Опасность в бриллиантах

– Насчет Кэтрин я догадывалась и все хотела поговорить с ней, как-то подбодрить. Она постоянно выглядела испуганной, будто ждала, что в один прекрасный день тут появится муж. Конечно, я предположила, что ей хватило бы ума прикончить его. Я всегда говорю: если уж женщина готова поднять руку на изверга, она с таким же успехом может просто перерезать ему глотку.

Отсутствие у миссис Хилл раскаяния по поводу перерезанной глотки одного такого изверга всегда немного пугало Дафну, но она тут же напомнила себе, какой избитой и сломленной была сама миссис Хилл, когда они познакомились шесть лет назад.

– Вот и хорошо, что вы не стали с ней разговаривать, миссис Хилл, уж не говоря о том, чтобы поделиться с ней мнением насчет судьбы, которая должна настигнуть мужей, избивающих своих жен. Мы же не хотим, чтобы она догадалась, как сюда попали вы, правда? Конечно, прошло уже несколько лет, но вполне возможно, что власти все еще интересуются вашим местопребыванием.

– Да уж, это правда. – Миссис Хилл наклонилась и сорвала с грядки веточку шалфея. – Оставляю вас с этими письмами. Мне еще нужно приготовить комнату для тех двух, что приехали сегодня утром.

Дафна села на небольшую скамейку в огороде и занялась почтой.

Одно письмо сразу привлекло ее внимание. На нем была печать Каслфорда. Она не получила от него ни одного письма с тех пор, как вернулась домой две недели назад. После наступило быстрее и окончательнее, чем она предполагала.

Дафна вскрыла конверт и по почерку сразу поняла, что писал его не герцог. Как выяснилось, он обзавелся новым секретарем. Некий мистер Остри представлялся и приглашал ее от имени Каслфорда на обед, который его светлость дает в пятницу в честь маркиза Уиттонбери. Его светлость пришлет за ней карету в четверг, с тем чтобы она оставалась его гостьей до понедельника.

И на этот раз в письме имелась короткая приписка рукой Каслфорда. «Ты должна приехать. Я на этом настаиваю. Если не приедешь, я сам явлюсь за тобой, как и предупреждал».

Дафна рассмеялась над самоуверенностью этих строчек. Но ее тронуло то, что он не поленился хоть что-то написать, уже не говоря о том, что он ясно проявил свой не исчезнувший к ней интерес. На сердце стало тепло.

Остальные письма были от подруг из Лондона, Они сообщали о своих успехах в деле небольшого расследования, которое она им поручила. Кроме того, Одрианна упоминала званый обед у Каслфорда и спрашивала, остановится ли Дафна у них на Парк-лейн.

Дафна отнесла письма в дом и устроилась за письменным столом в библиотеке. Сначала она написала Верити и попросила ее заняться тем особым планом, о котором они говорили. Потом написала Селии и Одрианне, рассказывая об этом плане.

Последним письмом она ответила на приглашение Каслфорда. Она благодарна его светлости за внимание и заботу, писала Дафна, обращаясь к мистеру Остри, и будет ждать карету герцога в полдень четверга.

– Они что-то задумали, в смысле – наши жены, – сказал Хоксуэлл. Он сидел в кресле в спальне Каслфорда и был пьянее, чем это считалось нормальным.

Трое друзей, пришедших к Каслфорду сегодня, оставили трезвость за порогом. Пустые бутылки из-под вина выстроились в ряд на письменном столе, где дожидалась последней главы рукопись.

– Хоксуэлл известен тем, что строит подозрения на пустом месте, – заметил Саммерхейз,- Но на этот раз он прав. Они в самом деле что-то затеяли.

– Остается надеяться только на то, что мы об этом никогда не узнаем, – сказал Олбрайтон. – А тем временем я извлекаю выгоду из попыток Селии не дать мне ничего заметить. Стоит только мне упомянуть письма, которыми они бесконечно обмениваются, и она тащит меня в постель.

Что-то грохнуло, заглушив конец фразы. Каслфорд оглянулся в сторону грохота. Двое мужчин, трудившихся у камина, замерли и настороженно посмотрели на него.

– Кстати, о постели…

– Вы сами велели, сэр. У нас не было выбора, пришлось отломать этот кусок.

– Я и не жалуюсь. Продолжайте.

Эти двое продолжили работу. Хоксуэлл глянул на них и налил еще вина в свой бокал.

– Все равно не понимаю, зачем ты это делаешь, – сказал он.

– Это просто старая кровать, Хоксуэлл. Я купил новую, такую же большую, но гораздо красивее и современнее.

– Это не просто старая кровать, и ты это знаешь.

Нет, не просто. Это кровать, в которую отказывалась лечь Дафна.

– Полагаю, это жест символический, – произнес Олбрайтон. – Обряд посвящения требует подобных ритуалов.

– Для человека, редко высказывающегося откровенно, иногда вы умудряетесь напрямик сказать то, о чем лучше промолчать, Олбрайтон,- заметил Каслфорд.

– Прошу прощения. Я лишь подумал, что все мы знаем, почему…

– Да, черт побери, мы все знаем почему! – рявкнул Хоксуэлл.

– Вот видите? – сказал Каслфорд, показывая на Хоксуэлла. – К сожалению, он видит больше символизма, чем его существует на самом деле. И вы – тоже. Только Саммерхейз понимает, что я просто избавляюсь от одной кровати, потому что купил другую.

– Вообще-то я думаю так же, как и остальные, – отозвался Саммерхейз.- Поэтому ты нас тут и собрал, разве нет? Чтобы мы могли придать тебе храбрости, пока ты отправляешь часть твоей прошлой жизни на погребальный костер.

– Черт, ты тоже собрался стать занудой? Вы все здесь, потому что я надеялся действительно поразвлечься. Правда, теперь я понял, что это ошибка. Хоксуэлл, хватит уже быть таким утомительно серьезным. Проклятие, похоже, скоро ты начнешь сочинять поэтический панегирик этим доскам и веревкам.

– Кстати, превосходная мысль. Позвольте мне! – воскликнул Саммерхейз, встал и откашлялся. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы сказать «прощай» особому предмету мебели. Большинство кроватей остаются всего лишь совокупностью деревяшек и пеньков. Они выполняют свою роль, не жалуясь и не требуя похвалы. Они знают свое место в великом замысле, и место это скромное. Однако некоторые кровати в особенности та, которую сегодня мы отправляем за ее заслуженной наградой в загробную жизнь…

– Черт, я так и знал, – перебил его Олбрайтон.

– Желаете продолжить? – спросил Саммерхейз.

– Мне не сравниться с вашим красноречием. Умоляю, продолжайте сами.

– Некоторые кровати поднимаются над обыденностью и оставляют свой след в жизни мужчины. Сегодня мы говорим «до свидания» подобному раритету, великой кровати. На ее долю за две недели выпадало больше наслаждений, чем большинству достается за все время существования. – Он поднял бокал и возвысил голос: – Джентльмены, давайте отдадим этой благородной кровати заслуженные ею почести! – Он выпил и швырнул бокал в камин. Языки пламени взвились высоко вверх. Рабочие отскочили в сторону.

Следом полетел бокал Олбрайтона.

Затем свой бокал бросил Хоксуэлл.

– Проклятие, я сейчас разрыдаюсь.

Каслфорд замешкался, внезапно оценив скрытый символ. Жаль, что он не догадался дать имя чертовой кровати, чтобы проводить ее в последний путь достойно.

Тут он заметил, что остальные наблюдают за ним, причем Хоксуэлл с большой надеждой.

Саммерхейз улыбнулся:

– Самое время, твоя светлость. Дальше будет значительно лучше, чем бывало раньше, ты уж нам поверь.

Рассмеявшись над этой мыслью, но при этом веря им больше, чем хотелось бы признаться самому себе, Каслфорд тоже швырнул свой бокал в камин.

Дафна и мечтать не могла о более шикарной поездке в Лондон. Карета Каслфорда подкатила к «Редким цветам» с двумя лакеями в красивых ливреях на запятках, а внутри стояла корзинка с вином и фруктами и лежало одеяло на случай, если вдруг похолодает.

По приезде к дому герцога вокруг засуетились слуги. Дворецкий лично подошел, чтобы открыть дверцу кареты, словно для герцогини.

Тут появилась еще одна фигура. Сам Каслфорд вышел из дома поздороваться с ней. Такая честь привела Дафну в замешательство, и она невольно остановилась, вместо того чтобы шагнуть ему навстречу, Дафна внимательно смотрела на него и видела, что он буквально излучает полную уверенность в себе, а лицо выражает равнодушие вместе с напряженным интересом.