Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

Казалось, отец был бы даже рад, если бы она не понравилась высокому гостю.

Но на другой день Ка-Нейт сама проснулась очень рано. Мерит-Хатхор, спавшая рядом на тюфяке, тоже проснулась и села, как только госпожа подняла голову.

- Госпожа?

- Мать не даст мне своих служанок, чтобы приготовить меня, - шепотом сказала Ка-Нейт. – Помоги мне. Ты искусная… служанка, Мерит-Хатхор.

Она запнулась, глядя на невозмутимую Мерит-Хатхор.

- Ты не обиделась на это слово?

- Я твоя служанка, госпожа. Это не изменится, как бы добра ты ни была ко мне, - сказала Мерит-Хатхор. – Все должны быть на своих местах.

Ка-Нейт улыбнулась.

- В твоих словах мудрость.

Она поднялась.

- Пойдем сперва в купальню, пока она пуста.

Когда Ка-Нейт со своей наперсницей возвращались из купальни, они столкнулись с Джедефптахом. Он окинул обеих женщин быстрым сердитым взглядом и прошел мимо, едва не толкнув дочь плечом.

Девушка поплотнее завернулась в широкое белое полотно и оглянулась на господина дома, закусив губу.

- Отец сердит. Он испуган, мне очень жаль его, - сказала Ка-Нейт.

- Наши дела всегда огорчают сердца, - ответила Мерит-Хатхор.

- Ты думаешь так? – с удивлением и грустью спросила Ка-Нейт. – Разве нельзя делать так, чтобы ничьи сердца не огорчались?

- Нельзя, - сказала Мерит-Хатхор с глубокой убежденностью.

- Можно только сделать так, чтобы огорченных было мало, - сказала она.

Ка-Нейт кивнула с задумчивой грустью.

- Должно быть, ты сказала правду, как всегда. Ты мудра как сама Маат.

Она пошла впереди, склонив голову; Мерит-Хатхор любовалась ее легкой походкой и красотой стана. “Жрец Амона должен быть достоин такого дара”, - подумала женщина.

Ка-Нейт попросила ее выбрать для нее наряд и украшения. Мерит-Хатхор была польщена этой просьбой, хотя и знала, что у нее безошибочный вкус.

Она выбрала для госпожи тонкое синее платье, расшитое жемчугом, и синий лазуритовый браслет. Такие дорогие вещи надевались только дома.

- А ожерелье? Пояс? – спросила Ка-Нейт, в тревоге взявшись за шею.

Мерит-Хатхор покачала головой.

- Простое серебряное ожерелье, и этого будет довольно, госпожа. Украшения не должны скрывать тебя. Ты главная драгоценность.

Ка-Нейт вспыхнула и прикрылась руками.

- Ты смутила меня…

Она нарядилась, а потом Мерит-Хатхор быстро и искусно подвела ей черной краской глаза. – Этого довольно, - сказала она. – Волосы заплетать не нужно.

Она отступила, улыбаясь.

- Кто бы ни явился к тебе сегодня, самый знатный вельможа, он преклонится перед тобою в восхищении.

- Не говори так, - сказала Ка-Нейт. – Не превозноси меня.

Но она взяла со столика медное зеркальце и улыбнулась, зарумянилась, увидев свой образ.

- Ты искуснейшая из помощников, - сказала она Мерит-Хатхор.

Мерит-Хатхор молча поклонилась.

- Теперь тебе следует выйти к родителям, - сказала она. – Не тревожь их своим отсутствием.

Ка-Нейт кивнула и с улыбкой поднялась с кресла. Она направилась к дверям, но у самых дверей остановилась и пошатнулась, схватившись за косяк.

Оглянулась на Мерит-Хатхор – она была бледна.

Потом шагнула за порог, словно навстречу страшному.

Джедефптаха не было, но Нофрет оказалась в своих комнатах. Она едва не расплакалась при виде прекрасной дочери, крепко обняла ее и расцеловала.

- Не буду мять твою одежду и портить твою красоту, - сказала она, отпустив девушку. – Ты сегодня подобна самой Хатхор. Мне так горько расставаться с тобой!

- Расставаться? – с удивлением спросила Ка-Нейт. – Разве я ухожу от тебя, матушка?

- Ты уйдешь и не вернешься, - сдавленным голосом сказала Нофрет. – Я знаю, так бывает всегда. Тебе и нам на горе. Ты не хотела идти к Хорнахту… а к верховному жрецу? Ведь он стар?

- О нет, - пылко ответила Ка-Нейт; мать изумленно воззрилась на нее. – Великий господин Неб-Амон вовсе не стар, он в расцвете лет, он силен и прекрасен… Он как Осирис… Я люблю его…

Она замолчала, желая вернуть неосторожные слова, но было уже поздно.

- Любишь? – воскликнула мать. – Вот новости! Давно ли?

- Давно, - опустив голову, ответила Ка-Нейт; на щеках ее расцвел румянец, сделав ее еще краше. – Я люблю его и хочу принадлежать ему.

- О стовратный город*! – воскликнула мать. – В уме ли ты, дитя? Как ты могла… Ведь ты невеста!

- Я невеста, - сказала Ка-Нейт; она сжала губы и взглянула Нофрет в глаза. – Но не невеста Хорнахта. Мой отец не дал ему обещания.

Она положила руку на грудь.

- Вот то во мне, что говорит и обещает, - сказала девушка. – Мое сердце ответит за меня на суде Осириса. И оно отвечает за меня сейчас. Оно любит.

Нофрет покачала головой.

- Ты губишь нас!

Ка-Нейт опустилась на колени и прижала ее руку к губам.

- Я не желаю этого, не желала этого никогда, - сказала она. – Я хочу добра для нас всех.

Мать опустилась рядом на колени и крепко обняла ее.

- Всегда ли тот, кто желает добра, получает добро? – пробормотала она. – О дитя…

- Не бойся, - сказала Ка-Нейт.

***

Нофрет так и не решилась сказать мужу о признании дочери.

Но в обеденный час они все трое, в окружении слуг, стояли у ворот в ожидании гостя.

Богатая процессия показалась в конце улицы. Привратник Джаа, утративший обычную веселую уверенность, почти испуганный, распахнул ворота заранее.

К дому начальника мастерских двигались крытые носилки, которые тащили дюжие рабы-негры. Впереди носилок шли музыканты, ударявшие в тамбурины и потрясавшие систрами; по бокам их нарядные невозмутимые слуги… и стража. По сторонам и позади.

- Он боится, что на него здесь нападут? – пробормотал враждебный как никогда Джедефптах.

Нофрет схватила его за руку.

- Тише, муж мой!

Торжественно и размеренно двигалась процессия, точно это была храмовая церемония. Хозяева дома невольно посторонились, ожидая, что носилки вплывут в открытые ворота, не остановившись рядом. Но вот черные рабы замерли и опустили свою ношу.

Музыканты в последний раз ударили в тамбурины и тоже замерли. Застыла грозная стража.

Полог носилок заколыхался, и оттуда появился великий ясновидец.

Ка-Нейт в восхищении сжала руки.

Ее возлюбленный был сегодня поистине подобен Осирису. Золотистое одеяние ниспадало до земли. Тяжелое драгоценное ожерелье блестело на широкой смуглой груди, золотые запястья и перстни – на крупных красивых руках. Большие черные глаза, подведенные краской, смотрели пронзительно и властно, на полных губах была улыбка… такая, как на лицах богов, скрытых в нишах молелен.

Перед ним хотелось опуститься на колени.

Джедефптах не шелохнулся при приближении гостя и не произнес ни слова. Первый пророк Амона, как превосходящий его по положению, должен был заговорить первым.

Неб-Амон слегка наклонил голову; с губ его не сходила та же улыбка.

- Приветствую тебя, Джедефптах. Ты поистине благословен – обитать в таком прекрасном доме и иметь такую усладу для глаз.

Он смотрел на Ка-Нейт.

- Привет и тебе, - с усилием сказал Джедефптах. – Прошу тебя пройти в мой дом.

Слуги Джедефптаха остались размещать слуг Неб-Амона, а его стража… последовала за ним. Джежефптах замер, увидев такое оскорбление.

Неб-Амон с улыбкой взглянул на хозяина дома, потом на своих воинов.

- Останьтесь здесь, - приказал он. – Я в доме у друга, не так ли?

Джедефптаху осталось только склонить голову.

Он пошел впереди, а Ка-Нейт мать задержала до тех пор, пока хозяин и гость не прошли в дом. Чтобы верховный жрец не смотрел больше, чем положено, на то, что ему еще не принадлежит.

Однако в разукрашенную столовую пришлось пройти всем вместе.

Крепко держа за руку, госпожа дома посадила Ка-Нейт за столик рядом с собой. Так девушка оказалась прямо напротив пророка Амона.

Он смотрел на нее редко, но когда смотрел – будто огонь разливался у нее внутри.