Венгерская рапсодия

— Ну ладно, — начинаю я, хотя и не знаю, с чего именно стоит начать.

Я практически благодарна, что он меня перебивает, потому что одному Богу известно, как мне закончить предложение. Может: «… я думала, что ты какой-нибудь евнух?» Или: «… мне не верится, что у тебя вообще может встать».

Просто не знаю, да и он — вряд ли.

— Пожалуйста, не говори ничего, — произносит он, неожиданно для меня, это звучит абсолютно беззлобно.

В его голосе вообще не слышится злость, скорее обида. И хотя это сложно понять, я представляю еще куда более странные вещи, словно мы лежим в морской пене.

Я практически лежу на спине, на небольших пластмассовых стульях под водой. А он — почти на мне, его ноги — между моими, его могучая грудь придавила мою. Моя рука лежит на нем, не понимаю, как она там оказалась, и в следующий момент осознаю, что он тоже удерживает меня одной рукой.

У нас получилось что-то вроде неловких объятий. Мы продолжали бороться и сопротивляться до тех пор, пока наши тела не оказались в одном очень знакомом положении, и чем дольше стоит тишина, тем это становится очевиднее.

Его огромная рука крепко удерживает мою хрупкую спину. Мужчины так делают, когда… ну, вы знаете. Когда они хотят войти в тебя поглубже. И я что-то чувствую в нем: некоторое напряжение, вибрации во всем теле. Словно мы наслаждались прекрасным сексом и я вдруг попросила его остановиться.

Подожди, не кончай, — звучит у меня в голове, неосознанно, и мной овладевает огромная ужасная тревога. А если он уже вот-вот кончит? Что, если он кончит, заливая все свои шорты, или (еще лучше!) — на меня? Хоть убей, не могу представить, как выглядят такие, как Арти, во время оргазма, но я замечаю, что мое сознание все-таки старается сложить картинку.

Этот стояк, его напряженное лицо, вдруг расплывшееся от удовольствия. Боже, это рот. Он прикусит свою пухлую нижнюю губу, может, закатит глаза и зажмурится? Такой, как он, ни за что не начнет стонать — а если начнет?

Я бы умерла. Я бы умерла.

— Извини, Мэллори, — бормочет он.

Я даже произнести не могу, чего мне вдруг захотелось. Я не могу убедить его. Меня переполняет миллион противоречивых эмоций, такой злой всего минуту назад, и вдруг эти нелепые и странные эротические мысли и просто… нет, нет. Пора это прекратить. Ему пора отойти от меня.

Только вот когда он отходит, все становится гораздо хуже.

Он большой. Просто огромный, невероятно огромный, и не только в плечах, если вы меня понимаете. Когда он немного поворачивается, я чувствую размер его члена, и, ради всего святого, он становится все больше и больше.

Спустя приличный отрезок времени я уже хотела спросить его, собирается ли он вообще останавливаться, но после его слов мне нельзя быть такой грубой.

Он выглядит таким взволнованным и пристыженным. Его лицо залил густой румянец, и, чем больше он старается распутаться, тем хуже у него это выходит. Когда он наконец добрался до противоположного края джакузи, то почти дрожал.

Ох, он еще и закрывает глаза рукой. Знак еще большего «ах, как же мне стыдно».

— Арти…

— Пожалуйста, не надо. Просто не надо. Правда, мне очень жаль, Мэллори. То, что я сказал… я беру свои слова обратно. Не знаю, что на меня нашло… я правда не знаю.

Я не могу не испытывать к нему сочувствия. Кажется, он так… сожалеет.

— Все в порядке, — говорю я, и после моих слов рука спадает с его лица.

Все равно он не посмотрит на меня.

— Нет, не в порядке. Я просто не знаю, как смириться с твоими… такими разговорами, понимаешь. Я очень плохо на них реагирую.

— Что ж, тебе стоило просто сказать. Я бы сдерживалась или…

Теперь он снова выглядит злым.— Нет. Нет. Тебе не нужно сдерживаться. Нет ничего плохого в том, что ты говоришь — это все я. Проблема — во мне. Мне это не нравится, но я никак не могу измениться.

Разумеется, я сразу вспоминаю, о чем думала прошлой ночью. Дело не в тебе, дело во мне, думаю, и кульминацией стало бы его неожиданное присутствие во мне.

— Арти, многим не нравятся грязные разговоры за ужином. Я могу полистать свои газеты и журналы — без проблем, — говорю я, но, по-моему, это совсем не помогает — от моих слов его лицо становится таким странным и пугающим, словно ему тесно в собственной коже.

— Боже, так бы моя мама сказала.

Он наконец вылезает из воды, и тут я уже не могу притворяться безразличной. Не припомню, что Арти когда-либо столько говорил о себе за раз.

— Что бы она сказала?

— Что тебе лучше полистать свои газеты и журналы, — черт возьми, я такой же, как она.

И что касается этого «черт возьми» — не знаю, употреблял ли его Арти прежде. Это меня поразило, хотя, должна признаться… это меня как-то расслабляет и заставляет вести себя развязнее, не могу объяснить почему. Словно он снимает какой-то затвор, сигнализирует, что теперь все хорошо .

— Сомневаюсь, ты только что сказал «черт возьми», — говорю я, но он это не принимает, вместо этого он трясет головой.

И только теперь я вижу то, что должна была разглядеть очень давно. Он меня не ненавидел — он ненавидел себя.

— Я только что назвал тебя вульгарной из-за твоих разговоров о сексе. Не думаю, что мне полезно употреблять это слово.

— Мне доводилось слышать в свой адрес слова и похуже.

На самом деле не доводилось, но в данный момент это неважно. Важно то, что он собирается мне чего-то наговорить (ради всего святого!), я хочу это услышать. Я так хотела это услышать, что аж подалась вперед под водой.

— Боже, надеюсь, что нет. Поверить не могу, что я… — Он замолчал на полуслове, снова поднося руку к лицу. — Представляю, каким тебе видится мое к тебе отношение.

Думаю, таким, словно ты ужасная задница , но, разумеется, вслух я этого не говорю. Сейчас я не могу это озвучить, тем более, когда он говорит нечто, что практически заставляет меня броситься в его объятия через джакузи.

— Но ты должна знать, это не потому что ты мне не нравишься или я не хочу быть твоим другом. Напротив, я по-настоящему этого хочу. Я думаю, ты умная, смешная и веселая. Просто, дело в том… когда ты так говоришь…

Он сомневается, очевидно, что он борется со словами, которые собирается произнести. И я понимаю, почему. Я бы тоже боролась с ними, если б он превратил их в людей и выставил на ринг против меня. Эти слова заставили меня провалиться в другое измерение. Когда ты о них думаешь, понимаешь, что они действительно заслуживают того, чтобы прыгнуть на них, оттолкнувшись от верхнего каната.

— Это сводит меня с ума. Даже больше. Очевидно, ты сама знаешь, как они на меня влияют.

Словно он наконец изверг из себя нечто неприятное своим последним откровением. Он аж вздрагивает и не смотрит на меня, но последнее — неудивительно. Он постоянно отказывается на меня смотреть, и, если я начну интерпретировать это иначе, что ж… с этим уже ничего не поделаешь.

У него на меня встал. Игра окончена.

— Ох.

— Дело не в том, что… так происходит каждые 30 секунд, нет. Просто… не думаю, чтобы мне когда-либо доводилось слышать такие речи от женщины. Я ходил в Библейский колледж. Там не принято говорить даже о том, что кому-то надо по нужде отойти.

Мной вновь овладевает любопытство, и опять меня интересует не то. Мне следует расспросить о том, что он посещал нечто под названием Библейский колледж, разумеется. Но почему-то я этого не делаю.

— И что же они в этом случае говорят?

Он пожимает плечами. И смотрит на меня, в первый раз за все то время, что длится этот нездоровый разговор, не то, чтоб мне это каким-то образом помогало. Лишь напоминает о том, какие у него красивые глаза, такие светло-голубые и обрамленные темными ресницами.

— Я не знаю, может, извините меня?

Это тоже правда. Он постоянно так говорит. Я просто не знала, что он имеет в виду: я пошел жестко мастурбировать, потому что ты изображала, как делаешь кому-то минет.