Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)

Но нет, это оказалось еще не все!

Внизу была сделана приписка, тою же рукой:

“Merci, ma bonne”.*

Женя смотрела прямо перед собой, держа в дрожащих пальцах письмо, и думала:

“Теперь уж он не отопрется, никак не отопрется”.

И тут же устыдилась себя. Со стоном выронила бумагу, подтянула колени к груди и зажмурилась.

“Какое право я имею вторгаться в его личную жизнь? Ведь он женится, и я должна пожелать ему счастья…”

Но это-то как раз и не получалось. Стоило Жене вообразить “очаровательную Лидию” рядом с Василием Морозовым, как у нее мутилось в голове от ревности и ярости. Ведь это с ней, с Женей Прозоровой, он истинно связан! Только она может назвать его своим!

И только ее он может назвать… нет, уже назвал, сделал в мыслях своей! Но кому и как она докажет это?

Тут Жене пришла в голову идея, восхитительная в своей безнравственности – явиться к своему бывшему поклоннику на свадьбу и расстроить ее, предъявив собранию записку Василия. Женя представила, какая физиономия сделается у “очаровательной Лидии”, когда она сунет ей под нос эти строчки, и тихо засмеялась.

Но сделать так будет низко… да и просто невозможно. Василий будет яростно все отрицать, указывать на подлог; Лидия, конечно, не поверит ему и сделается несчастной, может быть, на всю оставшуюся жизнь. Нет, Евгения Прозорова так не поступит. Хотя Лидия, возможно, и не погнушалась бы подобным средством борьбы.

“Будем жить втроем”, - неожиданно подумала Женя.

Она испуганно округлила глаза. Вот мысль, которая не посещала ее до сих пор – что скрывать все со стороны Василия будет моральной изменой невесте, а с ее собственной стороны – потворством такой измене. Но ведь Василий ни о чем не знает, он не верит в подобные вещи…

Василий Морозов сильнейший медиум для физических явлений, о которых слышала Женя, но он не верит в подобные вещи.

Да и никакой здравомыслящий человек в них не верит.

Женя схватилась за голову, чувствуя, что попала в переплет, в который, наверное, не попадала еще ни одна женщина на свете.

* Благодарю вас, моя милая (фр.)

========== Глава 7 ==========

Василий был на год старше “спиритического кружка” Жени, и род его занятий кардинально отличался от специальностей этих молодых людей. Среди них двое готовились получить специальность юристов, один – геолога; Василий Морозов был филологом. По окончании университета он должен был заняться редакторской или издательской деятельностью. Но уже и теперь обладал достаточными средствами, чтобы жениться.

Об этом Жене печально рассказала Саша. Хотя – настолько ли печально? Может быть, втайне Саша торжествовала?

- Уж эти Морозовы не дворяне ли? – с грустной улыбкой спросила Женя.

Женя и Саша сидели в кафе, которое преимущественно занимали влюбленные парочки – или мужья и жены, или одинокие молодые люди. Женщин, “самих по себе”, кроме них двоих здесь не было.

- Насколько мне известно, дворяне, - серьезно и сочувственно сказала Саша. – Потомственные*… братьев Морозовых трое, старший давно женат, но всем троим причитается большое наследство от бабки. Ее-то отец, Морозов Симеон, и выслужил дворянский титул…

Женя низко опустила голову, так что увидела свое отражение в кофейной чашечке. Их с Сашей семьи принадлежали к интеллигенции и были по происхождению мещане. Их общий круг знакомых считал себя выше сословных предрассудков; но, кто знает, может быть, для Морозовых они имеют значение?

И уж не охотницей ли за деньгами счел ее Василий?..

- Женечка, но ведь ты ничего уже не сможешь сделать, - с жалостью сказала Саша. Она протянула к подруге руку через столик, но та резко отодвинулась, чуть не расплескав свой кофе.

Саша ничего, ничего не знала!

- Саша, я… ты ничего не знаешь, ты все равно не поверишь мне, - угасшим голосом проговорила Женя. Она глядела в тарелочку с пирожным, но даже не притронулась к нему.

Саша поняла ее превратно. Она в волнении привстала.

- Он что? Он тебя?..

Женя мотнула головой, покраснев. Саша сама не представляла, насколько она права – и, вместе с тем, насколько неправа. Сознательно Василий ничем не согрешил: вероятно, даже помышлением. Но какое царство сладострастия скрывалось в глубинах его души… И как способно было проявлять себя…

“Он человек глубокий, как море, - подумала Женя. – И истинно сказочный. Но никто об этом не знает”.

Женя была теперь уверена, что такие люди, как Василий Морозов, во все времена рождались на земле. Но в древности не существовало науки, чтобы понять их – только народные предания. А теперешняя наука медиумов попросту игнорирует.

- Женя? – в тревоге позвала Саша.

Женя встрепенулась.

- Прости, я задумалась… Ничего.

Она наконец принялась за пирожное, и Саша последовала ее примеру – хотя ей-то как раз следовало бы воздерживаться от сладкого.

- Хорошо бы и мне получить какое-нибудь наследство. Как совершеннолетняя я могу им распоряжаться, - сказала Женя неожиданно, когда наполовину расправилась со своим эклером. Она улыбалась, словно шутила, но тон был более чем серьезный.

Девушка оставила десерт и подняла глаза на вопросительно молчащую Сашу.

- Я же собираюсь жить одна, - пояснила Женя. – А значит, мне нужно искать средства к существованию. Литературного заработка мне не хватит.

Саша сложила руки, словно в мольбе. Хотя это было нарочито, как все жесты беспомощности при общении с Женей – Саша редко сомневалась в своем превосходстве.

- Какого литературного заработка, Женечка?

Женя отставила чашку, опустила подбородок на руку и прищурилась.

- О безоглядна и смела. О ты, что верит и не судит. Не говори: она была. Изречено: она пребудет, - низким голосом, с чувством процитировала она.

- Кто пребудет? – оборвала ее Саша.

Такие поэтические экзерсисы подруги ее всегда изумляли, хотя Женя редко делилась с Сашей плодами своего творчества.

- Кто пребудет?.. А героиня одного из моих рассказов, - безмятежно пояснила Женя. – Это отрывок из стихотворения, написанного на ее смерть. Идея песни в том, что смерть над моей героиней не властна.

Женя Прозорова улыбалась. Писание было одним из немногих способов вернуть этой всегда какой-то экзальтированной девушке душевное равновесие.

Саша покачала головой.

- Ты собираешься это издать? Ты думаешь, это где-нибудь примут?

Женя слегка улыбнулась.

- Может быть, где-нибудь и примут, - сказала она.

О чем она думала, Саша не догадывалась. Но ей в голову пришли собственные соображения, несомненно, более здравые и взвешенные.

- Чтобы издать эти стихи, нужно прежде издать тот рассказ, с которым они связаны, Женя, - заметила она. – А я знаю, как ты пишешь… Нет, я ничего не хочу сказать, - торопливо, успокаивающе понизив голос, прибавила Саша. – Но не всякое издательство примет рассказы такого направления.

“Еще и от женщины”, - подумала она.

Даже мужчине трудновато было бы издать рассказы, подобные Жениным – сплошной мистицизм, взлеты и падения, умствования, в которые рядовой читатель вдумываться не будет… А уж барышню с таким сочинением с порога редакции завернут обратно.

- Ты бы лучше занялась чем-нибудь более практически полезным, - сказала Саша. – Шитьем, например. Этим можно подрабатывать. Серафима Афанасьевна, я уверена, окажет тебе в таком начинании поддержку…

Саша всегда гордилась тем, как красиво и основательно строит свою речь – так же красиво и основательно, как она выглядела и держала себя. Может быть, это у нее тоже “сочинительство”, подумала Женя. На настоящее сочинительство у Саши фантазии не хватало.

- Спасибо за совет, Саша, - сухо сказала она. – Только мама хочет прежде всего “пристроить” меня, а вернее сказать – сбыть с рук. Я не пойду к ней так унижаться, показывая, что и дальше буду в полной зависимости от нее. Показывая, что меня никто не хочет.