Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

Она томно вытянула руку, чувствуя себя настоящей наложницей. Через мгновение рука дрогнула и опустилась, и Тамит с ужасом подумала: вот та самая наглость, которой господин от нее ожидал. Что за это сделают с ее сыном?..

- Ты слышала? – дрожащим голосом спросила она служанку.

Та кивнула и вышла. Очевидно, она ждала, не добавит ли Тамит что-нибудь еще. Так значит, все ее просьбы будут выполнены!..

Значит, это “разумные просьбы”! Ах, как хорошо!..

Вскоре служанка вернулась, и с нею были другие женщины и юноша. Тамит округлила глаза, вспомнив, что обнажена, но потом догадалась, что это массажист. Она улыбнулась ему, решив, что больше и не подумает стесняться; если его… взволнует ее тело, пусть страдает сам.

Служанки выкупали ее, потом оттерли загрубевшие ступни и локти, а потом массажист указал ей на каменную скамью. Она заметила, что он старается не встречаться с ней взглядом, и усмехнулась.

Тамит легла на бок, вовремя вспомнив о ребенке, и ей стали разминать спину, одновременно умащая ее маслом. А пока это делалось, женщины занимались ее волосами.

Через час Тамит потребовала зеркало.

Она долго с неописуемым наслаждением разглядывала себя – сегодня ее омолодили если не на десять… то на восемь лет. Волосы, снова ставшие черными, избавили ее от пяти совершенно ненужных лет; от массажа щеки разрумянились, тело разгорелось и окрепло, а от бальзамов кожа разгладилась…

Конечно, несколько морщинок останется. Но любой мужчина, который сейчас с ней заговорит, их и не заметит, заметит только ее красоту и соблазнительность.

Вдруг Тамит вспомнила, что единственный мужчина, который может с ней заговорить – это Неб-Амон, и сразу помрачнела. Да, он теперь был ее хозяином, и ее тело принадлежало ему, пусть даже он никогда к нему не прикоснется.

Как бы она хотела сейчас предстать перед юным Аменемхетом и приласкать его. Если бы он только мог ее сейчас видеть… он стал бы ее рабом.

А что, если ей удастся рассорить сынка с отцом?

Она помнила, с какой страстью Аменемхет ласкал ее – это было непохоже на простое желание удовлетворения; он хотел обладать именно ею и был пленен именно ею. Он делал с ней такое, чего не станет делать мужчина, который просто хочет утолить свою похоть.

Но ведь Аменемхет и не таков – он не может совокупляться просто для развлечения… он не так прост, груб и себялюбив – это не простолюдин, не умеющий любить. Он сын своего отца, который всю жизнь был предан одной женщине…

Тамит закатила глаза и засмеялась, вообразив, что будет, если сын захочет отобрать свою любовницу у отца, который завладел ею, чтобы очистить имя этого сына… Даже если Неб-Амон не прикоснется к ней сам, сынок будет ревновать. Она знала мужчин… и знала этих двоих мужчин.

Это было вполне, вполне возможно.

Тамит припала губами к своему отражению, оставив на серебре зловещий красный поцелуй, и, улыбаясь и покачивая бедрами, покинула купальню.

========== Глава 47 ==========

Аменемхет был отправлен в школу в тот же день, когда Тамит попала в дом – их пути едва ли могли бы пересечься, даже если бы юношу задержали. Великий ясновидец отвел… своей наложнице уединенный уголок большого сада, отгороженный деревьями и стеной от общей его части, где гуляли дети. Этот дом, выстроенный не теперешним хозяином, когда-то имел помещения для женщин господина, давно уже пустовавшие и выходившие только сюда.

Очень кстати.

Неб-Амон не думал, что когда-нибудь воспользуется этим гаремом, но вот теперь он пригодился. Лучше всего было то, что никто из домашних сюда не заходил, привыкнув, что это крыло необитаемо. Из всех слуг о Тамит знали только верные люди Неб-Амона, умевшие хранить секреты – как мужчины, так и женщины – и домоправительница Мерит-Хатхор. Эта женщина была достойна большого доверия; она, единственная, знала и то, что Тамит носит ребенка Аменемхета, а не Неб-Амона…

Неб-Амону понравилось, в какой гнев пришла эта женщина, узнав обо всем – гнев на эту шлюху; она винила единственно ее. Неб-Амон считал виноватым и сына, но был очень доволен такой преданностью, зная, что Мерит-Хатхор будет молчать как немая и в случае необходимости сама поможет устранить любовницу сына.

Неб-Амон давно уже понял, что эта женщина похожа на него самого – они о многом одинаково думали; она была очень хороша тем, что не имела женских пороков. И он не жалел для нее наград.

Такие люди намного дороже золота.

Хепри чувствовал, как изменился его друг – раньше Аменемхет мог говорить с ним обо всем… почти… и мог не прятать от него свое сердце. А сейчас как будто половина его сердца была занята другим.

Хепри все понимал и не винил друга.

Но это было очень тяжело.

Мальчик до сих пор помнил, как почувствовал себя, когда услышал из уст Аменемхета, что его мать забрали в дом Неб-Амона. Почувствовал, будто его вешают и вот-вот выбьют из-под ног опору…

Мама!

Кем бы она ни стала – наложницей, обманщицей, убийцей – пусть только не бросает его, не умирает! Во всем мире их было только двое друг у друга, с какими бы людьми мать и сын ни сходились. Но Хепри чувствовал и гнев на мать… не потому, что она такая, а потому, что она отнимает у него его друга и покровителя. Он ее не винил. Но он не мог не страдать и не гневаться.

Когда Аменемхет вернулся из дома, Хепри увидел на его спине заживающие следы от побоев – отец побил его за Тамит… как все это ужасно, как по-взрослому ужасно. Неужели взрослая жизнь именно такая?

Хотя ему ли, сыну преступника, об этом спрашивать?

Из дома Неб-Амона к Хепри приехал не друг, а отчужденный, позврослевший и страдающий господин. Аменемхет был всегда старше его по положению, а когда он взял его мать, стал ему словно бы отчимом – как бы страшно это ни звучало. И это уже никогда не изменится.

Хепри попытался все это понять и вместить в свое еще не созревшее сердце – получалось плохо, но надо стараться. Никто ему в этом не поможет, и меньше всего его друг… бывший.

Хорошо было хотя бы то, что Хепри никто не трогал, все товарищи привыкли, что он под покровительством Аменемхета. Наверное, он по-прежнему мог на него полагаться, и радовался этому, потому что мало чему сейчас мог радоваться, и еще меньше было того, на что он мог рассчитывать.

Аменемхет и в самом деле много думал о Тамит – пятнадцатилетний юноша, который всегда был взрослее и серьезнее своего возраста, теперь чувствовал себя словно обделенным отцом и мужем… никогда бы не подумал, что будет так, ведь эта женщина обманула его. Но теперь ему было почти безразлично, как она поступила с ним, он хотел быть с ней. Его желание еще увеличилось от отцовского запрета видеться с Тамит и запрета всем рассказывать о ней и ребенке; Аменемхет понимал, что теперь Тамит – собственность отца, все будут считать, что она носит ребенка Неб-Амона. Это оскорбляло гордость юноши, почувствовавшего себя мужчиной, и услуга отца казалась ему возмутительным наказанием.

Но ничего не сделать. Неужели он может пожертвовать своим добрым именем, чтобы быть с Тамит? Нет, конечно.

Он знал, что должен учиться как раньше и быть благочестивым как раньше – и делал это. Но много мечтал о праздниках Амона, которые должны были наступить совсем скоро: тогда он вернется домой. Может, ему посчастливится увидеть Тамит?

Тамит блаженствовала и отдыхала, набирая красоту, как плоды спелость. Она сейчас не думала ни о чем, позволив себе отвлечься от всех забот – зная, что чем больше она будет озабочена, тем меньше очарования к ней вернется. А она должна стать очень красивой.

Благодаря упругости кожи и мышц ее растущий живот оставался аккуратным, делая ее не уродливой, а скорее более… женственной. Тамит похорошела от беременности, как когда-то это случилось с Ка-Нейт; хотя она была и старше Ка-Нейт, но была намного крепче и… опытнее.