Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

Он начал успокаиваться – ему начало казаться, что она права. Умный юноша знал, что ее слова насчет женщин и служанок были правдой – многие знатные господа делали то, что он, и никто не осуждал их за это.

- Если ты хочешь меня еще, только прикажи, - прошептала Тамит.

Беспокойство начало отступать – чувство власти над этой женщиной, обладания ею, невозможного нигде, кроме этих стен… этой темноты… захватывало. Аменемхет чувствовал, что совершает очень дерзкий поступок; но он никогда не был покорным, даже в стенах храма не был полностью покорным. Любимец бога. Тамит обняла его за шею, и вдруг его захватила гордость – теперь он был мужчиной.

Прежде, чем уйти, он совершил это еще раз.

Это было медленнее и слаще, чем в первый раз – и он чуть не уснул в объятиях Тамит; но потом опомнился и отрезвел, как пьяный, которого окатили водой, увидев то, что они сделали, в истинном виде.

Вина, стыд и гнев овладели им одновременно и сразу – и с такой силой, что Тамит чуть не убежала от своего любовника на крышу, боясь пасть жертвой этих чувств; Аменемхет швырнул в стену столик вместе с лампой, и с яростью на женщину и на себя смотрел, как разливается горящее масло, которое он затушил только через несколько мгновений. Даже если бы дом загорелся, он едва бы это заметил.

Аменемхет не мог обозначить своего преступления ярче, чем это только что сделал.

Он покинул дом Тамит, полный раскаяния, потерянный… ему казалось, что за такой поступок его ждет грозная расплата, хотя юноша не мог назвать, в чем именно было его преступление.

Во всем.

Если только узнает отец…

При мысли об этом Аменемхет покачнулся и чуть не упал на колени на глазах у стражника – ведь тот наверняка понял, что произошло! Еще бы, он стоял под окном!..

Что такое с ним случилось, что он повел себя как последний глупец и распутник – он, такой благочестивый, властелин своего сердца? Аменемхет мог назвать то, что сделал, только безумием. Эта женщина обладала способностью лишать разума.

Теперь он полностью верил в ее подлость и коварство, но поверил слишком поздно…

***

Тамит лежала на кровати, умиротворенная, почти счастливая. Она вспоминала своего любовника – несмотря на юность и полнейшую неопытность, восхитительного. Она наслаждалась его телом и обладала им; то, что когда-то давно Тамит мечтала совершить с его отцом, было даровано ей в еще лучшем виде… то же тело, но намного моложе… сильное, горячее и свежее, как цветок.

Конечно, никто не пришел к ней и не наказал за содеянное – стражники Амона никогда не посмели бы вмешаться в такое дело и, тем более, кому-нибудь сообщить… они сейчас могут думать только о том, как бы остаться в стороне, как бы остаться незамеченными грозным господином дома Амона и отцом этого юноши.

И уж подавно он сам никому никогда о таком не расскажет.

Тамит вздохнула, думая, как мало понадобилось, чтобы очаровать Аменемхета – немного душистого масла, которым она пользуется уже давно: ей удалось выпросить его после того, как сын назвал ее старухой. Ее кожа быстро стала почти прежней – только немного морщинок осталось у глаз и рта. Но их успешно скрыла темнота – морщинки, как и безобразные ногти, и седые волоски.

Душистое масло и темнота – могучие союзники, которые помогли ей одержать победу.

Женщина погладила себя по животу и подумала о том, в чем была почти уверена – ее месть только начиналась.

Аменемхет пришел к ней в счастливый день.

========== Глава 44 ==========

Юноша не появлялся в храме до позднего вечера, проскользнув туда только тогда, когда начали закрывать ворота. Потом, одиноким потерянным мальчиком, пробрался к общей спальне, но не вошел – сел прямо на пол в коридоре, хотя это было запрещено.

Что для него этот запрет, когда он такой ужасный распутник? Не только прелюбодеяние – это было почти как совокупление с матерью, запрещенное богами…

Юноша положил руку на амулет Амона, который постоянно носил на груди и не снял, даже когда овладел этой подлой женщиной; Аменемхет дивился, как цепочка не задушила его, а золотой амулет не раскалился, оставив на груди клеймо. Щеки его пылали от стыда. Он не знал, как будет смотреть в глаза товарищам и жрецам храма… Отцу…

Тот просто убьет его, когда про такое узнает – не пригрозит, а убьет… Отец в последние годы ожесточился так, что любое неповиновение или непорядок приводили его в гнев. Неб-Амон все силы отдавал болезни матери.

Что же он сделает, если до него дойдут слухи о такой мерзости, совершенной сыном? Аменемхет знал, что совокупление с девочкой-ровесницей во время праздников, скорее всего, простилось бы ему… отец понимал его возраст… но это?

Аменемхет помнил, как отец говорил о Тамит – как о распутнице, которая может совратить любого. И был, как оказалось, совершенно прав.

- Господин, - раздался над ним тихий ласковый и встревоженный голос; Аменемхет поднял голову.

Перед ним стоял молодой жрец, который иногда вел у старших мальчиков уроки. Конечно, этот жрец, как и все здесь, знал, кто такой Аменемхет.

Вернее, никто этого теперь не знал: никто не знал, что один из лучших юношей Амона распутник и лжец.

- Тебе плохо? – спросил жрец-учитель и протянул руку, чтобы помочь ему подняться. – Проводить тебя в спальню? Может быть, позвать врача?

Молодой человек смотрел с добротой и искренней тревогой. Он, без сомнений, никогда не лежал с преступными женщинами, годящимися ему в матери.

- Все хорошо, божественный отец. Я сам… дойду, - выдавил Аменемхет. Но жрец не поверил и взял его под руку, когда юноша встал на ноги. С какой радостью Аменемхет избавился бы сейчас от этой доброты и поддержки.

Они вместе дошли до спальни, и там жрец оставил его, сказав, что непременно пришлет к нему врача. Здоровье такого благочестивого и старательного юноши не должно подвергаться опасности.

Пошатываясь, Аменемхет добрался до своей постели и сел, закрыв лицо руками. Он множество раз видел в таком положении стыдящегося Хепри; но его юный друг за всю свою жизнь не совершал столь постыдных поступков. Аменемхет не знал, как теперь сможет с ним говорить… как взглянет на него, когда они встретятся.

Обычно старший друг приходил к младшему; Аменемхет надеялся, что, ожидая этого, Хепри не поступит наоборот. Хотя, скорее всего, он таки придет к нему сам. Ведь это его мать Аменемхет сегодня навещал.

Ведь это с его матерью Аменемхет сегодня лежал.

Я достоин самой страшной кары, подумал юноша и лег, спрятав лицо в сгибе локтя. Конечно, никто не посмел его побеспокоить.

Но вскоре его воспаленный слух уловил шаги – это друг шел к нему. Убирайся прочь, подумал Аменемхет. Молю тебя – уберись подальше и никогда больше не приближайся ко мне!..

- Ты заболел? – осторожно спросил Хепри.

Аменемхет кивнул; как он надеялся, что мальчишка уйдет.

Хепри присел рядом.

- Позвать врача? Я сейчас приведу его.

И это повторение слов заботливого жреца, который, как и Хепри, считал Аменемхета праведником, заставило Аменемхета взвиться на постели.

- Убирайся! – крикнул он на всю спальню; побледневшие скулы обтянула кожа, подбородок задрожал от гнева.

К ним тотчас обернулись все соседи; с жадным интересом, который, однако, тут же угас при виде ярости на лице Аменемхета. Он был всегда спокоен, однако опасен даже в мирном настроении. Мальчишки отвернулись, делая вид, что и не смотрели на него и его друга.

Его маленький товарищ стоял перед ним, полный изумления, обиды… и тревоги.

Он догадывался, что в доме Тамит с его другом произошло что-то неприятное. Может быть, его мать попыталась напасть… оскорбила Аменемхета? Она вполне могла такое сделать.

Аменемхет видел все эти вопросы и тревоги, и больше всего на свете хотел бы рассказать, что произошло. Если бы это можно было рассказать Хепри. Если бы это можно было рассказать хоть кому-нибудь.