Очарование первой любви

В те времена его сильные пальцы ласкали самые интимные уголки ее тела с такой нежностью, что Энни и в голову не приходило бояться боли. Долгими одинокими ночами сердце ее разрывали воспоминания об этих ласках, а тело стонало от неудовлетворенного желания...

Запретные воспоминания уже готовы были ворваться в мозг, но Энни захлопнула перед ними дверь.

— Если уж ты вызвал меня из Лондона, — заговорила она холодно-официальным тоном, — мог бы дать себе труд быть на месте и встретить меня.

— Все претензии к твоему начальству. Чарлин — настоящий гений точности и аккуратности. Она работает у меня три года и за это время ни разу ничего не перепутала.

— Мне сказали, будто ты хочешь дать интервью именно мне. Это тоже недоразумение?

— Нет. В разговоре с редактором я специально подчеркнул, что ни с кем, кроме тебя, разговаривать не буду.

— Но почему?

— Хотел узнать, что произошло с тобой за эти годы. — Небрежным движением он снял с нее очки. — Здесь не так уж светло, и к солнцу ты стоишь спиной. А я люблю смотреть собеседнику в глаза.

Из уст ее уже рвался резкий ответ, но Энни прикусила язык. Ему не разозлить ее! Что бы он ни вытворял, она останется холодной и невозмутимой.

— А ты? — спросил он. — Неужели тебе не интересно, что сталось со мной?

— Не особенно. Я сейчас слишком занята, чтобы тратить время на воспоминания.

— Мне-то казалось, любопытство у журналистов в крови. Раньше твоя любознательность не знала границ.

— Правильно, но лишь когда это касается работы. — Она решила перехватить инициативу. — Сегодня утром я ездила в Ниццу. И там, в кафе на улице, видела тебя. Что это за женщина была с тобой?

— Ее зовут Кэндейс. Американка, вдова богатого француза. После смерти мужа осталась в Ницце — здесь ей нравится больше, чем на родине.

— Вот как? А мне, когда я думаю о Ницце, всегда вспоминаются слова Тобайаса Смоллетта.

— Что же он сказал? — поинтересовался Ван, вертя в руках ее очки и глядя на нее с каким-то странным выражением.

— «В этом месте у меня не осталось ничего, кроме горьких воспоминаний».

— То же самое ты скажешь и об Оренго?

Этот вопрос, словно отмычка опытного взломщика, распахнул настежь двери, которые она так долго старалась держать закрытыми.

— Того Оренго, который я знала и любила, больше нет, — холодно ответила она. — Ты превратил его в какой-то музей. Я его не узнаю. А эта Кэндейс — твоя любовница?

К ее удивлению, он рассмеялся. На какой-то миг перед ней предстал прежний Ван — тот, которого она знала до разлуки.

— Это профессиональное или персональное любопытство? — поинтересовался он.

— Чисто профессиональное.

— Свою личную жизнь я с журналистами не обсуждаю. Можешь задавать вопросы о моей работе, доме и саде — остальные темы под запретом. Своей старой знакомой Энни Ховард я бы ответил, а так — извини. — И он бросил на нее насмешливый взгляд.

— Без таких вопросов не получится интервью!

— Напиши о том, что знаешь, — пожав плечами, ответил он. — Расскажи читателям о нашем романе. Попробуй для разнообразия раздеться перед публикой сама. Напиши, что была моей любовницей, — читатели придут в восторг!

Энни сверкнула глазами.

— Я никогда не была твоей любовницей! Я не жила у тебя на содержании — мы делили все расходы, как равные партнеры!

— И со многими мужчинами с тех пор ты вступала в такие... равные отношения?

Энни судорожно втянула воздух.

— Не твое дело.

— Сама ты не хочешь откровенничать со старым другом, но удивляешься, что я не желаю выворачивать душу перед миллионами людей? Хорошо, давай заключим сделку. Будь откровенна со мной, а я буду откровенен с тобой. Ответ за ответ. Идет?

Стоило ему заговорить об их прошлой дружбе, как острая боль пронзила Энни. Мучительные воспоминания, вырвавшись из глубин памяти, заметались в душе, словно осенние листья, гонимые ветром.

— У меня не было времени на романы, — с неохотой заговорила она. — Правда, был один человек...

— С серьезными намерениями?

— Да... но из этого ничего не вышло. Все кончено.

— По той же причине, что и в прошлый раз? Он хотел, чтобы ты бросила работу?

— Ты сказал «ответ за ответ». Допрашиваешь меня, а сам ничего не рассказываешь!

— Хорошо, что ты хочешь узнать?

— Много ли женщин здесь бывало? — Задав этот вопрос, Энни внутренне сжалась, не желая ничего слышать о своих «наследницах».

— Ни одной серьезной, — холодно ответил он. — Так, легкие интрижки. Лазурный берег полон женщин, которые надоели мужьям. Правду сказать, многие из них и впрямь надоедливы, но свою задачу выполняют, и ладно.

Неужели Ван говорит правду? Он сходится с женщинами лишь для того, чтобы удовлетворить физическое влечение? Эта мысль была Энни отвратительна, но все же приятно узнать, что серьезных романов у него не было.

— Какая гадость! — скривилась она. — Не проще ли пойти в бордель, если уж ты не можешь жить без секса?

— А ты, насколько я понимаю, до сих пор чиста и невинна? — Взгляд его напомнил Энни о тех временах, когда он встречал ее на пороге и уже в прихожей они в порыве безумной страсти начинали срывать друг с друга одежду.

— Я никогда не занималась сексом, просто чтобы удовлетворить свою похоть, — отрезала она, глядя на него с гневом и отвращением. Интересно, что бы он сказал, узнав, что все эти пять лет она прожила монахиней? Наверно, не поверил бы. Верность в наши дни вышла из моды — особенно среди светских людей, к каковым, без сомнения, принадлежат журналисты.

— Ты, Энни, никогда не умела лгать. — Он окинул ее откровенным взглядом, и Энни почувствовала, что краснеет.

— Какого черта... — яростно начала она.

Ван слегка улыбнулся — казалось, гнев Энни его забавлял, — однако глаза остались холодными, словно арктический лед.

— Хорошо, выражусь более вежливо, — с убийственным сарказмом ответил он. — Ты любила меня, помнишь? Любила страстно. Порой ты так хотела меня, что не могла дождаться конца рабочего дня и убегала раньше.

Удивительно — после стольких лет разлуки он все еще читал ее мысли!

— И не говори, что с таким же энтузиазмом ложилась в постель с этим твоим... кто там у тебя был. Все равно не поверю. — Он блеснул зубами в холодной усмешке. — Ты хочешь меня, Энни. Я не успел и прикоснуться, а ты уже была готова. Я могу овладеть тобою хоть сейчас. И ты это знаешь.

В душе у Энни бушевала буря, но голос оставался тихим и спокойным:

— Попробуй прикоснуться ко мне хоть пальцем — я закричу так, что сюда сбегутся все твои слуги.

Ледяной блеск в его глазах внезапно сменился синим пламенем. Энни хорошо знала это пламя — оно загоралось в его взгляде, когда они лежали в постели. В то время его нескрываемая страсть возбуждала в ней какое-то дикое, первобытное желание; теперь — пугала.

— Не закричишь, — мягко ответил он. — Ты растаешь в моих объятиях, как таяла всегда.

Он схватил ее за руку и рывком притянул к себе. На мгновение замер, давая ей возможность закричать. Глаза Энни сверкали гневом, но уста не проронили ни звука, и Ван довольно рассмеялся.

— Видишь? Ты презираешь меня за то, что я хитростью заманил тебя сюда, и все же не можешь сдержать тайного желания. Ты понимаешь, что отдашься мне, если я захочу. Не знаешь только, захочу ли я.

— Собираешься меня изнасиловать? — Голос ее дрожал от ярости и ужаса.

Но не от того отчаянного ужаса, который испытывает женщина при приближении насильника. Энни боялась не физической боли. Ее снедал совсем иной страх.

— Изнасилование, если не ошибаюсь, — это склонение женщины к близости против воли. — Вкрадчивый голос и прищуренный взгляд Вана вызвал в Энни такую реакцию, что ее лицо запылало. — А ты, едва мы пожали друг другу руки, потеряла всякую волю к сопротивлению. Думаешь, я этого не понял?

— Черт тебя побери, Ван! Отпусти! — Она пыталась вырваться, хоть и знала, что это бесполезно.

— Всему свое время, — почти ласково ответил он. — Сперва мы завершим эксперимент.