Веллоэнс. Книга первая. Восхождение (СИ)

на горшечном поле. Через покрывавшие копоть стены просвечивала синева. «Еще

такой же» – подумал волхв. В Турмаге он видел один, и вот еще. В самом первом

жил староста Роуэльд. Кем же построены эти загадочные, неуязвимые здания? А

главное, для чего?

Тонкая круглая дверь отворилась без скрипа. Для амбара проход оказался

узковат, кони по-одному едва втиснулись. Внутри просторно, пахнет сеном и

полевыми цветами – будто снаружи и нет каменной неприветливой пустыни.

Авенир копошился снаружи – наконец, забежал внутрь, захлопнул дверь, громко

стукнув засовом.

Корво запалил факелы, рассовал в настенные петли. Помещение озарилось

теплым светом, просмоленные тряпки потрескивали, грели охладевший к вечеру

воздух. Дождь отбивал по крыше, мерная дробь – как через камень доходит звук? -

вселяла покой. «Необычно чувствовать безопасность, когда тебя вот-вот найдет

толпа обуреваемых яростью каменных тварей» – Авенир пристально разглядывал

внутренности помещения.

Пармен слонялся без дела, рассматривал разукрашенные неведомыми резами

стены, смотрел на отливающий синевой потолок, попинывал ворохи сена. Кони

беззаботно жевали, муравит зарылся в стог в дальнем углу. Ахалтекинец Корво

подобрался к стогу, отщипывал губищами сухоцвет. Захватил чернеющие щетинки

Унтц-Гаки, потянул на себя. Из стога появились блестящие жвала муравита, шумно

щелкнули – конь, испуганно заржав, попятился от ожившего стога.

Корво уселся на ворох пшеницы, достал фальчион. Короткое лезвие, в ладонь

шириной – больше похож на длинный ножик, нежели на меч. Выудил из тюка

точило, потихоньку шоркал, присматривался, время от времени щупал большим

пальцем острую сталь.

Авенир, закончив обход, плюхнулся на мешки с зерном, руки заложил за

голову, вперил взгляд в потолок. Губы неразборчиво бормотали, иногда срывался

возмущенный возглас – волхв то ли путал слова, то ли сетовал на судьбину. Пармен

рухнул возле стены, руки положил на колени, виновато всхлипнул.

– И куда нам дальше?

Бородач сложил оружие, достал небольшой треугольный щит – все-таки

прикупился у кузничихи, принялся рассматривать, поглаживал каждую бороздку и

выемку.

Волхв сосредоточенно сказал:

– Пока сидим здесь. Турмы не пробьют амбар. Уж не знаю, из чего сложен, но

камень его не возьмет.

– А когда провиант съедим?

– Не придумал еще.

– А я знаю. Зажарим цыгана. Потом коня его. Черед дойдет до муравита -

сладкое ж на последок. Там и подраться не лень будет. Ты, конечно, суховат и мясо

у тебя, как у мага, кислое, тухлое – но с голодухи сойдет. А там и турмы отстанут.

Авенир зевнул.

– Своего то коня конечно, под нож не отдашь. Попробую один вариант. В книге

прочел. Пусть боги нам помогут.

Обернулся к юноше:

– Пармен, просыпайся. Глаголь, отчего невесел так.

Скрутившийся в калач цыганенок, закряхтел, утер ободранный нос.

Жутковатые, налившиеся кровью, глаза пусты, безразличны. Корво добродушно

улыбнулся:

– Если вдруг обидел, назвав оборотнем, прости. Не принято у меня умышленно

людей язвить. Рассказывай, какой ты породы.

Пармен вздохнул:

– Будете ли слушать? Хотя, спешить некуда.

« В той земле, откуда я родом, ребенку не принято давать имя. Для племени

имя – священная тайна, каждый сам выбирает свое наречие в день инициации.

Наша стая жила на просторной кулиге, неподалеку от чистой широкой реки.

Прекрасное место – с первыми лучами солнца просыпаются и тянут

незамысловатые рулады ветра, вода меняет цвет, а лес наполняется тысячами

звуков. Мы, кидвары, в близком родстве с волками, почитаем их за предков, разучившихся превращаться в людей. Издревле дружбу водим, помогаем, сами

зверьем перекидываемся.

Когда я родился, шла великая борьба между нами и племенем арпейнов.

Большие черные кошки, их изящество и смертоносность восхищала даже нас –

заклятых врагов. В лесу их не одолеть – не влезают, а взлетают на деревья.

Ловили их на полянах, метали кинжалы. Настал мой день инициации. Я тогда был

еще совсем юн, девять зим. Как я ждал этого времени! Девять зим – и стану

настоящим воином!

Все мужчины собрались у священного круга. Перевертышей было еще

мальчишек семь. Горели костры, били барабаны. Как и у турмов. Все перекинулись

волками. Я ударился оземь – ничего. Бился изо всех сил – только кожу разодрал.

От отчаяния хотел бежать – жалкий, ободранный, глаза заливает кровь, –

споткнулся – и мягко приземлился на все лапы.

Перекинулся арпейном. Барабаны утихли, маги застыли в смятении. Тишина

сменилась гневными криками. Меня выкинули из стаи. Я не обрел имени, а значит

и жизни. Скитался отшельником по горам и лесам, пока однажды не набрел на

цыганский табор. Так меня приняли в семью – да и куда деть девятилетнего

ребенка? Жил, как все, плясал, пел, а на полную луну укрывался в кибитке или

уходил в лес.

Тринадцатый день рождения совпал с полнолунием. Я не мог уйти или

скрыться, в середине празднования обезумел. Перерезал весь табор. Одним из

убитых был мой сводный пятилетний брат. Я убежал из леса – чтобы забыть об

унижении, о звериных корнях, о братоубийстве. С тех пор скитался, просил

подаяния. Узнал, что если семь полных лун не перекидываться, останусь человеком

навсегда.

Вчера была четвертая луна. Но турманские жертвы, пытки молодых людей

и красивых девушек… Среди кидвар всегда было почтение к молодой силе. Нас

берегли, заботились, уважали. За убиение молодого охотника наказывали строго.

Даже меня не растерзали, а лишь изгнали, хоть и просил смерти. Кидвары не

терпят кошек, – я грезил охотой на врагов – каково мне было перекинуться в

такое? Во время полнолуния я могу впасть в беспамятство, потеряться в

пространстве и времени, напасть на тех, кто мне дорог. Держался до этого, не

оборачивался – спускал кровь, чтобы не было сил перекинуться.

Я желал слить ненавистную мне природу, наипаче – способность менять

личину. От арпейнов унаследовал меткость и скорость, потому так умело

обращаюсь с кинжалами, хотя сроду в руках не держал. Вы – первые, кто не

прошли мимо попрошайки, но дали имя – а значит, приняли в стаю, подарили

судьбу. Не говорил, кто такой от страха – знаю, как с перевертами обращаются».

Корво шмыгнул носом:

– Говоришь, дикий зверь. Ну-ну. Дело полезное, в квесте пригодится. Будешь

на обед белок с горностаями таскать.

За амбаром громыхнуло. В запертые врата тяжело ударило. «Словно голову

каменного великана швырнули» – несмотря на надежные стены у Авенира

пересохло в горле. Удары нарастали, грохот становился сильнее. Кони испуганно

заржали, встали на дыбы. Унтц-Гаки высунулся из стога, внимательно наблюдал за

друзьями.

Пересиливая гул, Корво крикнул:

– О, проснулись наконец-то. Я думал – мимо пройдут, не заметят. Не пачкайте

портки, друзи. Крепость даже не шелохнулась, авось, схоронимся в этом сарае.

Трясло все сильнее. Волхв поднялся, с трудом удерживаясь, поплелся к

лежащему в углу вороху соломы.

Бородач одобрительно кивнул:

– Мудрец. Не хочет, чтобы куча загорелась, а то спалимся вмиг. Турмы больше

сырое мясо любят, съедят быстрее.

Пармен лежал ничком, простонал:

– Я бы и сырого сейчас поел. Или вяленого, оно вкуснее жареного даже.

Авенир дошел до стены, произнес несколько фраз, поводил рукой по гладким