Покажи мне свой мир (СИ)

— Здесь только обезболивающее и физ. раствор, без снотворного. Пусть просыпается, ему давно пора.

Он похлопал Эшби по щекам, достал из кармана фонарик и, оттянув приходящему в себя альфе веки, посветил ему в глаза.

— Давай, просыпайся, друг. Просыпайся-просыпайся. Ты в больнице. Ну же, очнись.

Постепенно Эшби сумел открыть глаза и сфокусировал взгляд на враче. С трудом приоткрыв рот, он попытался что-то сказать, но из горла вырвался только сухой хрип. Доктор смочил ему губы мокрой тканью, и ему, кажется, стало легче. Дождавшись подмоги, врач вывез каталку в коридор и повёз её к палатам.

Дэнни вернулся в операционную и снова сел на стул, мы с Мэганом тоже остались, а Майки последовал за врачами, чтобы помочь в случае чего. Дэнни снова впал в анабиоз, да и мы сидели молча и неподвижно. Когда, наконец-то, принесли небольшой металлический сосуд с прахом, его взял Мэган, и мы, выйдя из операционной, отправились к палате — искать Майки. Тот, однако, попросил его не ждать, потому что Эшби нужна была сиделка. Ну и кто подходил на эту роль лучше, чем «сестра милосердия»? Никто.

Поднявшись на свой ярус, мы решили пойти в квартиру Дэнни — дети, вероятно, были напуганы и растеряны тем, что проснулись и увидели Мэгана, а не своих родителей. Им было шесть и восемь лет. Я видел их впервые — никогда до этой ночи не общался с Дэнни настолько тесно, чтобы приходить к нему в гости. Дети сидели в гостиной перед большой плазменной панелью и смотрели мультики. Они слегка смутились, когда в квартиру вошло трое взрослых, поздоровались, выключили мультик и притихли. Мы прошли в комнату, усадили Дэнни на диван, и его сыновья сразу же поняли, что что-то не так, только взглянув на его лицо.

— Мальчики, вам сейчас лучше идти к себе, ладно? — Мэган улыбнулся им. Дети покорно поднялись и ушли, озадаченно переглядываясь.

***

Здешние устои не подразумевали никаких обрядов, связанных с погребением. Возможно, это следствие того, что здешние мутанты произошли не непосредственно от человека, а от той уродливой ветви, которую сами же в итоге истребили. Мутантам из Буффало не было известно, что такое скорбь, поэтому никаких обрядов они не проводили. Те мутанты, среди которых я живу вот уже три месяца, прекрасно знают, что такое горечь утраты, но они отрицают религию, потому что они — дети разума и технологий, они смотрят на мир научным взглядом, именно поэтому они не соблюдают древних порядков погребения. Во-первых, они сожгли тело Пола, чего в Шеридане не сделали бы никогда. Во-вторых, до погребения нужно ждать три дня, а мы не прождали и нескольких часов.

Хотя, конечно, и в Шеридане три дня выдерживались не всегда, особенно в жаркие летние месяцы — по вполне понятным причинам. Потом, после похорон обязательно должно быть застолье, на которое собирают всех родственников и друзей, чтобы вспомнить усопшего, поговорить о нём, почтить его память. Здесь, как я понял, никаких поминок ждать не приходится. А ведь они предназначены даже не столько для того, чтобы вспомнить и посидеть всем вместе за столом. Поминки готовят самые близкие родственники, и это способ отвлечься от тяжёлых мыслей. Вся эта суета, окружающая проводы ушедшего, призвана облегчить боль тем, кто его любил.

И вот сейчас я столкнулся с тем, что мы явились в квартиру, а что нам делать, не имеем никакого понятия. Сейчас никому нет дела до разговоров, фильмов или книг. Спать мы уже не сможем, и, вроде бы, надо чем-то заняться, но нет ни сил, ни желания. Чтобы занять бедного Дэнни хоть чем-то, мы отправили его в душ, смыть с себя негатив, так сказать, а я, во избежание всяких там необдуманных поступков вроде попытки утопиться, сидел в ванной на полу и караулил.

В итоге, когда он нарисовался, открыв дверь кабинки и выпуская наружу клубы пара, я закутал его в большое полотенце, голову ему вытер полотенцем поменьше, чтобы он не простыл, и мы усадили его на диван — отпаивать чаем. Он всё ещё пребывал в какой-то прострации, и мы с Мэганом приготовили (точнее, заказали) завтрак, поели сами, накормили Дэнни и его детей.

Поев, мы с ним отошли в сторонку и пошушукались на тот предмет, стоит ли говорить детям правду. Я был уверен, что это плохая идея, а вот Мэган считал, что лучше сказать сейчас, чем кормить их глупыми надеждами и пудрить им мозги. Конечно, в первую очередь об этом спросить нужно было Дэнни, но он был в слишком плохом состоянии. В итоге мы решили, что подождём, пока отец мальчиков более-менее придёт в себя, а уж тогда это решать ему.

Через час появился Майки, который сбился с ног, не зная, к кому в квартиру мы пошли. Он оказался более деятельным, чем мы, быстро занял детей какой-то тихой, но интересной и долгой настольной игрой, причём оставил их в одной с нами комнате, тихо ласково поговорил с Дэнни, а нас с Мэганом отправил восвояси, заявив, что всем скопом мы тут ни к чему.

Мэган отправился домой, чтобы проведать своего малыша, с которым оставался муж, а я снова спустился в больницу — больше мне идти было некуда. Сидеть дома в одиночестве не было никакого желания, а так я хоть буду среди людей.

Трое оставшихся всё ещё были в операционной — пока они не очнулись, им в любой момент могла понадобиться помощь. Среди всего отряда, то есть, из пяти человек, считая Пола, я знал только Глэйда и Роджера. Остальных я видел в первый раз. В операционной оставался только один мутант, которого я не успел разглядеть. Я подошёл к нему, ласково погладил по руке, потому что мне стало его жалко.

Мне вообще их всех было жалко. У него были жёсткие волосы, оттенком напоминавшие волчью шерсть, и я догадался, что это — брат погибшего парня, Грэга, кажется. Он спокойно спал, и его лицо было так же безмятежно, как лицо Глэйда. Ну да, они спят, им сейчас совсем не больно. И они ещё не знают, что произошло с беднягой Полом.

Потом я подошёл к Роджеру, поправил ткань, накрывавшую его до груди, погладил по щеке и направился дальше — к Глэйду. Он всё так же спокойно спал, сохраняя на лице умиротворённое выражение, и я подтащил из угла операционной пластиковый стул, чтобы сесть рядом.

Столы, на которых лежали раненые ребята, были слишком высоки, и когда я сел, горизонтальная поверхность оказалась вровень с моей головой. Я прислонился виском к металлическому краю стола и прикрыл глаза. Глэйд жив, и это самое важное. Но он мне ответит за то, что вытворил. Взрослый альфа, а ведёт себя как глупый мальчишка. Ну кто отправляется на поверхность земли отрядом в пять несчастных мутантов, когда в пустыне бесчинствует какой-то монстр? Это не просто безрассудство, это глупость или даже безумие. А если я ещё узнаю, что они шли пешком, ему вообще не жить. Конечно, они не просто так подались к людям, была какая-то причина, но это ведь надо было делать большим отрядом, на бронированных машинах, вооружившись до зубов. Тогда бы у всех был шанс выжить. А они, как дети, честное слово.

Однако я прекрасно понимал, что не соверши они эту глупость, я бы ещё тысячу лет не понял, что люблю этого лысого дурака. А теперь ему ничего не грозит, он спит себе спокойненько, поправляется. Совсем скоро он будет здоров и снова всё будет хорошо.

У всех, кроме несчастного Дэнни.

Я грешным делом подумал о том, что лучше бы погиб кто-то из холостых альф. Конечно, у них тоже есть семьи, у некоторых есть братья или родители, но смотреть на горе Дэнни было невыносимо. Хотя нет, лучше бы не умер никто. Маленький комочек жизни, сидящий у меня в животе, рано или поздно тоже станет вот таким вот бесстрашным и безрассудным альфой, и мне будет больно потерять его, даже когда я буду старым. Родители Роджера были бы убиты горем не меньше, чем Дэнни, а уж родители Грэга и его брата — тем более, потому что потерять обоих детей — это страшно. Да, лучше бы все остались живы.

Мне не дали долго посидеть с Глэйдом — доктор всё переживал за мою беременность, поэтому посоветовал идти домой. Я уныло поплёлся к Дэнни, чтобы, опять же, не сидеть дома одному. Там были Майки с Мэганом, а ещё Энди, Ник и Лэсли — омеги разных возрастов, пришедшие навестить вдовца. Лэсли был примерно нашего возраста, а Энди и Нику было около сорока — сорока пяти. Они сидели за столом и тихо разговаривали, сочувственно глядя на Дэнни. Оказалось, что Энди — отец Мэгана, который пропал из Шеридана примерно двадцать пять лет назад, то есть, за два года до моего рождения. Ему было сорок два, а Мэгану — двадцать три, выходит, Энди было всего девятнадцать, когда малыш появился на свет. На них было мило смотреть — в каштановых волосах старшего омеги ещё не виднелась седина, он был красив зрелой красотой, а его взгляд был полон отеческой ласки, на кого бы он ни посмотрел. На его руках сидел малыш, сын Мэгана, теребивший дедушку за ворот свитера и весело гукающий, не понимая общей подавленности, витавшей в осиротевшей квартире Дэнни.