Между ангелом и бесом

— Ты, типа, это! А ниче!!! А слесарей сюда, вот че!!! Я че, терпила  тебе, не фиг меня за фраера дер­жать! Да, опять накололи! Да, с сантехникой! Бери выше — взрыв! Слесарюг сюда — если не исправят, то останутся без чайников. Ты мне понты не коло­ти — урою! В натуре, и миноискатель прихвати — может,  еще где заложено...

Эту содержательную речь Полухайкин не закон­чил — в трубке послышались противные хихикающие гудки. Новый русский рванулся прочь, но не успел — телефон взорвался. Осколки забарабанили по широ­кой спине, оставляя на ней кровавые полосы.

— И с телефоном осбсохатился, в натуре,— грустно прокомментировал сие событие Альберт Иванович, вздохнул и, вдруг вспомнив, что он не одет, потащился в спальню.

Стоя у огромного, во всю стену, шкафа, он некоторое время тупо смотрел в него, потом, спохватившись, достал спортивные штаны и просторную футболку. Оделся, задвинул зеркальную дверцу на место и посмотрел на свое отражение. Перед ним в зеркале стоял двухметровый детина. Плечи — косая сажень. Короткая, ежиком, стрижка, квадратные лоб и подбородок, лохматые брови над черными бусин­ками глаз, крупный нос картошкой. Полухайкин сно­ва хмыкнул — красавцем он себя не считая, но по­лагал, что выглядит очень представительно, как, впрочем, и должен выглядеть настоящий мужик.

Бросив взгляд на постель, где под одеялом уга­дывалась фигура его постоянной подруги Ляли, он снова вздохнул. Как же ему надоели эта вечно го­лодные, злые девки, телом похожие на батареи ней­трального отопления! Как же хочется обнять норма­льную бабу с пышными формами. И чтобы не го­лосила от его крепких объятий, как эта щенки.

— Ой, пупсик, ты уже здесь, а мне такой перстенек снился, как будто Ленка всего за полштуки баксов предлагает. А я ей вроде отвечаю, поди, гонишь, а она...

Полухайкин отключился от болтовни проснув­шейся подружки, продолжая в уме составлять список качеств идеальной, в его понимании, женщины.

— ...закатили в кабак, и, представляешь, бабки кончились...

Альберт подумал, что его супруга должна уметь молчать, экономить деньги, знать, как их зарабатывают…

— Посмотри.— Я Ляля вскочила на ноги и приспустила трусики, оголив пупок.                    

— И что? — с недоумением спросил потерявший нить разговора Полухайкин.                           

— Как что? Это же жировая складка в зародыше!!! — Глаза у Ляли округлились, а в голосе зазвенел ужас. — Придется на диету садиться.

— Помешались они все, что ли? — вздохнул Полухайкин, закрывая за собой дверь. Впрочем, Ляля так увлеклась разговором, что не заметила ухода со­беседника.— Моя будет в три обхвата, и обязательно с грудью, и чтобы рожать сама могла, и кормить детишек, и чтобы семья…

Альберт вздохнул — женщины были вторым разочарованием в его жизни. Его положение нового русского, первого в Зелепупинске, обязывало иметь любовниц, согласно моде плоских и бестелесных, а такие были очень глупы. Умные в Зелепупинске не задерживались.

Первым же разочарованием и была невозможность пользоваться навороченной техникой.  Будто злой рок преследовал его. Все приборы в радиусе десяти мет­ров начинали взрываться. Это касаюсь любой техники — хотя у Альберта была шикарная ванная ком­ната с джакузи и прочими прибамбасами, как следует вымыться он мог только в допотопной русской бане.

— Бред какой-то, — пробормотал он и спустился вниз, на первый этаж, болезненно морщась при каж­дом шаге. Лампочки за его спиной лопались, осыпаясь сверкающим стеклянным дождем. Хотя он привык к этому и почти не обращал внимании, сегодня все казалось особенно зловещим. — К бабке, что ли, сходить? Типа, порчу снять.

 К счастью, на кухне приборы оказались выключенными, и он, потянув на себя ручку бара, наугад в темноте нашарил бутылку и припал к горлышку, снимая стресс.

За окном полыхнула трансформаторная булка — в микрорайоне погас свет. Команда пожарников, за зарплату круглосуточно дежурившая у дома Полухайкина, оперативно сбила пламя.

— Господи, ну когда же все это кончится? — сказал вслух Альберт и снова присосался к горлышку, делая большие глотки…

В дальнем углу кухни на пустом месте появился огненный столб. Несчастный Альберт выронил бу­тылку и заплакал.

— Типа... пожар... опять... — бормотал он, разма­зывая по лицу скупые мужские слезы. Но пожара не случилось — свечение исчезло, а в углу нарисовались два темных силуэта.— Барабашки, в натуре,— сделал вывод Полухайкин,— точно, порчу снимать пора! Или лучше батюшку пригласить?

Он поскреб затылок. Потом решил, что утро ве­чера мудренее и вышел в гостиную. В огромном ка­мине весело плясали языки пламени, освещая часть комнаты. Хозяин упал в кресло и устало вздохнул — барабашки вошли следом и сели напротив.

— Ну и прикид,— покачал головой Полухайкин, разглядывая гостей.

Гости оказались разномастными — брюнет и блондин. Брюнет обладал цепким взглядом профессионального киллера. Этот взгляд совсем не вязался с черным фраком оперного певца и устаревшей ба­бочкой на кружевной манишке.

Блондин казался типичным лохом, каких мальчики Альберта пачками стригут на вокзале. Казалось, парень чему-то удивился, и в этот момент его ударили по голове тяжелым предметом. Глаза так и остались навсегда вытаращенными, а взлетевшие вверх брови норовили уползти под тюбетейку. Может, в жизни он был и не так глуп, но Альберт, посмотрев на яркую кофточку, какую можно увидеть в паре с сомбреро, а не с тюбетейкой, ситцевые трусы до колен и почему-то лапти, усомнился в этом.

— Это он,— удовлетворенно произнес брюнет.

— Почему ты так уверен? — Брови блондина все-таки юркнули за край головного убора.

— Сам посуди — такой дворец в этом захолустье мог построить только настоящий король! — Брюнет оглядел гостиную так, словно мог видеть в темноте.— Точно он!

— Ребята, вы типа это, барабаньте скорей! Три часа утра, я спать хочу. —  Полухайкин зевнул.— Да­вайте взрывайте, что еще осталось, и баиньки.

— Он имеет в виду тамтамы? — Блондин повер­нулся к чернявому.— На чем барабанить?

— А вот это мне по барабану.— Первый новый русский города Зелепупинска снова зевнул.— Глав­ное, чтобы быстро.

— Ну что, начнем? — спросил белобрысый.— Сам просит.

Брюнет кивнул. Гости встали с дивана, подошли к измученному ночными событиями Полухайкину и, подхватив его под локотки, вознеслись.

Именно так описывала эту картину братве и ми­лиционерам подруга Альберта Ивановича. Она вошла в комнату как раз в тот момент, когда троица взлетела под потолок и исчезла, оставив после себя голубое свечение.

— Сгорел, как есть сгорел. Синим пламенем,— трактовали это событие бабульки на окрестных лавочках.

Вознесен,— утверждали члены местной рели­гиозной общины.

Сам Полухайкин ничего ню почувствовал. Просто моргнул — и вместо привычной гостиной перед ним предстала средневековая зала, в дальнем углу которой стояла кровать королевских размеров. С кровати доносился богатырский храп. Стены, сплошь увешанные гобеленами, поддерживали находившийся где-то далеко потолок. Пол был покрыт коврами. И только приветливо танцующий огонь в камине напоминал о доме.

— Приехали,— почему-то шепотом сказал брю­нет.— Буди ворюгу.

Блондин на цыпочках подошел к постели, но лапти зацепились одна за другую, и он грохнулся на пол, по пути опрокинув ночной горшок.

— Вас сразу на куски рубить или вы так запомните, что раньше обеда меня будить нельзя? — басом ска­зал кто-то. Из-под одеяла выдвинулись две ноги с грязными пятками и одна рука, которая эта пятки почесала. — Уйдите с глаз моих, остолопы!

— Смотри, ангелок, Рыжий за десять лет ругаться по-королевски научился! Пошли отсюда, может, он за следующие десять лет править страной научится?  — съязвил Гуча.

С кровати упал ворох одеял, покрутился по полу и развернулся, выпустив на волю рыжую голову с разноцветными глазами.

— Пришли, — выдохнул Самсон и поднялся.

Из тонкого паренька вырос сильный мужчина. Мышцы перекатывались под загорелой кожей. Плечи развернулись вширь. Разноцветные глаза сияли, но плутовское выражение лица не изменилось. И пальцы остались прежними — тонкими и гибкими.