Что уж, мы уж, раз уж, так уж...

"О, Ё-о-о!" — Ужаснулось эхо.

— Ну, если бьет, значит точно, любит. — Подытожил Никанор.

"А хрен ли!" — Поскакало по горам эхо.

Все затихли, завидуя Диогену, только модельные плетенки шаркали, приглашая эхо к диалогу. Правда, длинного диалога не получилось. На все приколы эхо, плетенки отвечали нудно, буднично и однообразно. Никакой инициативы или полета мысли у модельной обуви не наблюдалось. Наконец эхо не выдержало такого издевательства и со злорадством заметило:

— Кстати! Не мешало бы помянуть обувку вашего гнома.

— В каком смысле? — Не прекращая движения, спросил Брыня.

— В заупокойном. — Хихикнуло эхо.

— Не понял? — Витязь остановился, потому что действительно не понял.

Все, по очереди ткнулись в него, и тоже остановились, задрав вверх лица.

— А чего, тут, непонятного? — Эхо тоже остановилось. — Через двести метров, вашему гному, ноги откусят. Можете спросить своего дудочника.

Друзья посмотрели на Бояна. Тот, как-то сразу посерел лицом и кивнул, подтверждая то, что сказало эхо.

— А почему, только гному, ноги откусят? — Брыня хотел докопаться до истины.

— Потому что он идет последний. — Объяснило эхо. — Первых сожрут, а на гноме аппетит испортится.

Диоген, по своей врожденной привычке, хотел, было возмутиться намеку эхо, что он, якобы, не вкусный, но его опередил Никанор.

— Это почему же, на Диогене, аппетит испортится? — Потребовал он ответа. — Он, у нас, очень даже аппетитный.

— Не верю!!! — Голосом Станиславского, ответило эхо. — Хорошая еда, не шаркает, как старая, костлявая кляча.

— А ну, цыц! — Рявкнул Брыня. — А то всем, сейчас, по ушам.

— Да. — Всхлипнуло эхо. — Меня обидеть дело не хитрое. Любой поэт знает, что эхо пугливое. Я вот посмотрю, что ты, через двести метров, про уши скажешь.

— А что там, через двести метров? — Спросил витязь.

— А я почем знаю? — Искренне ответило эхо. — Пещера там. Рычит кто-то. Я туда не суюсь. Там глухо, как в психиатрическом изоляторе. Даже шагов не слышно. Но если судить по рыку, то зверюга знатный.

Боян кивнул головой.

— Да! — Вспомнило эхо. — По ночам, этот тип летает.

— Только этого нам и не хватало, — намекнул Никанор, — чтобы этот проглот еще и летал.

— Тихо, говорю! — Осадил Брыня. — Значит, летает? И ты не рассмотрело, кто летает?

— Ну, ты дед, ва-а-аще! — Возмутилось эхо. — Я, что, тебе, дальнорукий? Я в близь-то, ни хрена не вижу. Я, все больше по слуху и на ощупь. А он по ночам летает. Надоел, гад. Крыльями хлопает, а я боюсь ответить.

— А тебе-то чего бояться? — Хмыкнул Никанор. — Ты же эхо.

— Да знаю, что эхо, а все равно страшно. — Оно перешло на едва слышимый шепот. — А вдруг, это чудище, эхами питается? Что-то ему надо жрать? Туристы сюда редко забираются.

— Хорош базарить! — Брыне надоело. — Значит так. Я иду первый, а вы все, через сто метров за мной.

Он не стал дожидаться ответа и пошел вперед. Все остальные, включая эхо, стали считать Брынины шаги. Спорить с витязем, перед битвой, не решился даже Никанор. У каждого в голове сидела только одна загадка: "Рычит и летает, но не колибри?". Отсчитав сто Брыниных шагов, друзья сбились в кучу, чтобы в случае чего, зверюга подавилась, и мелкими, но твердыми шажками, двинулись за вожаком.

Брыня подошел к входу в пещеру. В глубине пещеры была такая темнотища, что любой афро-американец позавидовал бы.

Когда в инструкции, для пользования электрической лампочкой, пишут, что ее нельзя засовывать в рот, весь мир принимает это, как аксиому. Русскому надо проверить и, если удастся, то опровергнуть. Даже, когда хирург, вынет у него изо рта эту лампочку, чуть не разорвав до ушей щеки, он сомневается, что лампочка не вынимается.

Когда на скамейке висит табличка с предупреждением, что она покрашена, только русский отваживается сесть на нее, или, в крайнем случае, провести по скамейке пальцем.

Когда осиное гнездо гудит, только русский ударяет по нему палкой, чтобы увидеть нарушителей спокойствия.

Только русский проверяет величину злости собаки во дворе; кормит зверей, когда запрещено это делать; заходит, где посторонним вход воспрещен; пьет все, что горит.

Брыня был русским человеком. А что делает русский человек, когда ему говорят, что из этой пещеры кто-то выскочит и его сожрет? Правильно! Он немного подождет и, не дождавшись, кинет в темноту пещеры камень. Что витязь и сделал, предварительно засучив рукава, чтобы не мешали.

Из пещеры раздался недовольный предупредительный рев. Брынины друзья, которые тоже считали себя русскими, ускорили шаги, чтобы не прозевать того, кому Диоген испортит аппетит.

Рев не прекращался, а наоборот, усилился.

— Выходи, вражина, и покажи свои уши!!! — Рев Брыни, пожалуй, был посильнее хозяина пещеры.

Тот тоже заметил это. Рев прекратился. На смену ему пришла дрожь земли. В пещерной темноте ничего не было видно. Оставалось только гадать о том, что там происходит. Или там кто-то пляшет, или бегает, или трясется от испуга. Даже эхо, превозмогая страх, подобралось поближе.

— Ну, что он там тянет? — Шепнуло оно. — Скорей бы уж показывал свои уши. Мочи нет ждать.

Дрожь земли усилилась. Послышался отдаленный топот. Кто-то увесистый, несся на встречу любознательным друзьям. Все, с огромным нетерпением, ожидали развязки, изредка поглядывая на вставшего, на носочки, чтобы лучше видеть, гнома. Их нетерпение проникло в пещеру и, похоже, насторожило того, кто только что рычал и рвался на выход. Топот стих и только редкий треск под чьими-то ногами, то ли устилавших пол пещеры веток, то ли костей, то ли камней, указывал на то, что к выходу кто-то крадется. Вскоре, в темноте пещеры, в самом центре, показалось расплывчатое темное пятно. Стало ясно, что развязка близка к финалу. Друзья придвинулись поближе к выходу из пещеры, чтобы покончить с неизвестностью раз и навсегда.

Пятно остановилось. Брыня вглядывался в темноту, гадая над тем, что остановило монстра. Может, он испугался, а может, выбирает, с кого начать свое пиршество?

— Ну, долго тебя Диоген ждать будет? — Крикнуло эхо.

Пятно молчало и стояло на месте.

— Щас я сам приду! — Крикнул Брыня, теряя терпение.

— Добры-ыня-я!!! — Теплый, радостный крик, вылетел из пещеры и толкнул друзей.

Брыня вытянул шею, приставил ладонь козырьком, и, даже прищурился, чтобы лучше рассмотреть того, кто находился в пещере и приветствовал его. Дрожь земли восстановилась, пятно рвануло на выход. Наступал момент истины.

Когда из темноты выплыли три головы на длинных шеях, Брыня улыбнулся в тридцать два зуба, раскинул руки и помчался на встречу с неведомым, вопя во всю глотку:

— Горы-ыны-ыч!!! Тво-ою-ю ма-а-ать!!!

Они встретились на границе света и тьмы, столкнувшись так, что Брынины друзья попадали наземь, а с ближайших елей посыпались шишки, короеды и белки. Эхо подкралось к валяющимся на земле друзьям и зловеще зашептало:

— Чо разлеглись как на Мурманском взморье? Делаем ноги, пока оно вашего клоуна гложет!

Из пещеры доносились редкие хлопки, то по спине, то по чешуе. Диоген, лежавший на спине и дрыгавший ногами, как майский жук, перевернулся на живот, вскочил на ноги, подтянул трусы и понесся во внутрь пещеры.

— У-убью-ю! — Заорал он, скрывшись с глаз.

Оставшиеся поднялись с земли и последовали примеру, проявившего героизм гнома, но тут же снова попадали, сбитые вылетевшим из пещеры Диогеном.

— Ну, что там? — Спросил Никанор, придавленный к камням очумелым гномом.

— Жрут друг друга. — Ответил Диоген, барахтаясь на домовом.

— Что ж ты не помог? — Спросило эхо.

— Я только хотел одну голову открутить, — оправдывался Диоген, поправляя трусы, — а мне как врезали хвостом.

— Откуда у Брыни хвост? — В один голос удивились друзья.

— Не знаю? — Задумался гном. — Вообще-то, у него и голова одна. — Вдруг Диогена осенило. Он округлил глаза и испугано прошептал: — Там еще кто-то есть.