Я - твое поражение (СИ)

- Нарбазан сражался против нас! И если бы судьба повернулась к нам иным боком, то в дворике казней сейчас сидел бы я, не думаю, чтобы ты вот так же запыхавшись бегал за Дарием, прося смягчить наказание македонцу!

- Вы правы и все же прошу, пощадите его! Он опытный воин, и знает страну, его голова гораздо ценнее, если присоединена к телу! Что за прок от мёртвого перса, только корм для стервятников.

В конце концов Багой убедил меня даровать жизнь недавнему врагу, не слишком довольный я приказал освободить его и привести ко мне, при посредничестве евнуха, мы действительно вскоре нашли общий язык, спустя несколько дней, я был даже благодарен его заступничеству. Желая как-то отблагодарить Багоя, не придумал ничего лучше чем дать возможность проявить себя, в самом лучшем своём варианте.

- Танец?

- Ага, хочу чтобы ты станцевал нам, тот самый танец, который уже однажды подарил Дарию!

- Будет ли он уместен?

- Будет Багой! Или ты думаешь, что Александр не достоин развлечений великого царя Азии?

Последнее время я начал часто впадать в гнев, любое неосторожное слово могло поколебать спокойное течение мыслей, делая меня разнузданным дикарём, требующим желаемого любой ценой. Багой знал и потому не стал спорить, только попросил денег на новое одеяние. И вот переодетый для танца, он стоял, ожидая начала. Увидев меня быстрым шагом входящего в комнату неподалёку от зала для пиршеств, крупно вздрогнул и попятился.

- Ну-ну! Не волнуйся, все уже изрядно пьяны и любые промахи примут спокойно!

Придирчиво осмотрел по костюм, потрогал золотые браслеты на предплечья и узких лодыжках, невольно отмечая их нежное изящество.

- Хорош!

Мои собственные губы, увы, огрубели и стали не так чувствительны, желая убедиться в мягкости его рта, провёл большим пальцем по нижней губе и глубоко воздохнул.

- Да, ты сегодня невероятно красив, Дарий был большой знаток в удовольствиях.

- Я любил великого царя.

Немного растягивая слова, очаровательно-тихо поведал евнух и поднял на меня влажный от непрошенных слёз взгляд. И он был так хорош и так беззащитен, этот его страдающий взгляд, что я не удержался и приласкал светлую, лишенную загара, щёчку.

- Клянусь, тебя не обидят, а если кто и осмелится, будет иметь дело со мной. Постарался сегодня! Услади взор моего Александра.

- О господин, - Багой опустился на колени и взяв мою руку стал покрывать её поцелуями, в свою очередь, растрогавшись, я наклонился и ласково поднял прекрасного юношу, повторив, что сказал в начале.

- Постарайся!

Уж лучше бы у меня язык вывалился!

К тому времени, ты был уже изрядно пьян и теряя нить разговора, вяло спорил с Птолемеем, о каких-то кавалерийских уловках, заплетающимся языком, уверяя друга в его полной неосведомлённости. Приблизившись, я решительно отодвинул кучерявого спорщика, в полголоса приказывая ему замолчать, возлёг рядом с тобой. Даже будучи несогласным с таким проявлением власти, ты не показал вида, только горячо пропал губами к моей шее, оставляя яркую отметку.

- Где тебя носило, филэ? Я тосковал!

- Я пришёл мой Александр, я здесь, рядом! И так будет всегда, как бы далеко мы не расходились, все равно душой вместе.

- Но, я хочу и телами! Гефестион! Вечно ты где-то бродишь и кого мне прикажешь обнимать? Своё пустое ложе?

- Прости, любовь моя! Обещая, сегодня я никуда не сбегу!

- Ну и этом спасибо, - громко вздохнув, крепко обнял мою талию, устраивая подбородок на плече.

Хотелось его подбодрить, и я заговорил о евнухе.

- У меня есть для тебя подарок. Мальчик Дария! Говорят великий царь испытывал к нему сильное чувство, забывал своих жён и наложниц, ради ласк Багоя.

Моя рука скользнула по твоему плечу, нежно прочертив любовную дорожку. Обратив на себя твой взгляд, я загадочно улыбнулся, словно спрашивая: - а ты, ты будешь ставить меня выше всех? Ты понял и рассмеялся.

- Гефестион! Я не Дарий и гарема у меня нет! Ты, мой единственный филэ, другого мне не надо! Все чего я желаю, ты даёшь мне с лихвой.

- Я просто люблю тебя, Александр.

- И я Гефестион, силками мойр привязан к тебе навечно, и к Аиду сомнения!

Покрепив слова долгим поцелуем в губы, совершенно меня успокоил.

- Кстати, где подарок? Хочу его получить!

Откинувшись на спинку ложа, я жестом подозвал слугу, веля Багою приготовился. И как только музыканты доиграли очередную мелодию, и установилась относительная тишина нарушаемая только пьяными выкриками и смехом веселящихся гостей на середину пиршественного зала вышел золотой кокон. Так, во всяком случае решили все, увидев танцовщика закутанного с ног до головы в блестящую парчу расшитую драгоценными нитями. Арфы и флейты, перекликаясь мелодичными голосами, завели чужеземный диалог, а сверкающий кокон начал потихоньку кружиться в такт мелодии.

- Забавно, - фыркнул ты и часто задышал, видимо зрелище начинало нравится неискушённому в восточных ухищрениях, македонскому глазу.

Не показываясь, Багой двигался внутри золотого кокона, волнообразными движениями всего тела, притягивая к себе внимание. Точно бабочка перед выходом из жёсткой скорлупки-куколки, он танцевал внутри, показывая борьбу прекрасного создания с жёсткой, плотной тканью.

- Гефестион, твой подарок почему-то не хочет раскрываться!?

- Будь терпелив, Александр, уверен, это только начало!

Словно услышав наши слова, танцовщик вдруг застыл, покачиваясь на кончиках пальцев от невидимого ветерка и вдруг с шумом распахнул грубую парчу, бросая её на пол, оставаясь в полупрозрачном шифоном одеянии, совершенно не скрывающим его гибкое тело. Тонкую талию, и по-женски округлые бедра.

- О боги, он мог сравниться в изяществе с Дионисом, а в прелести лица, с Аполлоном!

Волосы иссиня-чёрные, перехваченные золотым обручем, так выгодно отеняли блеск старинного металла, что казались шёлковой ночной завесой, маленькие ладони и ступни, щедро украшенные хной, отзывались на каждое телодвижение невероятными по красоте, жестами. Не отрываясь от обольстительного зрелища, ты неосознанно сжал мою руку, да так, что на ней появились красные пятна. Я тихо застонал от боли.

- Александр?!

- А? Что?

- Ты делаешь мне больно!

- Прости!

Разжав пальцы, вновь приковался взглядом к талантливому евнуху, не желая упустить ни одного его поворота, жадно впитывая каждое движение. Теперь, я был уже не уверен в своём желании развлекать тебя, слишком знакомый, жадный до добычи взгляд охотника появился в твоих тёмных зрачках.

Ты хотел Багоя! Желал обладания им!

И то, как ты поглаживал мои бедра, как надрывно дышал на ухо, как мелко дрожал, говорило только об одном. Запрятав глубоко в себя ревность, я беззаботно шепнул на ухо, боясь услышать положительный ответ.

- Прислать его, к тебе?

Ты на короткое время оторвался от персидского красавца и серьёзно посмотрел на меня.

- Пожертвовать, ради какого-то мальчишки, твоим обществам? Нет, филэ! Хочу тебя, как и всегда!

Облегчённо выдохнув, я пропал лбом, к твоему плечу.

- Мой, ты только мой!

И не было никакого Багоя, не было его ворожбы и даже красота его не имела значения. Притянув к себе, целовал тебя, грубо, чувственно, поцеловал так, чтобы даже сомневающихся могли уверится в наших взаимные чувствах. Отбросив приличия, горячо прошептал на ухо.

- Уйдём в спальню, брось их всех, ради меня!

Сопровождаемые недоуменными взглядами, мы покинули пиршественную залу, не досмотрев танец. Грация евнуха возбудила, я, не колеблясь, потребовал удовлетворения своей чувственности, и ты не мог сопротивляться, никогда не мог, потому покорно шёл за мной!

На ложе, мы переставали быть Александром и Гефестионом, ведущим и ведомым, наши роли настолько перемешивались, когда рыча от вожделения я первым валил тебя на спину, горячо целуя. Это было наше личное безумие, одно на двоих, где каждый старался большое отдать, чем воспользоваться страстью партнёра. Наши одежды срывались в мгновение, ты не любил чувствовать ткань между телами и потому мы занимались любовью исключительно обнажёнными. Ласки перемежались с лёгкими ударами, поцелуи с укусами, кровь мешалась со слюной и спермой. Жажда обладания, терзающая взмыленные от любви, тела, требовала немедленного насыщения и о боги, мы неслись на безумных конях, наших желаний. Движения крепких бёдер навстречу друг другу, хриплые выдохи, крики, нет, мы никогда не скрывали наших чувств, наплевать, что стоящие в карауле телохранители слышали громкие вопли страсти. Мы стонали, ревели, визжали точно дикие звери, драгоценные персидские покрывала раздирались в клочья, билась посуда, строящая у ложа, казалось весь мир сошёлся, сжался вкруг нас, раскалился, от пульсирующего воздуха, исходящего из раздутых от любви, ноздрей.