Quid pro quo (Услуга за услугу) (СИ)

========== I. Джон Ватсон ==========

Ближайший самолет до родного Лондона вылетит через шесть часов – еще есть время собрать все свои скромные и немногочисленные пожитки и попрощаться c сослуживцами. Он долго смотрел на песчаные барханы, что расстилались пеленой вокруг небольшого военного лагеря, из просторной палатки, в которой прожил последние несколько недель.

Его долгая служба – шутка ли, участвовать в боевых действиях больше пяти лет – заканчивалась, и он мог вернуться в родные края. Мужчина улыбнулся своим мыслям, кинув в небольшой потрепанный рюкзак несколько старых книг, зубную щетку, бритву и небольшое количество одежды. Вот он и готов пожать на прощание руки друзьям, среди которых стал живым воплощением легенды, и с легким сердцем сесть в небольшой внедорожник, что отвезет его к аэропорту.

Мужчины, среди которых были и старшие по званию, стояли возле палатки, желая попрощаться с дружелюбным и обаятельным хирургом, спасшим не один десяток жизней и ставшим верным и надежным товарищем.

Нескольких человек не было, его хороших знакомых, которых из-за находящихся рядом альф старались не выпускать. Опять же, из-за некоторых особенностей омег, альфы теряли голову, напрочь забывая о своих основных обязанностях. Джон, к своему собственному везению, был достаточно психологически и физически стойким человеком и омегой, что не раз сослужило ему хорошую службу. Конечно, было время, когда он надолго покидал отряд, пережидая очередную течку, но потом возвращался и продолжал исполнять свой долг.

Многие омеги не были способны на такое, и Джон стал для них легендой, идеалом, на который хотелось равняться и которому хотелось подражать. Доктор не считал это даром свыше и отдавал должное только своей крепкой воле, своеобразной подготовке, выдержке и умению контролировать свои естественные желания.

Внедорожник стоял неподалеку от лагеря, и Джон, обнявшись с парой хороших приятелей на прощание, закинул рюкзак на спину и быстрым шагом направился в сторону машины. Дорога обещала быть долгой, и доктор, пристегнувшись и кинув рюкзак на заднее сидение, закрыл глаза, чувствуя теплый ветер в светлых волосах и на загорелой коже.

Солнце стремительно скрылось за линией горизонта, когда до ближайшего аэропорта оставалось больше половины пути. Темно-синее небо с нежными фиолетовыми переливами разбавлялось красным пятном уходящего солнца. Вокруг были равнины с редкой растительностью и еще более редкими лагерями, а на самом небосводе появлялись первые сиротливые звезды, скромно украшавшие собой темное полотно неба, словно драгоценные камни на мягком бархате.

Вокруг была приятная и давно позабытая тишина, которую нарушал лишь звук мотора и ветер, гуляющий по равнине. Джон смотрел на небо, которое отражалось в его ярких, небесно-голубых глазах, напоминающих собой Средиземное море или нежно-голубые топазы, переливающиеся потрясающими оттенками на ярком солнце.

Он улыбнулся, замечая знакомые созвездия, и мечтательно прикрыл тяжелые веки, думая о том, что будет делать в Лондоне. У него не было родных, кроме сестры Гарри, но соваться к ней в нелегкий период жизни не хотелось. Небольшая военная пенсия могла покрыть собой съем какой-нибудь небольшой квартирки, пока он не найдет себе работу. Быть врачом, талантливым и искусным, – это его призвание, которому он посвятил долгие годы своей жизни.

Многие омеги в его возрасте уже становились счастливыми родителями, обзаводясь заботливым альфой и создавая семью, но Джон не хотел никаких отношений. Конечно, в его жизни было много мужчин, но он никогда не желал заходить дальше секса: ему это было неинтересно. Сослуживцы дали ему звучную кличку «Три континента» из-за обилия связей и отношений, но все знали, что на самом деле этот человек никогда не был ветреным или легкомысленным.

Одна сплошная самостоятельность, которая стала основной привычкой, крепко удерживала свои позиции, не уступая место естественным инстинктам. Кроме одного-единственного, с которым доктор, как ни старался, ничего не мог поделать. Он видел много смертей, более того - Смерть стала его верной спутницей на протяжении этих долгих пяти лет службы. Он видел, как умирали молодые омеги, пытался спасти их и неизменно слышал с их уст одно и то же – они никого после себя не оставили. Многие, действительно многие, умирали с мыслью, что после них не останется продолжателей рода, воспоминаний и фотографий, что храбрые солдаты канут в вечность, потерявшись в бесконечных списках погибших.

Джон впервые задумался об этом четыре года назад, когда прибыл в горячую точку в сопровождении еще нескольких врачей. Тогда молодой офицер, приятный брюнет с глубокими карими глазами, говорил, что он один и так и не успел создать семью с любимым альфой, который остался в Брайтоне. Два разбитых сердца, одно из которых было за тысячу миль, надолго оставили свой отпечаток в душе доктора. Тогда он, наверное, впервые задумался о том, что судьба может отвернуться и от него, подставив под пулю.

Впрочем, так и вышло. Пуля, угодившая в плечо, разбила собой кость и задела подключичную артерию. Тогда он долгое время провел в военном госпитале, но быстро пошел на поправку, а через несколько месяцев получил разрешение продолжить исполнение своего врачебного долга. Лежа на больничной койке, он много думал о том, что мог погибнуть, если бы не преданность молодого омеги Мюррея, который доставил его до ближайших английских частей. И впервые в жизни почувствовал животный страх, который скручивал живот и сжимал горло ледяными тисками. Страх того, что он не оставил после себя ничего, кроме нескольких фотографий, хранящихся у его сестры.

Тогда мысль о детях впервые посетила его голову, сопровождаясь инстинктами, свойственными каждому омеге – инстинкт продолжения рода. Как бы он себя не мучил и не пытал, это было сильнее его в добрую сотню раз. Джон пообещал себе, что подумает о семье, но только после того, как сможет вернуться в Лондон.

С тех пор прошло много лет, но обещание неизменно напоминало о себе и сейчас, сидя во внедорожнике и вдыхая свежий прохладный воздух, он снова подумал о том, что нужно, в конце концов, осесть, а не вести этот цыганский образ жизни, кочуя из города в город. И все же, никаких отношений с властными альфами он не желал, не хотел быть таким, как те нежные и ранимые омеги, что с неиссякаемым обожанием трещали о семье и бесконечной преданности своему альфе. Джон не был таким и не хотел таким становиться. Но партнер был необходим.

И у доктора были свои критерии насчет этого самого партнера, образные и расплывчатые, но все-таки были. Но ни один альфа, которого он встречал за свою жизнь, никак не соответствовал этому призрачному идеалу с не менее фантастическими генами. Джону, как и любому уважающему себя омеге, хотелось здоровых, хорошо развитых и смышленых детишек, и, как говорилось ранее, подобных альф ему не встречалось.

Последние ставки Ватсон делал на туманный Лондон, город с огромным количеством как одиноких омег, так и свободных альф, среди которых он и намеревался найти того самого, кто станет идеальным биологическим отцом.

Вдалеке начали виднеться огни аэропорта - и очень скоро машина мягко затормозила возле военной базы. Джон, взяв свои вещи, поблагодарил водителя и вышел из внедорожника, направляясь к своему предпоследнему пункту назначения. Вместе с ним своего отбытия ожидали несколько омег и альф и одна связанная пара. Одного из присутствующих Джон знал и, дружелюбно улыбаясь, поздоровался со старым знакомым.

Молодой, но прославившийся на долгие годы снайпер Себастьян Моран оставался для доктора забавным и хвастливым парнем, с неизменной улыбкой на губах и горящими синими глазами, в которых горел настоящий огонь бесконечной энергии и нескончаемой храбрости.

- Моран! – Джон пожал протянутую сильную ладонь. – Тоже едешь домой?

- Да было бы куда, Джон. Ты знаешь, я волк-одиночка, так что в Лондоне не задержусь и поеду путешествовать или запишусь в контрактники, - с улыбкой ответил снайпер, перекинув сумку за плечо. – А ты куда подашься? К родным?