Гэсэр

Осторожность его исчезла.

На Бэльгэна коня он садится,

Поскорее домой стремится.

Чтоб Урмай-Гоохон с собой взять

И сюда прискакать опять.

В это время

Урмай-Гоохон глядит в окошко,

Похожая на красное солнышко.

— Ты, послушай,—

Говорит Гэсэр Урмай-Гоохон,—

Оказывается, был правдив твой сон,

С этим старцем, который тебе приснился,

В храме будучи, я объяснился.

На подставке, на возвышении

Восседает он без движенья,

От одежд испуская сиянье,

Восседает он, как изваянье.

А в руках своих держит чашу,

Что прислала бабушка наша,

Наша мудрая бабушка Гурмэ-Манзан.

Эту чашу серебряную я сразу узнал.

Хочет бабушка нас с тобой благословить,

Хочет бабушка нас детьми одарить.

Без потомства мы остаться боимся,

Поедем же с тобой во дворец помолиться.

Мы высокому небу помолимся,

И святому белому мы поклонимся.

Попросим мы у белого старика

Сынка.

Поехал Гэсэр ко дворцу с женою,

Кости его разогрелись, ноют,

Кровь его разгорячилась сильно,

Хочется ему сына.

Въезжают они в страну печальную,

В землю зноем всю спаленную.

Видят — гора стоит песчаная,

А склон у горы зеленый.

У этого зеленого склона

Дворец, крыльцо со ступенями,

Весь сияет он чистым золотом,

Весь сверкает дорогими каменьями.

На подвеске ли с неба храм спускается,

На подпорке ли с земли поднимается.

Входят они в золоченый храм,

Старца белого видят там.

Молятся они перед ним, каются,

Головами пола касаются.

Молится Урмай-Гоохон без лени,

На округло-прекрасные встав колени,

Молится и Абай Гэсэр усердно

Старцу белому, милосердному.

В это время черт притворившийся,

В старца белого превратившийся,

Хитрый Черный Лобсоголдой

Поднял чашу правой рукой.

— Тебя, — говорит, — как сына я люблю,

— Тебя, — говорит, — я чашей благословлю.

Гэсэр от этих слов встрепенулся

И к старцу белому лицом обернулся.

После этого,

Не тратя уж лишних слов,

Тот метнул свою чашу Гэсэру в лоб.

Заколдованной чаша та была,

Упал Гэсэр и превратился в осла.

Старец

Вместо Гэсэра, молитву творящего,

Увидел осла на полу лежащего.

От великой радости задрожал,

К ослу лежащему подбежал.

Пока этот осел на ноги не встал,

Пока этот осел опять Гэсэром не стал,

Он скорее потник на него накинул,

Он скорее седлом его оседлал,

Он скорее узду из-за пазухи вынул

И железной уздой его взнуздал.

Смотрит испуганно Гэсэра жена,

Не поймет, что бы все это значило,

Удивленьем великим удивлена,

Задачей большой озадачена.

Догадалась она, оставшись сама с собой,

Что тут было за волшебство,

Что это черта Лобсоголдоя

Черное колдовство.

После этого черт пронзительно свистнул,

И своих баторов крылатых вызвал.

В одно мгновение появились

Баторы, что хозяина стерегли,

Два крылатых батора с неба свалились,

Два крылатых батора выскочили из подземелья.

Красавицу Урмай-Гоохон они схватили

И на осла ее посадили.

И повез ее куда нужно

Тот осел — безропотный труженик.

Он красавицу Урмай-Гоохон в седле везет,

А черт его за узду ведет.

Едут они местами, где зверь не ночует,

Едут они дорогой, где лиса не учует.

Едут они, где их не увидит никто,

В далекую страну Хонин-Хото!

Хонин-Хото там была страна,

Безводна, безмолвна лежала она.

Была та страна холодной,

Была та страна голодной,

Была та страна пустынной,

Была та страна постылой.

Все там в ней наизнанку вывернуто,