Любовь и смута

Лантберт так же присутствовал здесь. Он сидел рядом с отцом, не пропуская из беседы ни единого слова.

- Империя умирает! - говорил граф Орлеанский, - все, что было сделано великим Карлом, его государство, собранное по камушку, рассыпается в пыль и прах!

- Ничего подобного! Ничего подобного! - проговорил в ответ с набитым ртом сеньор Готефрид, яростно крутя головой в знак категорического несогласия.

- Готефрид прав, какого черта ты нас хоронишь! - сказал отец, - Людовик не позволит разорвать великую империю на части! Разве представленный на совете закон не подтверждает это? Государь весьма дальновидно сделал старшего сына своим соправителем! Теперь большая часть земель остается в руках Лотаря. Эти земли потом перейдут к его сыну, затем к внуку, и да будет так во веки веков!

- Лотарь славный малый, лицом и повадками он напоминает своего великого деда, я рад за него, но ты думаешь, эти спесивые мальчишки будут долго терпеть его первенство? Это только вопрос времени, когда они замутят грызню за власть!

- Лотарь старший сын императора, все разумно и правильно!

- Вот Бернард Италийский так не думал, и остальные такие же, я уверен!

- Ну и где теперь этот безумный бунтарь? Не слыхать ли чего о его судьбе?

- Вы что, смеетесь, мне ли не знать о нем! Ведь это именно я со своими бойцами в два дня потопил восстание и самолично доставил принца в Ахен!

- Так какого дьявола ты тут поешь погребальные песни империи?

- Тогда надо уж всех лишних наследников убивать, я слыхал, что так заведено у сарацинов!

- Ну что ж мы, нехристи, разве? Они там у себя могут хоть младенцев на ужин жрать, нам-то что за дело!

- Так ведь убийства наследников уже начались, принц Бернард был первым!

- Никто его не убивал! Государь лишь приказал ослепить его, безумец сам себя убил, да смилостивится над нечестивцем Господь!

- А вот вы погодите, вот родит новая императрица своего наследника, тогда и поглядим, как все завертится. Только успевай поворачиваться!

- А что это изменит?

- А то, что ночная кукушка всегда дневную перекукует!

- Да перестаньте! Юдифь слишком молоденькая и хорошенькая, чтобы заниматься политическими интригами, это не её ума дело! Её дело красоваться, да Людовика ублажать!

- Вельфы, её родичи, тут же слетятся как стая воронья, вот увидите, чтобы добыть себе кусочек полакомее! А что же вы думаете, изгнание и опала графа Эгфрида Турского, не её ли рук и ума дело?

- Эгфрид Турский? Говорят, он драпал от бретонцев, испачкав попону своей лошади, - захохотал Готефрид, - кто из уважающих себя франков после этого будет с ним знаться?

- Между прочим его место при дворе занял Бернард Барселонский, и говорят, он выдвиженец Юдифи!

- Да, теперь этот выскочка сияет при дворе как прыщ на заду у красотки! Я слыхал, что он оклеветал родного брата, чтобы заполучить его земли и все имущество.

- Скажу на его счет, что у таких молодцов только девчонки на уме, оговорить брата, это самая хитрая интрига, на которую он мог сподобиться!

- Клянусь святым распятьем, отличный ужин! А где же хозяйка, пусть придет, хочу её поблагодарить! - сказал Готефрид.

Граф Дижонский кивнул слуге, чтобы тот позвал Фредегунду.

Вскоре явилась хозяйка в окружении своих служанок. Празднично одетая, с кокетливыми завитками белокурых локонов, выглядывавших из-под головного покрывала, любезная, с милой улыбкой на устах. Как не похожа она была сейчас на вчерашнюю злую ведьму, скорее напоминала небесного ангела. И тут Лантберт узнал на Фредегунде драгоценности своей матери.

Не успел Эрих Дижонский вытереть жирные после жаркого руки и встать из-за стола, чтобы пригласить хозяйку присоединиться к застолью, как Лантберт, опередив его, подбежал к мачехе, и, вне себя от гнева, сорвал с неё украшения.

- Как же ты посмела, проклятая ведьма, украсть драгоценности моей матери! - закричал он, не помня себя, - Грязная рабыня, ты и ног её недостойна была бы помыть, будь она сейчас здесь!

Госпожа Фредегунда покраснела как маков цвет, закрыла лицо руками и выбежала из комнаты, отец побледнел, гости замерли, пооткрывав от удивления рты.

- Да ты никак рехнулся! - заорал отец в бешенстве, с трудом удержавшись, чтобы не прибить сына на месте. - Убирайся вон!

Лантберт убежал, не забыв прихватить диадему и ожерелье своей матери.

- Вот ведь, - только и сказал Эрих, вернувшись за стол к друзьям, - дома не бываю, а мальчишка совсем одичал.

- Пора ему к присяге, чего он у тебя дома киснет? - посоветовал Матфрид.

- Ну как вот такое вот животное ко двору везти?.. - проговорил в ответ граф Дижонский.

Ночью, удовлетворив свою страсть, Эрих Дижонский отдыхал в объятьях возлюбленной жены.

Пробил её час, Фредегунда знала, что может сейчас говорить и просить всего чего пожелает.

- Я ношу под сердцем твое дитя, - проворковала она, - он будет почтительным, любезным сердцу сыном, ты будешь гордиться им.

- Знаешь, не суди строго Лантберта, любовь моя, мальчишка до сих пор не может смириться со  смертью своей матери, - сказал Эрих в ответ.

- Я вовсе не хочу его судить, любезный сердцу муж мой, но мне страшно за невинного малютку, который находится в большой опасности, хотя ещё даже не появился на свет.