Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)

- Ах ты, животное, - пробормотал Василий. – Падаль подбираешь! Тварь!..

- Василий Исаевич, - отважился заговорить второй редактор.

Несмотря на, вне всякого сомнения, оскорбительное содержание статьи, никто и не думал насмехаться или возмущаться. Все были только крайне заинтригованы.

- Василий Исаевич, это правда? – спросил второй редактор.

Василий посмотрел на него так, точно не верил собственным ушам.

- И вы полагаете, милостивый государь, что человек чести ответит на подобный вопрос? –процедил он, бледный как смерть. – Никогда больше не смейте подступаться ко мне с такими подозрениями! Долой!..

Он швырнул газету на пол, потом подошел к своей конторке и сел. Бессмысленно уставился на груду бумаг, собравшуюся в его отсутствие на столе. Красивая длиннопалая рука его скользила по волосам, то захватывая темные пряди в горсть, то отпуская, а склоненное лицо было сокрыто от товарищей.

- Какой позор. Какое бесчестье, - прошептал Василий.

Любопытство и страх его сотрудников, в какой-то степени, сменились сочувствием.

Второй редактор подошел к Василию и осторожно коснулся его плеча; Василий вздрогнул и посмотрел на него со злобой.

- Что вам нужно?

- Василий Исаевич, прошу вас, не портите себе кровь. Это обыкновенная выдумка, мы все понимаем, - умоляюще проговорил тот.

Василий сухо рассмеялся.

- Обыкновенная выдумка! Прошу не беспокоиться!

Он опять схватил себя за волосы.

- Я бы подал в суд на эту газетенку, но что толку? – прошептал молодой человек. – Все равно все уже читали ее. А этот журналист, несомненно, просто мелкая шваль без всякого звания! Боже! Чем я провинился?

- Василий Исаевич, забудьте это, - ласково, почти заискивающе проговорил второй редактор; он растерянно улыбался. – Все же понимают, что такого не может быть, в этой глупой заметке даже не может быть состава оскорбления…

Василий взглянул на коллегу, и тот сразу же умолк.

Конечно, такого не могло быть – как не могло быть и медиумизма. Это невозможное три недели назад наблюдала вся редакция.

А теперь, глядя на страдания Василия, его сотрудники уже исподволь укреплялись в том, что “Г. Светоч” и в этот раз сказал о нем правду…

Василий мрачно погрузился в работу, и тогда остальные тоже занялись своим делом. Спустя некоторое время они даже смогли продолжить нормально переговариваться, словно ничего не случилось. Но все понимали, что ничего уже не будет как прежде. И лучше кого бы то ни было это понимал сам Василий Морозов.

Даже если он никоим образом больше не поразит окружающих, того, что уже произошло, не смыть с него ничем.

Даже кровью.

***

Игорь Морозов и Женя сидели рядом в гостиной в доме Прозоровых. На лице Жени было страдание. Игорь обнимал ее за плечи, поглаживая ее тонкие ослабевшие руки, сжимая их. Женя давно уже охотно принимала его ласки, но сейчас была безучастна.

- Игорь, это ужасно, это просто ужасно, - прошептала она. – Я не понимаю, как ты еще можешь видеться со мной. Я теперь в грязи с головы до ног.

Девушка всхлипнула.

- Я… никогда не откажусь от тебя, что бы ни случилось, - прошептал Игорь. – И мы тоже осквернены. Но мы должны стать выше этого, как ты сама говорила, о нас сплетничают низкие люди без всякого благородства, будь то по крови или по воспитанию…

Женя засмеялась, уткнувшись головой жениху в плечо.

- Милый Игорь, ты говоришь так, словно в этой статье нет ни слова правды… Ха-ха-ха… Боже, какая я была дура! Помнишь, Раскольников оправдывал себя тем, что старуха-процентщица, которую он шваркнул топором, не человек, а вошь? Вот этот Светоч и есть вошь, которую не грех раздавить! А ведь я его привечала, здесь, в этом самом доме!..

- Подожди…

Игорь схватил ее за руки и сжал их, но Женя продолжала истерически смеяться.

- Женя!

Она затихла, глядя ему в глаза.

- Ты говоришь, что знаешь его?

Женя моргнула, точно не понимая, о чем ее спрашивают. А потом улыбнулась и с опозданием кивнула.

- Ну да, знаю. Знаю. Это Миша Кацман, мой приятель, - весело пояснила она, точно речь шла о забавнейшем предмете. - Я вместе с ним устраивала спиритические сеансы в нашем доме, представляешь? А теперь вот… пожалуйста…

Женя махнула рукой в сторону газеты и опять закатилась смехом.

- Он обо мне все и… распространил, - выдавила она. – Больше никто просто не мог этого знать.

- Женя, но на него нужно подать в суд! – воскликнул побледневший Игорь.

- Да брось, - ответила Женя, утирая выступившие от смеха слезы. Она была уже опять мрачна. – Ничего ты не докажешь. Миша большой умник. И, как бы то ни было, не он написал эту статью, Миша никогда не имел отношения к журналистике…

- Успокойся, милая, успокойся.

Игорь прижал ее к себе, покачивая, точно ребенка. Он поцеловал ее волосы.

- Женечка, мы с тобой уже давно вместе… Но все еще не обсудили окончательного шага. К чему мы идем?

- Ты о чем? – спросила Женя.

Она затихла на его плече. Она могла бы быть в его объятиях вечно – так спокойно, так надежно.

- Ты прекрасно знаешь, о чем, - с легкой досадой отозвался Игорь. – Ты подаешь мне надежды, которые все более укрепляются, но избегаешь серьезного разговора. Ты знаешь мои намерения относительно тебя. Хочешь ли ты стать моей женой?

Женя молчала.

Хочет ли она стать его женой?

Если не он, то кто же? Если не сейчас, то когда?..

Но не будет ли это нечестно по отношению к Игорю?

- Игорь, ты мне очень нравишься, - прошептала Женя. Он крепче прижал ее к себе в ответ на эти слова, и она почувствовала вину. – Но я не знаю, так ли я люблю тебя, чтобы сделать тебя счастливым, - шепотом прибавила девушка. – Не знаю, что будет через месяц, два. Если мы обвенчаемся, ты ведь не согласишься расстаться…

- Конечно, нет! – возмущенно прервал ее жених. – Женя, ты слишком много сомневаешься, мучаешься мелочами. У тебя такая натура. Но мои намерения тверды! Ты согласна стать моей женой?

- Да, - тихо сказала Женя.

Игорь схватил ее руку и стал осыпать эту руку поцелуями, от пальцев до плеча.

- Женечка… Милая…

Она чуть не поддалась порыву отнять руку.

- Игорь, я согласна, но не знаю точно, когда, - быстро проговорила Женя. – Не торопи меня! Я должна решить!

- Конечно, Женя!

Жених прижал ее к себе и припал к ее губам, целуя ее почти до боли.

Потом так же крепко прижал свою избранницу к груди.

- Когда тебе будет угодно.

Она молчала. А в голове почему-то билась мысль: никогда.

Женя уже давно не могла ничего писать.

***

Василий работал уже почти неделю, и эта неделя прошла спокойно. Ничто не тревожило его: ни сплетники, ни собственные способности. Может быть, эти способности пропали после болезни?

Если так, то прекрасно.

Молодой человек даже подумывал, что мерзкая статья могла сослужить ему хорошую службу: самый тон ее подразумевал скорее житейскую непристойную историю, чем настоящий медиумизм. Да, теперь Василий думал, что целью журналиста, расставившего ему сети, было ниспровергнуть спиритические явления. Он мог бы помешать ему в этом, явившись в редакцию “Русского слова” и потребовав судебного разбирательства; мог бы дать пощечину этому Светочу… Но теперь Василию не хотелось вмешиваться в события. Он только поднимет шум вокруг своего имени. Большинство читателей и так этой заметке не поверит.

Если к прошлой статье еще прилагалась фотография, вещественное доказательство, то эта была голословной. И журналист порол слишком явную чушь. Нет, лучше не трогать его. Не лезть… в нужник.

Василий заметил даже, что в эту неделю никто больше не ломился к ним в дом. Разочаровались? Превосходно! Может быть, ему даже повезет и его забудут!

Он спокойно закончил работу в пятницу, сложив портфель. Василий собирался домой позже всех, и не спеша оделся, пользуясь своим одиночеством. На лице его даже появилась задумчивая улыбка.

Боже, как же это хорошо – быть нормальным человеком.