Upheaval of the Medieval (СИ)

— Сначала Инсан предала меня, теперь ты, — прошипел король, тяжело дыша. — Чего ты добивался? Не боялся врать мне? Говорил, что мне не надо помнить Тэхёна, хотя я просил рассказать правду.

— Да, я боялся! — крикнул Чимин. — Я люблю тебя больше жизни, так почему же ты не можешь оставить мальчика в покое, не ранить мои чувства? Я, — он подошёл к королю, — я спас его от работорговцев, именно я спас твоего истинного. И что не так с Инсан?

— Инсан, — Чонгук поднялся, хватая Чимина за воротник, вглядываясь в его светлые глаза, пытаясь понять, насколько сильны его чувства. — Она носит ребёнка другого мужчины, — едва слышно выдохнул король. — Она нарушила наш уговор, — он неловко пожал плечами, отводя взгляд.

Чимин тут же побледнел и вырвался из рук короля.

— Главного советника ко мне, — прошипел слуге Чонгук и направился к Тэхёну, хватая его за руку. — Ты пойдёшь в мои покои, и даже не думай о том, чтобы улизнуть. Будешь тихо сидеть и не высовываться, — сказал он, но, чтобы смягчить резкие слова, погладил его волосы, касаясь пальцами кожи головы.

Тэхён едва заметно кивнул и прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как правильно ощущалась рука короля. Но в то же время он чувствовал его отчаяние, боль, что отдавались в проявленной метке. Он знал, что король не позволит пожалеть себя, но всё равно мягко ухватился за его ладонь и ободряюще сжал её, а потом в сопровождении одного из стражников покинул тронный зал.

— Ну что, Чимин, — громко сказал король. — Сейчас у тебя будет шанс доказать мне свою верность: ты убьёшь того, кто посмел тронуть и осквернить Её Величество.

========== I touch the fire, I get burned ==========

So tell me can you take the pain

Cause’ this a warning I won’t change

Сокджина долго ждать не пришлось. Он пришёл почти сразу же, будто бы ожидал, что его позовут.

— Её Величество носит ребёнка и метку Пак Чимина, — нарочно медленно и громко сказал главный советник. — Мне жаль, — добавил неловко, будто бы это сможет изменить его предыдущие слова.

— Это правда? — подавленный, но не верящий голос короля отразился от высоких стен, а эхо заставило Чимина вздрогнуть и кивнуть головой.

Предательство режет вены быстрее и качественнее самого острого ножа. Чонгук почувствовал пустоту, смешанную с невероятно болезненным осадком, что грозилась остаться в нём навсегда. Лучше бы его проткнули сотней стрел, казнили с помощью гильотины, напоили самым смертоносным ядом. Но, нет, опасность крылась здесь, рядом, стоило лишь вспомнить бледное лицо того, кого любил больше жизни. Чимин предал. И Чонгук еле сдерживал ярость, чтобы не переломить каждую косточку, заставить сказать, что это всё выдумка, что на нём нет метки Инсан.

Чонгук любил. Он действительно любил своего друга, лучшего воина, соратника. Но теперь, услышав то, что не забудет никогда, Чонгук лишь молча стоял, наблюдая за тем, как такие же эмоции украшали лицо Пака: безысходность и безграничная, плещущая на дне зрачков ненависть, граничащая с любовью.

Инсан — глупая, маленькая девушка, которая плакала во время первой брачной ночи со своим законным супругом, совершила то, за что и убить мало. И Чонгук сжимал кулаки, пытаясь успокоиться, не делал ни шагу, молча смотря на то, как Чимин, опомнившись, сам подошёл к нему, упал на колени.

— Я прошу не за себя, — твёрдо сказал он, — со мной делай всё, что пожелаешь. Но оставь в покое Инсан и моего ребёнка, — дрожь в его голосе выдавала его с лихвой.

— Ты думаешь, — Чонгук запнулся, пытаясь подавить истеричные нотки, которые накатывали всё сильнее, — что имеешь право что-либо просить? — на негнущихся ногах подошёл к Чимину и посмотрел сверху вниз, чувствуя, как сильно болит где-то в груди.

— Я бы хотел, чтобы это был ты, — вскрикнул Пак и прижал руку к своему животу, именно туда, где была его метка. — Я хотел тебя, никого другого, но не смей касаться к Инсан, её выбрала для меня судьба, она — та, ради которого я пойду даже против себя самого.

— Ты так легко оставляешь свои принципы? Ещё совсем недавно ты грел мою постель. Как давно ты спишь с ней? — закричал король, хватая Пака за воротник его сюртука, непонимающе заглядывая в глаза.

— Нет, я не мог противиться этому, — всхлипнул Чимин. — Я так сильно люблю тебя, но без неё я тоже не могу. Чонгук, я знаю, что простить меня нельзя, потому не прошу этого.

Чонгук громко фыркнул и хрипло, фальшиво рассмеялся, отталкивая от себя Чимина, презрительно глядя на него. Как бы сильно он ни хотел прижать к себе Пака, этого делать нельзя. Он не должен чувствовать, насколько король слаб. Ким несколько раз качнул головой, прогоняя глупые мысли.

— Я помогу тебе определиться, — прошипел Чонгук, направляясь к выходу из зала. Он не слушал ни тихие всхлипы позади себя, ни едва слышные просьбы вернуться.

Было невыносимо дышать одним воздухом с предателем. Ему хотелось повернуть время вспять, отказаться от брака, не позволить Чимину встретить Инсан. Он в сопровождении стражников несколько раз почти доходил до покоев королевы, но потом резко разворачивался, банально боясь. Если ещё один человек подтвердит, ухмыльнётся и скажет, что Чимин — лживая и гнусная тварь, то от короля не останется ничего. Он жил Паком, дышал им и был готов на всё, лишь бы тому было хорошо. Но, к сожалению, утешение Чимин нашёл в чужой постели, в объятьях жены самого Чонгука.

Король плёлся, не разбирая дороги, пока ноги сами не привели его в усыпальницу, прямо к брату. Один из немногих, кого Чонгук знал хорошо, в ком был уверен, кто бы прикрыл его спину. Он рухнул на колени перед мраморной гробницей, колотя кулаками по полу, воя от бессилия.

Стражники обеспокоенно переглядывались, но открыто к королю не подходил никто.

А Чонгук задыхался. Столько дней и ночей он целовал любимое тело, ласкал и нежил Чимина, видя в нём свою опору, силу и любовь. Ким был готов выдрать себе все волосы, размазаться по полу усыпальницы, но не находил в себе сил даже двинуться с места, только прижимался лицом к полу и болезненно рыдал, впервые за два года.

— Намджун, п-почему ты не со мной? — закричал он, пытаясь всмотреться мутными глазами в портрет предыдущего короля, своего брата.

Но бесстрастная улыбка старшего Кима так и осталась нерушимой, её не омрачила даже та горечь и печаль, что угнетала Чонгука, придавливала его к полу, пытаясь сломать и раскрошить на мелкие-мелкие частички, которые никто собрать не сможет.

— Уйдите все! — зарычал Чонгук, волком глядя на своих людей.

Стражники, не рискуя перечить, тут же покинули усыпальницу, а вместе с угасающими шагами отдалялась и уверенность Кима в том, что такое возможно пережить. Разве люди живут с огромной дырой в груди? Чонгук не видел её, лихорадочно ощупывал себя, но чувствовал, как из неё хлещет кровь, затапливая всё вокруг, оскверняя и марая своей грязной краской. Красный издавна считался цветом, обозначающим опасность. И теперь всё вокруг Чонгука было красным, а костёр, что разжёгся на месте зияющей дыры, грозил спалить остатки дотла. Король чувствовал, как желание жить покидало его, с каждым мигом всё сильнее хотелось перерезать себе горло, пустить ещё несколько кровавых змеек по коже. Лишь бы забыть.

Но гнусные слова главного советника не пропадали, они маячили в голове, насмехаясь и презирая слабого человечишку, что не мог устоять пред их могуществом. Они сокрушили то, что Ким так долго и дотошно строил: собственное счастье и надежду на то, что они вместе до конца. Оказывается, препятствием стала та, от которой этого было можно меньше всего ожидать. И Чонгуку хотелось убить их обоих, растерзать их тела и бросить псам. Он кусал рукав, чтобы не кричать, и чувствовал, как слёзы пропитывали ткань его одеяния. Его слабость стала его самой большой болью.

Когда Чонгук почувствовал на своих плечах крепкие руки — на миг блеснула надежда, что это Чимин пришёл, чтобы обнять, сказать, что это враньё, а он любит Чонгука, невзирая ни на что. Но на него уставились обеспокоенные тёмные глаза советника, что внимательно оглядывал заплаканное лицо короля.