всем неприятности. Вот, честно говоря, и все.

Больше я никому не причиняю неприятностей. Миссис Принсент говорит, что я усвоила, что такое быть ответственной, и непременно стану Ценной Помощницей.

Ценная Помощница Анна. Такое прозвище мне нравится гораздо больше, чем «Лишняя».

Я стану Ценной Помощницей, потому что все схватываю на лету. Я могу приготовить сорок блюд на «отлично» и еще сорок на оценку «хорошо». С мясом я обращаюсь гораздо более умело, чем с рыбой. Кроме того, я неплохая швея, так что, по результатам последней аттестации, я могу пойти кому-нибудь в услужение, став великолепной домработницей. Если я научусь уделять больше внимания деталям, при следующей аттестации смогу добиться еще более значимых результатов. Это означает, что через шесть месяцев, когда настанет пора покинуть Грейндж-Холл, я смогу попасть в один из лучших домов. Через шесть месяцев мне исполнится пятнадцать лет. Миссис Принсент говорит, что тогда мне уже придется самостоятельно заботиться о себе. Мне повезло, что я прошла такую хорошую подготовку. Я знаю Свое Место, а людям из лучших домов это нравится.

При мысли о том, что придется уехать из Грейндж-Холла, меня охватывает странное, непонятное чувство. Я очень рада, но при этом мне страшно. Пока я была только в деревне, где три недели проходила практику в одном доме. Дело в том, что у хозяйки дома заболела служанка. Меня туда отвела миссис Кин — Наставница по кулинарному делу. Это случилось в пятницу вечером. По окончании практики она же меня оттуда и забрала. По пути туда и обратно было так темно, что в деревне мне почти ничего не удалось рассмотреть.

Дом, в котором я работала, был прекрасен. Он и близко не напоминал Грейндж-Холл: комнаты выкрашены в светлые теплые тона, на полу — толстый мягкий ковер, и повсюду большие диваны, такие удобные, что на них хочется улечься, свернуться калачиком и долго-долго спать. Рядом с домом имелся большой сад, усаженный чудесными цветами. В задней части сада располагался особый участок. Миссис Шарп называла его огородом — там она выращивала овощи. Впрочем, когда я проходила практику, там ничего не росло. Миссис Шарп говорила, что на выращивание цветов Власти смотрят косо — это считается потаканием собственным слабостям. Сейчас, когда торговля продовольствием в мире умерла, каждый должен выращивать себе пищу сам. Миссис Шарп говорила, что цветы тоже важны для человека, но Власти с этим не согласны. Думаю, она права. Я считаю, что в некоторых случаях цветы столь же важны, как и еда. Думаю, все зависит от того, что тебе в данный момент нужно.

Миссис Шарп оказалась самой милой, самой доброй из женщин, которых я встречала до сих пор. Однажды, когда я прибирала у нее в спальне, миссис Шарп предложила мне попробовать накрасить губы. Тогда я отказалась, подумав, что в случае моего согласия она может донести на меня миссис Принсент, а потом жалела. Миссис Шарп обращалась со мной так, словно я не была Лишней. Она сказала, что рада снова увидеть перед собой молодое лицо.

Мне нравилось работать у миссис Шарп, в первую очередь, потому, что она была ко мне добра. Кроме того, я обожала смотреть на стены, увешанные фотографиями изумительных, чудесных мест. На каждой фотографии была запечатлена миссис Шарп с бокалом или на фоне какого-нибудь прекрасного здания или памятника. Она говорила, что фотографировалась на память о каждом своем путешествии.

Миссис Шарп в год как минимум три раза отправляется отдыхать за границу. Она рассказывала, что когда-то летала на самолете, но теперь из-за цен на нефть ей приходится ездить на поездах и кораблях. Несмотря на это, она продолжает путешествовать. Иначе какой смысл? «Смысл чего?» — захотелось мне спросить, но я сдержалась, поскольку нам не полагается задавать вопросы. Это невежливо. Миссис Шарп сказала, что побывала в ста пятидесяти разных странах, причем в некоторых по два раза. Я попыталась взять себя в руки, чтобы не распахнуть от изумления рот, — мне не хотелось, чтобы она поняла, что я даже и не знала, что на свете есть столько стран. В Грейндж-Холле мы не изучаем страны.

Теперь, должно быть, миссис Шарп посетила уже сто пятьдесят три страны — с тех пор как я прошла практику у нее в доме, минул год. Мне бы очень хотелось остаться у нее в служанках. Миссис Шарп меня ни разу не ударила.

Ездить за границу, наверное, очень здорово. Миссис Шарп развернула передо мной карту мира и показала, где находится Англия. Миссис Шарп рассказала мне о пустынях на Ближнем Востоке, о горах в Индии и о море. Думаю, больше всего мне бы понравилось в пустыне, потому что там вообще нет людей. Наверное, Лишнему в пустыне жить хорошо, потому что там ты один, и никто тебе не напомнит о том, кто ты такой.

Впрочем, возможно, я никогда не увижу пустыни. Миссис Принсент говорит, что сейчас пустыни быстро застраивают. Миссис Принсент утверждает, что пустыни — роскошь, и такую роскошь мир сейчас уже не может себе позволить, и мне, вместо того чтобы попусту мечтать о местах, которые я никогда не увижу, стоит задуматься о том, как научиться лучше гладить. Не уверена, что она права. Впрочем, я ей об этом никогда не скажу. Миссис Шарп рассказывала, что когда-то у нее была служанка — она сопровождала ее по всему миру, укладывала чемоданы, заказывала билеты, и все в таком духе. Миссис Шарп держала ее сорок лет, и ей было жаль с ней расставаться. Новая служанка не переносила жары, поэтому на время поездок миссис Шарп приходилось оставлять ее дома. Если мне удастся попасть в услужение к даме, которая много путешествует, думаю, я не стану жаловаться на жару. Пустыня — самое жаркое место в мире, и я уверена, что мне бы там понравилось.