Я - твое поражение (СИ)

- Благородный Гефестион, вам лучше не беспокоить царя. Он приказал никого не впускать.

Я рассмеялся, молодые телохранители очевидно не в курсе, что я стою выше всех находящихся во дворце.

- Ко мне это не относится! С дороги!

Стражи стояли не шелохнувшись, возможно я бы и плюнул на их возмутительное поведение, пошёл, усталый, спать, желая завтра разобраться с странным приказом, если бы не страстный стон раздавшийся из-за дверей. Стон неземного наслаждения, который остановил меня, а вдогонку ему ещё один, чтобы не думал будто услышанное являлось мороком.

- Царь не один?

Выдавил из себя с трудом, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Македонцы молчали с каменными лицами, по-прежнему преграждая мне путь в спальню. Тогда, отойдя немного в сторону, к деревянной перегородке с резными фигурными изображениями львов, я крикнул Феликса, велел привести с собой десяток солдат из моего отряда.

- В полном вооружении!

Приказ столь безрассудный, как и глупый, но я не мог в тот момент соображать, моя голова горела в невидимом пламени, сердце разрывалось на части. Вытащив меч, направил его острие на Леомедонта.

- Прочь!

Тот взмолился.

- Благородный Аминтотид, давайте решим это дело миром! Завтра вы поговорите с царём.

- Я буду говорить с ним, сейчас!!!

Страж спальни, согласно уставу угрожающе опустил древко копья, показывая готовность сражаться, я знал, что преступал все нормы поведения, знал, что моё наказание могло быть слишком суровым, но воспалённый мозг уже не анализировал действий. Схватившись за меч, бросился в бой. Пронзил Леомедонта, в горячке, поразил и второго воина, замешкавшегося в нерешительности, ногой выбил дверь…

Вы были прекрасны. Словно два божества, греческое и персидское соединились в взаимном любовании друг другом. Нежность, с которой ты поддерживал Багоя за талию, выражение твоих глаз, сладостно поднятых к потолку и прерывистое дыхание, все говорило об испытываемом неземном наслаждении. Даже грохот слетевшей с петель двери не разрушил волшебства творившееся между вами. Прекрасный евнух, стоя на четвереньках, положив лицо на согнутые в локтях, руки, только страстно постанывал от особенно глубоких толчков, тонко вскрикивая, когда ты касался его чувствительных точек внутри. Длинные черные волосы, слегка волнистые, мягкие, словно критский прибой мотались в такт движениям и почему-то именно они показались мне глубоко омерзительными, и я не нашёл ничего лучше, чем запустить обе руки в смоляные кудри и одним рывком вытащить евнуха из-под тебя. Следующим движением, отбросил Багоя в дальний угол комнаты.

Рассвирепел, соверщенно забыв о твоём присутствии, накинулся на несчастного евнуха, как на настоящего врага. Бил жестоко: ногами по спине, по животу. Зажав волосы в кулаке, возил мордой по полу, желая навсегда стереть изящные черты, превратив их в кровавое месиво.

Некоторое время ты не вмешивался, смотрел, как зачарованный, но, когда я окончательно одурев, удобно перехватив Багоя хотел свернуть ему шею, закричал.

- Не смей!

Обнажённый, прекрасный в ярости, совсем как твой предок Алкид, ты обрушился сверху. Вырвал из смертельного захвата измочаленного любовника, толкнул его к ложу, сам же, развернувшись, впечатал злобно-сжатую, всю в перстнях, ладонь, мне в лицо. Разбил, размазывая кровь по щёкам и подбородку. Я никогда не проигрывал тебе в борьбе, помнишь, ещё в школе, в наших полудетских рукопашных боях, умудрялся прижать царевича грудью к песку арены, заломить руку за спину. Только, теперь мы уже не были теми чистыми, честными, юношами, и потому драка вышла на редкость безобразной. Мы сцепились, как два противника, злобные, непримиримые. И каждый старался доставить только боль. Найдя стоящую неподалёку чашу, я схватил, опуская глиняное дно тебе на голову. Кровь смешалась с хмельным напитком, ещё более раззадоривая бойцов. Так мы сражались с врагами при Гавгамелах и Иссе, наказывали тирийцев, рвали скифов; если бы не подоспевшие стражники – мы бы убили друг друга. Во всяком случае, я был близок к умопомешательству, зажимая рану на боку, орал, едва не теряя сознание от боли.

- Изменник! Развратник! Козел вонючий! Знать тебя не хочу!

В железных руках десятка дюжих македонцев, ты бился как лев. Порываясь добраться до извергающего обидные слова своего филэ. Кричал мне в ответ.

- Ничтожество. Дерьмо! Сдохнешь как пёс, если я не буду бросать тебе подачки!

- Я плюю на тебя! Проживу один, я хотя бы умею обходится без шлюх и развратных евнухов!

- По твоему я стал изнеженным?! Не держите меня, дайте, я докажу этому негодяю, что значит гнев царя персидского.

- Царя, который трахает евнуха! Уже скоро мы станем именовать его – великий Багой и кланяться в ножки. Все, но не я! Так и передай своему персидскому филэ, македонец скорее сдохнет, чем унизится! Ты, забывший, что такое гордость грека!

Нас едва растащили. Силой нескольких телохранителей развели по разным покоям, давая возможность остыть. Случилось как в греческой комедии Аристофана и будь все происходящее преставлением актёров, я бы от души похохотал над старой каргой-женой заставшей мужа с обольстительной красоткой. Но, самому выступить в роли сварливой бабы, не рассчитывал.

Свершилось.

Вздыхая, как ноют отбитые бока, как саднит разбитое лицо, с помощью Феликса добрался до одинокого роскошного ложа. На застонав ни разу, прилёг. Хотелось исчезнуть. Забыть, то что произошло несколько минут назад или представить увиденное кошмарным сном. Широкая рыжая морда, Феликса, плаксиво сморщилась. Ругать его за недогляд не было сил, я равнодушно принял его помощь, и не заговорил. Не застонал, даже когда меня обмывали.

Зачем?!

Жаловаться, считал ниже достоинства, спрашивать о тебе, ни к чему, скоро и так известят. Закрыв глаза, думал о новых верфях заложенных совсем недавно, о идущих в Пеллу, караванах. Об Александрийской библиотеке. Думал о многом, только не о наших отношениях. Да и какие теперь могут быть отношения? Отношения царя и царедворца? Полководца и инженера? Филиппа и Павсания?

При упоминании последних, тихонько взвыл сквозь зубы.

Незавидная участь любовника, к которому со временем, охладели.

Весь в тяжёлых думах, незаметно погрузился в сон и проснулся только через несколько часов на простынях испачканных подсохшей кровью. Надо было крикнуть, позвать Феликса. Но, я продолжал лежать глядя расписной потолок, подсчитывая число завитушек на деревянных перекрытиях. Внесли завтрак. Моих любимых перепелов под гранатовым соусом. Ячменный грубый хлеб и немного слабого вина. Гестия прислуживала, успевая наливать вино и одновременно подавать льняные салфетки для жирных от мяса птиц, пальцев. Я следил за ней взглядом, думая о том, насколько сильной и незаметной может быть любовь женщины. Столько лет, она ни одним жестом не навязала мне свои чувства, принимала все, что я мог ей дать и не требовала большего.

Любовь этой женщины чиста и прекрасна. Моя же, истекает кровью.

- Благодарю. Ты свободна. Позови Феликса. Подготовь кабинет, через час я буду принимать просителей.

Замазав самые выдающиеся кровоподтёки, одев роскошные персидские накидки с бахромой и кистями, кое-как устроил болезненный зад на множестве пуховых полушек. Велел пропустить первого человека. Обычно мои покои ломились от наплыва просителей, но не в этот раз.

- Эээ Гефестион, за дверью никого нет.

- Врёшь!

- Посмотри сам! Боюсь сегодня мы остались в одиночестве.

Ясно, все извещены о ночном происшествии и бояться даже близко подойти к покоям опального любовника.

- В таком случае, устроим попойку!

Последнее время, я стал прикладываться к винам все чаще. Подчас совсем не добавляя в них воду. Друг, в таких случаях ругался и звал меня варваром, но, вино помогало расслабиться. Так случилось и в этот раз, изрядно нагрузившись любимым ионийским, одурел и стал молоть вздор.

- Феликс, ты, надеюсь наворовал достаточно?!

- Да. Гефестион.