"В самом пекле бессмысленных лет..." (СИ)

- Чтобы принять решение, нужно все взвесить, - заторопился Джастин. - Ему ведь осталось жить совсем недолго, - выпалил он наконец и уставился на нее почти моляще.

- Это неважно, - быстро сказала Ирен, чувствуя, как кровь сперва прихлынула, застучала в висках, а потом так же стремительно отлила от лица. - И уж от этого мое решение определенно не зависит. А теперь тебя, вероятно, ждет доктор Мацумото. Он очень ценит тебя, и ты несомненно делаешь много для его лечебницы, - она встала, и Джастин вышел из комнаты - поспешно и почти испуганно. На мгновение Ирен стало его жаль. Она села к окну и принялась смотреть во двор - ливший почти с самого утра дождь уже кончался.

…Встречи - это голоса судьбы, часто говорила мама. И если встречу с Соджи после семи лет разлуки еще можно было считать злобной насмешкой судьбы, то встретив Цую, ту самую служанку, что работала у ее родителей в поместье Сэги, Ирен почувствовала, что судьба не смеется, а напротив, бережно подерживает и направляет ее. Цую навещала своего двоюродного брата, который лечился у Мацумото, и, увидев Ирен, сразу ее узнала. “Маленькая госпожа, наконец-то вы вернулись! Как же вы выросли, столько лет прошло. А помните, как я вам волосы-то убирала? Волосы у вас, видно, прежние остались, тонкие да мягкие. Как ваша матушка? Я каждый раз молюсь о ее здоровье, о ее доброте. Да если бы не она… Маленькая госпожа, как же я рада!” Ирен с трудом удалось остановить этот словесный водопад. Цую почти не изменилась - такая же тощая и нескладная, с торчащими кпереди вычернеными зубами. Но одежда ее красноречиво свидетельствовала о том, что дела ее мужа, которого Ирен помнила мелким торговцем обувью вразнос, пошли в гору. Цую с гордостью рассказала, что ее муж преуспел, и теперь наряду с магазинчиком обуви он держал в Эдо небольшую меняльную лавку. Услышав об этом, Ирен мысленно поблагодарила судьбу.

- Цую, ты живешь теперь в Эдо? - начала она, не зная, как приступить к делу.

- В Эдо, в Эдо, - закивала женщина. - Сюда брата проведывать приходила. Хвала ками, уже на поправку пошел, сэнсэй говорит, скоро можно ему и домой отправляться.

- У меня есть просьба… - понизив голос, сказала Ирен, но Цую тут же перебила ее:

- Маленькая госпожа, я ж матушке вашей жизнью обязана, во время пожара-то… Все, что я могу… Все, что могу, сделаю.

И Ирен отдала ей изумрудные серьги и ожерелье - те, что подарил ей на свадьбу отец. Если бы Лоран узнал, что она отдала драгоценности женщине, которую встретила впервые после семи лет, его бы удар хватил. Но деньги будут нужны во всех случаях, сказала себе Ирен, стараясь не думать о том, как бы посмотрел папа на ее решение. Здесь, в Японии, драгоценности ей ни к чему, а вот деньги пригодятся. У мужа Цую меняльная лавка, теперь наступают новые времена, все европейское будет в большой моде. Хорошо, что она взяла много одежды - Лоран уговорил, сказал, что она будет первой красавицей. Первой или не первой, но в Шанхае она щеголяла напропалую. Ирен усмехнулась - Шанхай и тамошнее европейское общество показались бесконечно далекими и так же бесконечно чужими. А за наряды, возможно, получится выручить еще немного денег.

Ирен задумалась и не заметила, как дождь закончился. Ее позвали, горничная сказала, что у ворот ее дожидается какая-то женщина. “Купчиха из новых”, - добавила горничная - скорее для себя, чем для хозяйки, но Ирен расслышала.

Цую была в дорогом шелковом косодэ, немного слишком ярком для ее возраста - видно, считала, что визит в жилище иностранцев обязывает, - и укрывалась под большим сиреневым зонтом. Завидев Ирен, она заулыбалась и закланялась.

- Вот, маленькая госпожа, - Цую выглядела смущенной, - немного удалось выручить. Такие красивые вещи, сказал муж. Если бы еще полгода-годик подождали - можно было бы выручить вдвое. За такими сейчас гоняются, женщины-то стали перенимать иностранные моды. Вот…

Она протянула Ирен узелок. В нем оказалось несколько стопочек овальных золотых рё - гораздо больше, чем то, на что надеялась Ирен.

- Если чего еще надо - пошлите нам весточку, Изуми-сан, непременно пошлите, - шептала Цую. - Я вашей матушке жизнью обязана, все сделаю…

Поклонившись в пояс, пробормотав слова благодарности и едва сдерживаясь, чтобы не обнять Цую, Ирен быстро побежала к дому. Чудеса бывают, шептала она, бывают. Если бывают маленькие, значит, могут быть и большие. Сегодня она расскажет об этом Соджи. Так хотелось бы уйти в маленький флигелек и уже не возвращаться сюда - но сегодня возвращается Лоран… Он не заслуживает того, чтобы она просто сбежала, твердила себе Ирен.

Минуты тянулись долго, как ползущие по стеклу дождевые капли. Ирен пробовала читать, но любимый сборник рассказов Акинари сейчас не помогал, знаки расплывались. Тогда она отложила книгу, положила руки на стол и прилегла на них щекой. Велеть бы сейчас кофе… Нет, от кофе надо отвыкать. Как и от горничных. Хоть бы Лоран скорее приехал! Он верно скажет что-то вроде “Ты взбалмошна как все женщины…”

“Все женщины злонравны от природы и потому обращаются в безобразных чудовищ”, - прошелестел над ней тихий сухой голос. Ирен опустила глаза и увидела, что ноги ее исчезли, и она висит в воздухе в паре вершков над полом, застланым багряно-алым мягким ковром.

Фигура в темной хламиде возникла перед ней, сверкнуло лезвие меча. На мгновение Ирен увидела темные холодные глаза, совсем близко, расплывчато; потом что-то рядом сухо всхлипнуло и она ощутила острую боль в левом подреберье. Узкое лезвие пронзило ее бок и раскроило сердце.

- Все женщины злонравны от природы, - проговорил до жути знакомый голос, и сквозь застилающий туман она увидела, что у человека в темной хламиде лицо Соджи…

- Ирен-сан, Ирен-сан, проснитесь! - доктор Мацумото тормошил ее. Ирен вскочила, осознав, что должно было произойти что-то из ряда вон, чтобы доктор самолично заявился к ним в дом и сам разбудил ее.

- Рокувуду-сэнсэй, - так доктор всегда обращался к Джастину, переиначивая фамилию “Локвуд” на японский манер, - говорил со мной сегодня. А потом он отправился говорить с… - Мацумото запнулся, видимо, выбирая слова, - с Фудживарой Канэёши.

Не решился назвать Соджи его настоящим именем, подумала Ирен с легким презрением. Вид у доктора был и вправду обеспокоенный.

- Идемте, - бросила она.

- Я всегда поддерживал бакуфу, - вполголоса говорил доктор, едва поспевая за ее быстрыми шагами. Дальше он сбивчиво говорил что-то о своей дружбе с Меердевортом, о беседах с Джеймсом Доннелом, ее, Ирен, приемным отцом. Мацумото перескакивал с предмета на предмет, говорил о каком-то “сэнсэе”, чье раненое плечо он лечил. “Рана от пули - совсем иное дело, чем рана от меча. Очень разные повреждения кожи и мышц, требуют разного лечения…”

- Теперь страна будет открыта, и все те болезни, от которых мы были защищены изоляцией, сейчас могут нахлынуть на Японию со всех сторон. Врачи теперь - очень ценный ресурс. Осмелюсь сказать - ресурс, не принадлежащий самим себе, - продолжал Мацумото озабоченно. Ирен остановилась, внезапно осознав - доктор вовсе не был трусом, каким она его считала. Просто он рассматривал себя как нечто необходимое своей стране, он берег себя как нечто, способное принести пользу. И в этом не было ни капли самолюбования или эгоизма - во время работы доктор был деловит и собран, и ни разу не попытался выказать перед пациентами то высокомерие ученого перед неучами, какое она частенько наблюдала у европейских врачей.

- Я обожду вас здесь, - сказал Мацумото, когда они пришли к его лечебнице. - Если увидите мою племянницу - не сочтите за труд передать ей, что она мне очень нужна в лечебнице, - он растерянно улыбнулся и сказал совсем другим домашним тоном: - Ушла вот с утра, собиралась потом поискать кое-какие травы, и что-то задержалась.

***

Окита

Несмотря ни на что, он ощущал себя странно легким и бодрым, особенно с утра. Ночи бывали тяжелы, ночью его иногда мучили приступы, сильно лихорадило. Порой словно тысячи щупальцев жуткого жестокого существа скручивали каждое мышечное волокно, каждый нерв.