Возвышение падших (СИ)

— Тогда в чём дело? У вас на лицах такая тревога…

— Будьте сильной и стойкой, моя госпожа, — мягко и сочувственно проговорил Зафер-ага, отчего её сердце запнулось, а после бросилось в испуганный и тревожный скач. — Этой ночью повелитель отошёл в мир иной. Лекари констатировали смерть от сердечного приступа.

Воцарилась гнетущая тишина. Только треск поленьев в зажжённом камине раздавался в покоях, погружённых в полумрак ночи.

Эсен Султан замерла, а её серо-голубые глаза в ошеломлении и неверии впились в Зафера-агу. Евнух сжался от страха, потому как ему показалось, что султанша вот-вот схватит и придушит за ту новость, о которой он ей сообщил.

— Султанша, — мягко произнесла Зейнар-калфа, и медленно и неуверенно подойдя к ней, положила руку поверх её плеча. — Примите мои соболезнования. Мы ведь все знали, что это произойдёт. Лекари говорили, что не на что надеяться.

— Но я надеялась! — вскрикнула Эсен Султан, и этот крик вывел её из состояния шока. Она разрыдалась, бессильно осев на пол. Зейнар-калфа осела вместе с ней, продолжая обнимать. — Снова… Снова смерть! Сколько ещё она отберёт у меня?! Ей всё мало!

Её истерика была полна рыданий и восклицаний, бессмысленных и странных — как сорвавшихся с губ безумца. Она и была им.

Пока ещё султан Орхан был жив, пока он боролся за жизнь, не желая умирать, надежда на то, что он поправится, держала её на краю перед бездной безумия.

Но он умер, надежда угасла, и больше ничего не держало её. Она упала, и теперь падала, падала и падала…

Зейнар-калфа обнимала её, продолжала говорить что-то успокаивающее, и постепенно Эсен Султан затихла.

Нилюфер Султан и Михримах Султан, проснувшиеся из-за материнской истерики, сонные и испуганные выбежали из детской комнаты, и Бирсен-хатун бросилась их успокаивать.

Зафер-ага, не знающий, куда себя деть, стоял в стороне, опустив глаза.

— Что с мамой? — испуганно спросила Нилюфер Султан, поднырнув под руку Бирсен-хатун, удерживавшую её, и подбежав к матери, которая сидела на полу и смотрела в пустоту невидящим взглядом. — Мама? Мам!

— Бирсен-хатун, уведи детей,— строго велела Зейнар-калфа, а после, смягчившись, посмотрела на Нилюфер Султан, отчаянно, но безрезультатно дёргавшую мать за плечи. — Нилюфер, не трогай маму. Она устала. Иди-ка, ложись спать. Всё хорошо. Не бойся.

С трудом уведя в детскую комнату Нилюфер Султан и Михримах Султан, порывавшихся к матери, Бирсен-хатун беспокойно покосилась в сторону шехзаде Мехмета, который так и лежал, отвернувшись к стене.

Девочки сидели на одной постели, и впервые не обменивались неприязненными взглядами, а прижимались друг к другу.

— Мехмет? — позвала Бирсен-хатун, подойдя к его кровати и потрепав его по плечу. — Шехзаде?

Шехзаде Мехмет не просыпался. Обхватив его за плечо, служанка перевернула его на спину и, в ужасе отпрянув, пронзительно закричала и упала на пол.

Нилюфер Султан и Михримах Султан, испугавшись неожиданного крика, быстро спрыгнули с кровати и выбежали из детской комнаты, врезавшись во встревоженную Зейнар-калфу.

— Ты чего кричишь? — строго процедила она, вбежав в детскую комнату, но замерла, посмотрев сначала на сидевшую на полу и сотрясавшуюся от ужаса служанку, а после на шехзаде Мехмета. — Аллах милостивый…

Неподвижный и мертвенно-бледный, он лежал на подушке с закрытыми глазами, и, казалось, действительно спал. Но иллюзию разрушала струйка крови, сочащаяся из правого уголка его рта.

Происходящее вывело Эсен Султан из состояния оцепенения, и она медленно поднялась с пола.

Зафер-ага натужно сглотнул, стоя в стороне и смотря на неё виновато и даже с сожалением.

Эсен Султан шла медленно и покачивалась, отчего казалось, что с трудом держалась на ногах. Тревога и мрачное предчувствие всколыхнули в ней последние силы, и, обойдя испуганных девочек, смотрящих на мать со смесью страха и непонимания, султанша вошла в детскую комнату.

Бирсен-хатун и Зейнар-калфа, потрясённые и мрачные, отступили в сторону и пропустили её.

Серо-голубые глаза коснулись лежащего на кровати мальчика, и в первую секунду Эсен Султан ощутила привычный прилив любви и нежности в сердце.

Во вторую секунду она нахмурилась, так как заметила, что её сын излишне бледен, а также осознала, что, несмотря на её истерику, крики и всеобщую суматоху, царившую в покоях, он продолжал спать.

В третью секунду она содрогнулась, заметив, что из правого уголка его губ сочится струйка крови.

Что-то дрогнуло в ней, словно оборвалась нить, связывавшая её с миром, и, окончательно и бесповоротно провалившись в бездну безумия, она медленно осела на пол и, закрыв глаза, отдалась темноте и тишине, накатившими на неё подобно морской волне.

========== Глава 46. Вершина ==========

Утро следующего дня.

Лагерь шехзаде Баязида в предместьях Стамбула.

Просторное поле устлано ярко-зелёной сочной травой, колышущейся от порывов тёплого ветра.

Вокруг главного шатра, в котором расположился шехзаде Баязид, рассыпалось множество маленьких палаток для его небольшого войска.

Несмотря на то, что рассвет едва коснулся неба розовыми и оранжевыми бликами, лагерь уже проснулся, бурлил и кипел. Вокруг костра собрались воины, разговаривающие друг с другом с дымящимися плошками в руках.

Выйдя из главного шатра, шехзаде Баязид сложил руки за спиной в замок, как делал отец, и окинул задумчивым взглядом тёмно-карих глаз лагерь. После обратил взгляд вдаль — в ту сторону, где располагался Стамбул, и нахмурился, заметив одинокого всадника.

— Шехзаде, — насторожился Азиз-ага, один из приближённых, подойдя сзади. — Похоже, Мустафа-паша прислал ответ.

Сухо кивнув, шехзаде Баязид развернулся и вошёл в главный шатёр, в котором разместился за своим письменным столом из тёмного дерева.

Вскоре гонец в сопровождении Азиза-аги вошёл в шатёр, и, держа в руках футляр для письма из золота, поклонился.

— Шехзаде. Для вас письмо от великого визиря Мустафы-паши.

Тот требовательно протянул руку, и, подойдя, гонец вложил в неё золотой футляр. Открыв крышку, шехзаде Баязид вытащил письмо, и, развернув его, принялся читать.

Секунды утекали, и с каждой секундой его лицо всё больше ожесточалось и мрачнело. Закончив, шехзаде Баязид медленно отложил письмо на письменный стол и, нахмурившись, поднялся на ноги.

— Что такое, шехзаде? — насторожился Азиз-ага.

— Повелитель ночью отошёл в мир иной, — мрачно ответил тот. — Не могу поверить… Если валиде узнает об этом, то вновь окажется в объятиях болезни.

Азиз-ага, натужно сглотнув, жестом выгнал из главного шатра гонца, и, дождавшись, когда тот уйдет, подошёл к шехзаде Баязиду, погрузившемуся в мрачные раздумья.

— Выходит, шехзаде Мехмет взошёл на османский трон?

— Отнюдь, — отрицательно покачал головой шехзаде, и горькая усмешка исказила его лицо. — В эту же ночь шехзаде Мехмет был отравлен, а на утро Карахан Султан объявила своего сына повелителем, а себя — Валиде Султан и регентом престола. Совпадение?

— Вряд ли, — нервно передёрнул плечами Азиз-ага. — Полагаете, эта женщина — зачинщица смуты? Шехзаде, если ей всё это удалось так ловко провернуть, она далеко не глупа и, к тому же, опасна. Теперь, когда она объявила своего сына повелителем, вы — помеха для неё.

— Я искал врагов в Совете Дивана, а, оказалось, мой враг затаился в султанском гареме…

— Что вы намерены предпринять?

Шехзаде Баязид не торопился с ответом. Хмуро и мрачно посмотрев на Азиза-агу, он твёрдо произнёс:

— Эта женщина стала причиной смерти моего брата и, уверен, моего отца. Следующей жертвой я не стану. А если не хочешь быть жертвой, придётся стать охотником. Поэтому мы немедленно идём на Стамбул. Против женской хитрости и обмана я вооружусь мечом. Отправь весть всем пашам и визирям. Я должен знать, кто на моей стороне и кто поддержит мои притязания на османский трон.

Топкапы. Покои Карахан Султан.

Чёрный шёлк мягко струился по её тонкому стану, а тяжёлые драгоценности из золота и чёрных агатов неистово сверкали в солнечных лучах, льющихся в покои сквозь окна.