Я - твое поражение (СИ)

- Александр!

- Филэ!

Утомлённые, мы заснули только под утро, не разрывая объятий. Не знаю, как ты, но я очень нуждался в родных прикосновениях. В полной уверенности в неизменности чувств, доверии, которое убаюкивало моё неспокойное сердце, и конечно, я не предал значения, почему по пробуждении, заметил твой оценивающий взгляд на моих обнажённых членах.

Все началось с тихого ночного разговора, несмотря на усталость спал я на редкость чутко и потому уловив еле слышный шёпот за ширмой, враз пробудился. Сел, внимательно вслушиваясь в слова. Ты говорил с кем-то, необычайно тепло, даже проникновенно. Потерев виски, неслышно поставил босые ноги на пол, стопы тотчас утонули в густом ковре постеленном под ноги. Осторожно приблизился, подобный ночной тени.

- Будь благословен, Багой, прекрасный евнух, ты сумел порадовать моё сердце, твой танец есть нечто совершенно божественное. Я вспоминаю его каждый день.

- О великий царь, я лишь желал повеселить вас.

- И у тебя получилось, клянусь Зевсом! Не устаю поражаться способности моего Гефестиона находить нужных людей, он вездесущ и в каждом вопросе, знаток. Даже в таком деликатном, как мои развлечения.

- Я его верный слуга и ваш тоже.

- Знаю, дорогой мальчик и хочу, чтобы ты сделал для меня кое-что.

Замерев в шаге от вас, я словно окаменел, ловя каждый звук, от меня не укрылось учащённое дыхание любимого, ровно такое, как бывало перед сражением или ночью любви. Ты был взволнован, но, подавлял в себе желание. Какое именно?! Я терялся в догадках, услужливые мысли подсказывали самые грязные предположения, и замирая от них, ждал.

- Принеси воды, здесь жарко и страшно хочется пить.

Выдох облегчения, непроизвольно я схватился за выступ в стене, чувствуя слабость от собственных фантазий. Надо незаметно вернуться на ложе, чтобы ты не подумал будто бы я следил за вами.

- Багой!

Рука протянутая вперёд, робко коснулась шеи смущённого евнуха; опустилась,в задумчивости ты обрисовал острую ключицу, перебрался пальцами на плечо, задержался на нежной выпуклости груди, способной соперничать в нежности с девичей. Заворожённый, ты тайно знакомился с ним, и кажется был доволен произведённым впечатлением. Багой, не смел понять глаз, но не отступил и не скинул рук, напротив, пластика его движения, когда он невольно подался вперёд, сделав шаг тебе навстречу, привела меня в бешенство.

Плюнув на последствия, я заорал пугая не только вас, но даже караул стоящий этажом ниже.

- Пшёл за водой, скотина!

Ты резко отдёрнул руку и воззрился на меня, так словно увидел призрак. Наверно я действительно представлял страшное зрелище: в одном покрывале, обёрнутом вокруг бёдер, с спутанными волосами, с глазами полными ревности.

- Гефестион? Ты почему встал?

- Пить захотелось!

- Тебе тоже? Удивительно, эти персидские ночи такие душные. Багой, - отвернувшись от меня обратился к евнуху, - принеси нам пожалуйста воды на двоих. Будь так добр.

Дождавшись ухода слуги, уже с совершенно иным выражением лица развернулся ко мне.

- И что все это значит? Гефестион? Ты следишь за мной!

- Это я должен спросить – почему ты за моей спиной шепчешься с евнухом?

- Он слуга, я просил его…

- Ты должен приказывать, а не просить! Ты царь, времена просьб, прошли!

- Отлично, выходит ты считаешь, что я не достоин чести носить корону, что я веду себя на так как положено, что не вписываюсь в твои, именно твои, понятия о государе?! Да, Гефестион?! А может ты видишь царём себя?! Молчи, знаю о твоих проделках, о посиделках на персидском троне, о царских регалиях, которые ты сам на себя наложил! Примерял мою корону? Гефестион?! Говори! Да?!

- Да! Ради сохранения империи, пока ты как охотник бегаешь за добычей по всей Персии. Кто-то должен сидеть на троне! Кто-то должен решать государственные вопросы! Скажешь у меня это плохо получалось?! Я сохранил армию, приумножил её, спроектировал и построил пятнадцать Александрий, слава о которых увековечит тебя в веках, я укреплял пограничные города, возвёл величайшую дамбу, упразднил жестокие законы, набил казну золотом и уничтожил всех претендентов на трон, и все это я сделал за пять сраных месяцев, пока ты одержимый манией поймать Дария, носился непонятно где!

- Ты невыносим, Гефестион!

Смиряясь под тяжестью приведённых фактов, ты немного сдулся. Не желая скандалить со мной, обнял за плечи.

- Я знаю и ценю тебя, мой филэ. Помнишь, в юности я сказал, что прощу тебе все, кроме смерти, так вот, я не отказываюсь от своего слова, продолжай и дальше так же преданно служить мне. Пойдём, немного побезумствуем на ложе, а ?

Примирение, полное примирение. Жаркий секс сгладил все шероховатости, до самого утра мы так и не выпили ни глотка из принесённой Багоев воды, потому что утолили жажду своей любовью.

Вавилон ранил, вползая в наши души подобно хитрой пёстрой змее, расхолаживал некогда суровых воинов. Поддавшись его ядовитому дурману, мы, привыкшие к простоте, оказались совершенно не готовыми к роскоши, вдруг свалившейся на нас, не готовы к новым чувствам и как следствие, новым отношениям. Кто-то принял безоговорочно умиротворяющий комфорт, кто-то пытался сопротивляться, но, все мы вскорости почувствовали действие медового яда, взбрызнутого в наши жилы Персией.

У тебя появились телохранители из числа прислужников Дария, смуглокожие, молчаливые. Пока они прислуживали за столом или стояли в карауле, я не слишком возражал, ведь как и другие был уже заражён, мне нравилось их раболепствование, согнутые спины, тихие проникновенные голоса. Я полюбил утренние ванны с лепестками цветов, которые мне устраивали искушённые в удовольствия евнухи, тонкие вина и нежное мясо, зонтик от солнца, носимый верным Наязом. Засиживаясь подолгу за чертежами, я не замечал необычайную прохладу в комнате, хотя за окнами стояла изнуряющая жара, лёд в огромной стеклянной вазе с охлаждённым виноградом и дыней никогда не таял.

Мы зажирели, совращённые, убаюканные восточной роскошью. И потому прозрение, ударившее по глазам, как яркий свет полной темноте, стало очень болезненным. Несколько дней, я был вынужден провести вдали от дворца, подошло к завершению строительство дамбы, оттого наскоро чмокнув тебя в щеку, я помчался вон из города, на берег моря, и там почти по шестнадцать часов не отходил от рабочих, занятых на земляных работах, указывая где насыпать валы, а где напротив, углубляться русло. Работа нужная, требующая предельной сосредоточенности, но я был рад ей, наконец-то смог вырваться из пропахшего благовониями дворца и продышаться чистым воздухом. Кое-как перепоясавши короткий хитон, лазал по насыпями, временами вступая в жаркие споры со строителями. Я жил и мне нравилась такая жизнь! Уложив последний камень и послав тебе приглашение на первый пуск воды по новому каналу, ждал ответа, но ты не приехал. Прислал только извещение о невозможности посетить стройку. Оно и понятно, у тебя много дел, а жертвоприношение я и сам могу совершить. Немного раздосадованный царским невниманием, произвёл все нужные ритуалы и даже выкупался первым в водах нового канала. Раздав деньги землекопам, поблагодарив инженеров, с лёгким сердцем поскакал в Вавилон, надеясь застать любимого за вечерней трапезой. Радость от предстоящей встречи переполняла, меняя коней, я размечтался о твоих объятиях.

Дворец встретил недружелюбно, стражники долго совещались, прежде чем впустить, запрашивали разрешение хранителя дорог и только после долгих проволочек, наконец, допустили во внутрь. Все ещё пребывающий в радостном ожидании, чуть ли не бегом понёсся по извилистым переходам к твоей спальне. Ужин закончился, на дворе властвовала глубокая ночь, предвкушая, как с разбегу запрыгну в кровать, как обниму и жарко поцелую, как буду тискать и нежить, совсем потерял голову.

У входа в королевскую опочивальни меня неожиданно остановили.

- Царь спит!

- И будет рад проснуться!

Не понимающий, почему меня не пускают, схватился за древка скрещённых копий, показывая непреложное намерение войти, даже без разрешения. Стоящие в карауле Леомедот и Пантилей многозначительно вздохнули и заступили грудью дорогу.