Возвышение падших (СИ)

— Только не говорите этого в присутствии королевы.

Майрон, почувствовав сгущающееся напряжение, поспешил вмешаться.

— Сеньора Эдже весьма преуспевает в своем обучении, командир Артаферн.

— Для женищны — да, — неохотно согласился Артаферн, кивнув черноволосой головой. — Но для воина и тем более командира флота — нет.

Слыша это, Эдже вспыхнула недовольством и негодованием. Никто и никогда не осмеливался прежде так разговаривать с ней. Она с малолетства привыкла к раболепному почтению, как Султанша и обожаемая дочь своего отца, султана Мехмета. Возможно ли, чтобы какой-то греческий раб насмехался над ней?

— Вы ставите под сомнение мои умения и военное мастерство? — с вызовом бросила она, смотря прямо в эти золотисто-карие глаза, кажущиеся ей двумя морями расплавленного золота. — Быть может, выясним, кто прав? Доставай свой меч и покажи, на что способен, “лучший воин”!

Артаферн усмехнулся, снисходительно смотря на неё, словно на капризного ребёнка.

— Одно из правил настоящего воина — владей своими эмоциями. Это мой первый урок для вас.

Не дождавшись ответа, он развернулся и вальяжной походкой направился вдоль тренировочной площадки. Поймав на себе взгляды остальных командиров, уязвленная Эдже импульсивно ринулась за ним.

С трудом поравнявшись с ним, она увидела на притягательном и смуглом лице Артаферна скрытую усмешку. Он будто этого и ждал.

— Ты, верно, посчитал, что начать подобным образом наше знакомство — наилучшее решение, — тяжело дыша от быстрого шага, заговорила Эдже. — Наверно забыл, что я не просто неопытная девица, а наследница Рейны и, заметь, будущая королева Генуи.

Артаферн, наконец, остановившись, насмешливо взглянул на Эдже. Его взгляд, не задержавшись на её лице, прошёлся по всему её телу, заставляя сердце в её груди гулко и неясно трепетать.

— Я говорю то, что вижу и то, что является правдой. Вы очень неопытны, молоды и плохо обучены. Видно, что вы не из той среды, в которую попали. В вас сквозит… женственность и девичья надменность, свойственная тем женщинам, которые были рождены в обеспеченных или знатных семьях.

— Женственность?.. — язвительно усмехнулась Эдже. — Уж прости, но в этой одежде и с кинжалом за поясом я меньше всего похожа на женщину.

— Мне так не кажется, — ухмыльнулся в ответ Артаферн, снова пробегаясь по ней золотым и тяжелым взглядом. — Уж поверьте мужчине.

Развернувшись, он пошёл дальше. На фоне бушующего синего моря, золотого песка и лазурного неба его широкая и тёмная фигура быстро удалялась.

— То есть так ты собираешься помогать мне в освоении военной и морской науки? — крикнула ему в след Эдже, всё ещё негодуя. — Знай, что эти насмешки и колкие замечания для тебя не останутся безнаказанными.

Артаферн рассмеялся, уязвляя её ещё больше. Но, к своему негодованию и растерянности, Эдже чувствовала что-то ещё. Заинтересованность, перемежающуюся с женским волнением, вызванным теми тяжелыми взглядами и самодовольной ухмылкой на притягательном смуглом лице.

Дворец санджак-бея в Манисе. Покои Гюльхан Султан.

Восседая на тахте в своих покоях, погрузившихся во тьму вечера, Гюльхан Султан мрачно наблюдала за извивающимся горящим пламенем в разожжённом камине. Её терзали внутренние переживания, вызванным осознанием того, что она потеряла контроль над сыном и, в сущности, над всем. Той властью, о которой она мечтала, она не обладала. Её ограничивал сын, будучи ещё только престолонаследником, а уж став всемогущим султаном, он её и слушать не пожелает.

Зеррин Султан, утомившаяся после долгого дня, забралась на материнское ложе. Билгелик-хатун, заботливо укрыв её одеялом, тихо запела какую-то колыбельную, и глаза маленькой госпожи непроизвольно закрылись спустя некоторое время.

Гюльхан Султан, вслушивающаяся в колыбельную, ощутила прилив тоски и меланхолии. Вдруг стало остро ощутимым то одиночество, которое постоянно рдело в её груди подобно какой-то пустой дыре. Женщина задумалась о том, сколь одинока и несчастна она была, умело скрывая это за маской надменности и гордости.

Что было у неё, кроме гордости? Свою семью — отца, мать и братьев — она отдала земле. Также, как и двух своих детей. Мужчина, который когда-то любил её и которого она сама когда-то любила, отныне для неё не больше, чем господин и далёкое воспоминание. Единственный сын, на которого она возлагала огромные надежды, не уважает её и грозится отослать. Единственная дочь кажется ей чужой, потому как занимается ею исключительно Билгелик-хатун. Всё, что у неё осталось — гордость. Но и она призрачна. Чем ей гордиться?

В покои, тихо постучавшись, вошла Джихан-калфа. Увидев спящую Зеррин Султан, она, стараясь не шуметь, подошла к отчего-то грустной госпоже и поклонилась ей.

— Вам что-нибудь нужно, госпожа?

— Нет, — сухо отозвалась та, не отрываясь от созерцания пламени в камине.

Джихан-калфа, поджав губы, села рядом с госпожой на тахту, беспокойно смотря на неё.

— Вы, верно, переживаете из-за ссоры с Шехзаде Сулейманом? Простите, если болтаю лишнее.

— Я ему даровала жизнь, — горько усмехнулась Гюльхан Султан. — Ради его будущего совершила ужасное преступление. Ты же понимаешь, о чём я? И это его благодарность за всё то, что я пережила и сделала для него?

— Всё наладится, госпожа, — успокаивающе проговорила калфа. — Шехзаде Сулейман очень ценит вас… Всему виной Айсан-хатун. Клянусь, она не намерена отступать. Она сказала мне, чтобы я передала вам её слова.

— Дерзкая девчонка… И что же она передает мне?

— Помните, что не только вы способны на хитрость и обман ради желаемого.

Гюльхан Султан, усмехнувшись, покачала рыжеволосой головой.

— Она думает, что способна противостоять мне? Что за наивность?

— Айсан-хатун грозит превратиться в соперницу вашей власти, госпожа, — предупреждающе зашептала Джихан-калфа. — Усмирите её, иначе будет поздно.

— Я запретила ей покидать гарем и даже комнату. Что ещё я могу сделать?

— Пришло время отчаянных мер, — злорадно усмехнулась калфа. — Пусть весь гарем увидит вашу силу и власть, данную вам Повелителем. И никто, даже Шехзаде Сулейман, эту власть у вас отобрать не в силах.

Промолчав, госпожа обдумывала её слова. Потревожив воцарившуюся тишину, в покои вошёл ага из гарема, который, поклонившись, молча передал госпоже письмо из своих рук.

— Откуда?

— Из столицы, госпожа. С вашего позволения.

Гюльхан Султан и Джихан-калфа напряжённо переглянулись. После, вздохнув, Султанша спешно развернула свиток и жадно принялась читать.

Вскоре ошеломлённый вздох сорвался с её алых губ, а после ими овладела довольная ухмылка.

— Хорошие новости? — заинтересованно спросила Джихан-калфа.

— Аллах услышал мои молитвы! — радостно зашептала Гюльхан Сутан, дабы не разбудить дочь. — Шах Султан мертва. Зейнар-калфа справилась с поручением, данным ей.

Джихан-калфа изумлённо распахнула глаза, наблюдая за тем, как её госпожа поднялась с тахты и бросила письмо в горящий камин.

— Все изменилось, Джихан, — воодушевилась Гюльхан Султан, обернувшись к той. — Артемисия и дня не продержится… Скончалась наша властная львица, и не осталось того, кто способен мне противостоять.

Дворец санджак-бея в Амасье. Покои Шехзаде Баязида.

Трепеща от волнения и девичьего смущения, Филиз-хатун, сверкая в полумраке ночи, вошла в опочивальню. Даже не видя того, к кому пришла, она почтенно поклонилась. Тяжело дыша, она посмела поднять серые глаза и увидела его. Шехзаде Баязид, заложив руки за спину, стоял у окна.

— Шехзаде, — проговорила наложница, дабы привлечь его внимание.

Тот обернулся на звук её тихого голоса. Увидев понравившуюся ему девушку — хрупкую и миниатюрную, с тёмными волосами и чистыми, словно озёра, серыми глазами, — Баязид едва заметно улыбнулся.

Несмело подойдя к нему, Филиз-хатун, как и наставляла её Миршэ-калфа, опустилась к его ногам, и сжав ткань зелёного кафтана, прикоснулась к нему губами.