Я - твое поражение (СИ)

- Опять напился как свинья, филэ! Как грязная отвратительная свинья! Уймись! Протрезвеешь, тогда и поговорим, а сейчас все разойтись по палаткам, ваши непристойности и разгул дикости создают неправильное мнение о всех нас!

- О тебе! Ты хотел сказать – о тебе, о царственный! Ты поставил себя выше всех соотечественников, тех, по чьим плечам и спинам взобрался на трон царя царей, только тебе и этого мало, желаешь растоптать нашу гордость, ногами недавних врагов!

- Не испытывай моё терпение, филэ! Ещё слово, и клянусь я отделаю тебя, потом болеть будешь, и если не хочешь по-хорошему удалиться, придётся поступить иначе.

Сильные руки сорвали меня с пола, жёсткие ладони скрутили жгуты из волос, навивая их на запястье как верёвки, ты, едва ли не волоком потащил филэ прочь, раскрасневшись от бешенства. Весь лагерь стал свидетелем нового унижения, но удивительно, никто не засмеялся, не показал пальцем, не ввернул едкое словцо, будучи мертвецки пьяны все угрюмо потупились, оказывая мне молчаливое сочувствие.

Затащив в палатку, ударами по щёкам некоторое время яростно вразумлял меня, оправдываясь желанием привести в чувство, на очередном замахе, я резко перехватил карающую, а когда-то нежно любимою руку.

- Достаточно!

- Гефестион, что с тобой происходит? Ты спаиваешь моих военачальников, издеваешься над моими приказами и ты до сих пор не помирился с Багоем.

- Чтоб он сдох, твой Багой!

Выкрикнул я, пропуская очередную оплеуху.

- Филэ, хватит! Однажды я сорвусь, и тогда даже боги не помогут тебе.

- Срал я на твоих богов!

И новый удар, и вкус крови от прокушенного языка.

Неловко защищаясь, я попытался отползти, спрятаться, не тут то было, обхватив меня за талию, ты навалился сверху, запуская руки под одежду.

- Тебе не хватает нашего ночного общения, соскучился по любовным играм? Только скажи, Гефестион? Давай, проси.

- Пусть Багой просит, я проживу и без траха, а если приспичит, найду себе мужика!

Мои слова послужили толчком к тем действиям, которых я уже и не ожидал от тебя. Драку, ругань, оскорбления, снёс бы, оторался и снёс, ты же ведал, как действительно наказать, потому, не жалея разодрал мой дорогой хитон, кусая в шею, принялся распихивать коленом, бедра.

- Ты мой, и будешь только моим!

- Отвали! Слезь, паршивый сатир! Не хочу и не буду!

- Врёшь! Зачем же ты тогда провоцировал меня?! Ты хотел почувствовать мой член, вспомнить, как сильно я могу проникать в тебя, заполняя собой без остатка! Знаю, знаю тебя как никто другой, и даю все, что тебе необходимо.

Если бы крики помогли, или потасовка что-то решила, я сражался бы до последнего, но…бесполезно, все было глупо и бесполезно. Ты брал меня как животное, и пусть твои купленные историки напишут потомкам о царственной сдержанности, величии и целомудрии, пусть потомки прославят твою мудрость, военный гений и прилепят звание - великого, пусть хорошо поставленное вранье обманет весь мир, что мне до этого мира?! Я помню тебя иного: психованного злобного ревнивца, утверждающего свои права силой. Зажав в зубах край рваного хитона, я выдержал все, не стонал не плакал, напротив, глаза мои были сухи, а в груди только холод, от которого мёрзли в тёплой палатке кончики пальцев. Когда же все кончилось и усталый, ты поднялся, поправляя на себе одежду, я не стал упрекать, более того улыбнулся, бодро кивнул, когда ты спросил о понравилось ли.

У меня отнялись ноги, руки сжатые в кулаки свело судорогой, и если внутри чернеющая дыра оставшая заместо сердца ещё пульсировала воспоминанием позорной боли, тело казалось превратилось в каменное изваяние. Вырвало, прямо на роскошный шерстяной ковёр. Брошенный, я впервые осознал желание умереть, жуткое для любого здравомыслящего человека, желание, исчезнуть из этого мира и никогда более в него не возвращаться. Я подумал: ведь это так просто - упасть на меч, во мгновение пронзив себя клинком и оказаться на берегу Стикса, увидеть ладью Харона медленно подплывающую к тебе, протянуть ему пару оболов. И никогда, никогда не испытывать более страданий, ни душевных ни физических. Ты крикнул слугу, веля помочь мне. Легкие шаги, край дорогого персидского кафтана, шитого крученным шёлком, приторность мускуса. О, как я молил Аида разверзнуть недра Тартара и поглотить измученную горем душу, о, если бы все псы Гекаты взвыли одновременно и им вторили её три сучьи головы, я бы смеялся от радости, если бы Кацит взметнул ледяные волны, угрожая навсегда похоронить на мёрзлом дне, и тогда бы, был благодарен Зевсу за проявленную милость. Ничего подобного, конечно, не произошло, обиженные моим отступничеством, боги родного очага, только посмеялись над отчаянными мольбами и с удовольствием наблюдали с облаков, как я едва ли не скуля пытался отползти от человека, разглядывающего меня с высоты своего роста.

- Подумать только, благородный Гефестион, месящий в грязь каждого достойного человека, узурпировавший власть над великим Александром, теперь ползает у меня в ногах, тыкаясь лицом в собственную рвоту.

Выражение глаз Багоя и его голос, казались безмятежными, но я знал это всего лишь маска, он пришёл торжествовать, наслаждаться моим унижением. Евнух продолжал.

- Гордый македонец, теперь ты знаешь, каково это: проклинать своё существование, умоляя смерть как друга, прийти и спасти тебя? Взгляни на человека которого ты едва не растоптал!

Евнух, нагнувшись схватил меня за подбородок, резко вздёргивая голову вверх.

– Помнишь, нашу первую встречу, когда не задумываясь, ты подверг человека не сделавшего тебе ничего плохого - величайшему позору, обнажил при всех недостаток, котором он не был виновен! Хохотал, разглядывая меня точно сломанную игрушку, будто дитя, тряс зверька в клетке. Ты бросал мне жалкие подачки, уча есть с рук. Ты не удосужился даже узнать кем я был при великом царе Дарии, ведь для себя уже все решил, прилепив мне ярлык ночной потаскухи.

Надо было оттолкнуть Багоя, выругаться, плюнуть ему в лицо, что я ещё мог сделать, чтобы показать ему величайшее презрение. К своему стыду, - ничего, слабость сделала послушным чужой воле.

- Тебе повезло, я не злопамятный, и могу прощать, более того хочу помочь.

Евнух громко хлопнул в ладони, призывая к себе ещё трёх прислужников с горячей водой и целебными мазями, под его руководством меня обмыли, остановили кровь и наложили оздоравливающе тампоны. Все это они делали так ловко и сноровисто, что в иной ситуации я бы остался весьма доволен работой, в иной, но только не сейчас. Мне даже помогли переодеться, сняли лохмотья оставшиеся от хитона, преподнеся мягкую персидскую рубаху, перепоясали широким поясом. Уложили на походную царскую постель, затем Багой распорядился чтобы принесли лекарство. Протянул мне. Я недоверчиво понюхал фиал.

- Яд, надеюсь быстрый?

- Это всего лишь отвар успокоительных трав, перемешанный с мёдом.

- Так я и поверил.

Взяв, равнодушно осушил предложенное до дна. Евнух мягко принял от меня пустой сосуд и отставив, задержал ладони в своих.

- Клянусь, я хочу мира! Прошу Гефестион, выслушай меня и не перебивай. То, что я скажу тебе не знает никто, и я очень надеюсь, что моя исповедь не выйдет за полотняные стены этой палатки.

- Не хочу тебя слушать!

- Прошу! Это не займёт много времени и если после, ты по-прежнему не примешь меня, вызову на настоящий поединок.

Багой был настроен решительно, судя по блестящим темно-синим глазам, лихорадочно горевшим в ночном мраке. Что-то зацепило меня в его облике и потому немного подумав, махнул рукой.

- Валяй!

- Я родился далеко от сюда, и был самым младшим сыном в семье знатного человека, в прошлом известного царедворца. Имя не скажу, ты все равно его не знаешь. С детства отличался от братьям и сестёр особой статностью, красотой лица; мать, не со зла, но все же превозносила меня над остальными детьми, чем окончательно убедила отца в моей исключительности, внушила ему желание возвысить сына при дворе. Отец, был слабохарактерным человеком, привыкшим во всем полагаться на мнение супруги, захваченный идеей матери сделать из меня блестящего придворного, употребил все связи чтобы доставить ко двору царя царей. Деньги, нужные друзья, казалось перед мною раскрывались золотые двери, и я уже стоял на пороге будущих почестей, но судьба, обернулась иначе, можно сказать сыграла злую шутку. Друг, которой должен был вознести меня, чем-то прогневал царя, был схвачен и посажен в темницу! Отец пребывал в отчаянье, ожидая каждый день, что придут за ним и арестуют за связь с государственным преступником. Наши деньги, скопленные за многие годы, утекли как родниковая вода в иссушенную землю пустыни. В одну из ночей выломав дверь к нам нагрянули стражи, отец успел спрятать меня под кровать, а сам, связанный, подгоняемый пинками могучих стражников исчез в темноте. Мальчишка в двенадцать лет, что я мог? Один в чужом враждебном городе, выброшенный из арендуемого дома и скитавшийся по ночным улицам, замиравший от страха перед грабителями. Убить мать сообщением об аресте отца, рассказать о собственной никчёмности? Подвергнуться насмешкам братьев перед которыми я привык заноситься и принять их презрение? Я выбрал иной путь, в то время в Сузах проходили мистерии в четь Матери богов, великой Кибелы.