Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

- Ну, показывай, - буркнул юноша, не сразу сообразив, что значит это разрешение. Тамит, улыбаясь, снова медленно подняла подол до самой груди…

У нее была тонкая талия и прекрасные округлые бедра; смуглый живот выступал, совсем немного – это не портило ее фигуру. Но не было сомнений, что женщина и вправду беременна. Никакой надежды не осталось.

Под платьем, конечно, ничего не было – Аменемхет, точно им управлял какой-то злой дух, опустил взгляд и уставился между ее бедер. Потом его рука, словно обретя собственную волю, потянулась туда же; он подавил стон, ощущая, что хочет ее, и так сильно, что должен бежать отсюда, чтобы все не повторилось прямо сейчас.

Проклятая Тамит, конечно, не отстранилась, но охотно подтолкнула его к греху; женщина улыбнулась, глядя любовнику в глаза.

- Иди ближе, я тебя приласкаю, - прошептала она, обняв его и поглаживая напряженные до боли плечи. – Это безопаснее, чем с другими женщинами – я уже беременна, мой дорогой господин…

- Ты шлюха, - выдавил юноша, возводя глаза к небу – точно искал там Амона, перед ликом которого так страшно грешил. Но вместо Амона он увидел только плоский низкий потолок.

Он больше не сопротивлялся Тамит, которая быстро расправилась с его набедренной повязкой, а потом одним движением стянула через голову платье. Было еще светло, и он видел ее всю.

- Посмотри, как я красива. Приласкай меня, - прошептала женщина, раскинувшись перед ним.

И Аменемхет крепко прижал ее к себе, уткнувшись лицом между тяжелых грудей и вдыхая ее запах; рука пробралась туда, куда так жаждала проникнуть. Безумие сдерживаться во грехе – все равно потом расплачиваться сполна. Тамит страстно вцепилась в него, притянув к себе и откинув голову.

- О, как сладко… Ты лучший любовник на свете, - задыхаясь, шептала она, подаваясь ему навстречу; и вдруг он почувствовал, что хочет еще, хочет ее признаний и стонов. Он отвел обнаженную женщину к кровати и уложил лицом к себе; и немедля взял ее, с каким-то мстительным восторгом глядя ей в глаза. Она улыбалась с восторженным изумлением, и когда он с силой сжал ее грудь, тихо вскрикнула и прошептала, как ей нравится.

Аменемхет с яростью толкнул ее на спину и стал делать все, что нравилось ему.

Потом он лег на живот и прошептал, восстанавливая силы, переводя дыхание:

- Я презираю тебя.

Тамит улыбнулась и прошептала, поцеловав его красивую спину, влажную от трудов:

- Ты прекрасен, мой господин.

Он закрыл глаза. Тамит легла на его спину щекой, улыбаясь и нежно гладя юношу по плечам.

***

Собрался он так быстро, что Тамит едва успела загородить ему выход и потребовать того, о чем юный мерзавец, кажется, забыл – покровительства. Аменемхет понял, что не может оттолкнуть ее с дороги, и с яростью уставился в яростное лицо любовницы.

- Я тебя опозорю, если ты меня бросишь – совсем скоро, - свистяще прошипела Тамит. – Так опозорю, что ты никогда не займешь не только поста верховного жреца, но даже места носильщика факела в процессиях, ты, благочестивец, прелюбодействующий в тюрьме!..

Он понимал, что Тамит не преувеличивает. Женщина злобно улыбнулась и показала на свой живот – свою непробиваемую защиту.

- Я вернусь через несколько дней, - бросил Аменемхет и ушел. Оставалось только одно – рассказать отцу. Хуже того, что с ним произошло, ничего уже быть не может.

Когда Аменемхет вернулся в школу, его друг даже не подошел – издали увидев, как тот несчастен и мрачен. Хепри был слишком умен и проницателен, чтобы объяснить все скорбью о матери. Он не знал в точности, куда ходил Аменемхет, но догадывался… почти был уверен.

Ночью Хепри не выдержал и подошел к Аменемхету. Тот лежал лицом вниз, неподвижно – но Хепри не сомневался, что друг услышал его приближение и только притворяется спящим.

Он вообще не спал.

- Аменемхет, - тихо и скорбно сказал мальчик.

Тот дернулся.

- Уйди, - так же тихо ответил Аменемхет, не меняя положения.

- Нет, - ответил Хепри. – Расскажи мне все, иначе я не уйду.

Аменемхет резко сел, и мальчик чуть не попятился и не споткнулся о чужой тюфяк при виде его лица, но устоял.

- Уходи прочь, - тихо и очень грозно сказал Аменемхет. – Я приказываю.

Хепри помотал головой, скрестив руки на груди.

- Это моя мать, - едва слышно ответил он. – Я люблю ее. Рассказывай.

Аменемхет несколько мгновений так смотрел на него, что, будь это Неб-Амон, Хепри уже умер бы или опозорился со страха.

- Ты что, не понимаешь приказаний? – наконец тихо сказал сын великого ясновидца. – Убирайся, я не желаю об этом говорить.

Хепри нагнул голову, как бычок. Он был простолюдином и, наверное, останется на всю жизнь маленьким человеком; но он был сыном своего отца – проявившего изумительную стойкость в самых мучительных испытаниях.

- Расскажи, - тихо потребовал он. – Расскажи мне о моей матери.

Аменемхет так выругался, что мальчик чуть не подскочил, а соседи с ворчанием подняли головы – и тут же легли обратно, увидев, что происходит.

- Если желаешь, отправляйся к ней сам. Она тебе и расскажет, и покажет, - сказал Аменемхет, и вдруг лицо его исказилось и он разразился ужасным смехом. – Ты очень удивишься, маленький Хепри.

Тот несколько мгновений смотрел на Аменемхета в изумлении и ужасе, боясь, не сошел ли тот с ума – но понял, что продолжать настаивать неблагоразумно. Хепри ушел, решив последовать совету друга на другой же день: это, к счастью, был день отдыха, и подросший мальчик мог уйти почти беспрепятственно, даже не прибегая к покровительству Аменемхета.

Хепри шел домой, а в голове его появлялись и множились самые страшные предчувствия. Но это было ничто в сравнении с тем, что ему предстояло узнать.

Мальчик приблизился к калитке, и его чуть не прогнал подоспевший стражник – Хепри так долго не был дома, что его все забыли. Но он почти без страха поглядел в глаза охраннику и назвал себя: куда больше его пугала встреча с матерью, о которой он единственно думал.

Воин посторонился, и Хепри вошел и побрел по дорожке в дом. Он с каждым шагом все меньше напоминал полного достоинства будущего жреца, и все больше - маленького слугу, который идет на расправу за большую провинность. И едва ли надеется пережить наказание…

Мать не вышла ему навстречу, хотя наверняка видела из окна; а может, она больна? Может, обезумела… умирает?

Хепри побежал. Он ворвался в дом, промчался по коридору, спеша к своей матери, всхлипывая от любви и страха за нее; вбежал в спальню…

- Мама!.. – крикнул он, ничего не видя от слез.

- Здесь я, здесь!

Теплые руки обняли его, и он, рыдая, прижался к материнской груди.

- Успокойся, малыш, - шептала Тамит, целуя его и гладя по голове. – Успокойся, милый, я жива и здорова. Все хорошо.

Слово “малыш” вдруг смутило почти тринадцатилетнего мальчика, как и эта ласка; он отстранился и утер слезы, пытаясь разглядеть мать, вместо которой видел только смутный, но такой дорогой образ – белое платье, черные волосы…

- Ты не забыл меня! – сказала Тамит. Радость, почти ликование в ее голосе неожиданно испугали Хепри, который вспомнил, как вел себя с ним друг. Что такое случилось между ними?

Мальчик в последний раз протер глаза и увидел Тамит ясно – поразившую его в первый миг морщинками на лице и сединой, такой яркой в черных волосах. Потом новый образ слился со старым, тоже немолодым; мысль о возрасте матери была привычной, и мальчик успокоился.

- Аменемхет нажаловался мне на тебя, - сказал он. – Что случилось, мама?

- Нажаловался? – изумилась Тамит.

Не тому, что юноша затаил обиду, а тому, что нажаловался. Господин – слуге!

Хепри сел.

Так обида была!..

- Что ты сделала ему, мама? – робко спросил он, уже трепеща в ожидании ответа.

Тамит села рядом и снова улыбнулась – теперь так злобно и вместе с тем счастливо, что напугала сына окончательно. Матушка, содрогаясь, думал он. Дорогая…