Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

Я очень боюсь, что болезнь станет распространяться и дальше. Еще слишком рано говорить об эпидемии, но присутствие русских солдат в Каликшутре отменяет запрет на проникновение за Калибарский перевал. Если мы засвидетельствуем другие случаи заболевания, я сочту своим врачебным долгом более подробно исследовать его сущность. Надеюсь, если я смогу найти лекарство, местные жители меня простят. Козья кровь и золото могут оказаться недостаточной защитой.

Не стану отрицать: при мысли о том, что наконец-то мне удастся проникнуть в Каликшутру, меня охватило определенное возбуждение. Болезнь, что властвует там, очень и очень необычна Если я смогу определить ее природу, вся программа моих исследований будет, возможно, успешно завершена. И ваша теория, Хури, состоящая в том, что это заболевание объясняет миф о вампирах, также может получить подтверждение.

Надеюсь, нам представится возможность обсудить все это.

Так что до встречи.

С наилучшими пожеланиями

Джек.

Я знал, что мои люди без труда вынесут марш-бросок, и на следующее утро мы выступили в путь в хорошем расположении духа. Однако я не забыл позаботиться о прикрытии тыла Самый быстроногий из моих солдат был послан назад с депешей Памперу и его полку, где им предписывалось продвигаться как можно быстрее. Еще двум людям я поручил охранять верхнюю часть дороги. Оставшиеся семь солдат сопровождали меня, и с нами был доктор Элиот. Он сказал, что нам понадобится проводник, ибо путь трудный, и что он доведет нас до Калибарского перевала, то есть до ворот в саму Каликшутру. Я выдал ему армейский револьвер. Он вначале отказался, заявив, что никогда им не воспользуется, но в конце концов внял моим настояниям. Я был рад его обществу, ибо он крепкий мужик, а тропа воистину оказалась очень коварной. Как я уже упоминал, я слыл довольно хорошим охотником и в свое время мне довелось повидать джунгли, но ничто не могло сравниться с теми лесами, через которые нам пришлось прорубаться. Природа не могла создать более действенной преграды, и мной стало овладевать очень странное чувство, что обычному человеку просто не место здесь. Назовите это солдатским суеверием, назовите чем хотите, но у меня вдруг возникло дурное предчувствие касательно того, что лежит впереди. Естественно, я не показывал вида, но все равно что-то меня тревожило — опасность я нюхом чуял, поскольку немало поохотился на тигров и другую крупную дичь и научился доверять своим инстинктам. А сейчас мы вышли на самую опасную дичь — на человека! — поэтому в любое время удача могла отвернуться от нас, и мы из охотников превратились бы в добычу.

Весь день мы провели в трудном походе. И лишь к ночи джунгли стали реже. Наконец, когда я устало взобрался на очередной уступ, Элиот, стоявший рядом, указал вперед.

— Видите вон тот утес? — прошептал он.— С него открывается отличный вид на Калибарский перевал.

Взглянув в указанную им сторону, я увидел дорогу, круто вьющуюся вверх по склону горы. Она была открыта и, следовательно, опасна, но именно по ней нам предстояло идти дальше, ибо с другой стороны перевала горы вздымались к небесам сплошной скалистой стеной высотой в сотни футов. А на самом верху этого скального образования, очевидно, находилось плато.

Элиот тоже смотрел туда.

— Каликшутра за вершиной,— сказал он.

— Господи, неужели? — проговорил я.— Тогда мы вляпались. Более подходящего места для засады я в жизни не видел.

И действительно, в гот же миг тишину джунглей разорвал выстрел. Я повернулся и нырнул в подлесок — впереди замаячили какие-то фигуры, словно духи, среди деревьев. Мои люди открыли огонь, и фигуры стали падать. Наша стрельба была быстра и смертоносна. Вскоре русские исчезли из поля нашего зрения — были убиты или бежали. Джунгли вновь замерли в безмолвии.

Мы продолжали продвигаться вперед, к дороге на Каликшутру, но не прошли и полумили, как на нас опять напали. Правда, мы снова успешно отбили налет и двинулись дальше. Вскоре мы добрались до плоской и открытой площадки, где горная дорога подходила вплотную к джунглям, и я понял, что если мы посмеем сделать еще хоть один шаг, то угодим прямо в западню. Я осмотрелся. По обочинам дороги высились обломки скал, и я приказал своим людям занять позицию за ними. Но не успели солдаты выполнить мой приказ, как воздух прорезал нечеловеческий вопль.

— Боже мой,— пробормотал Элиот.

Из тьмы, словно из-под земли, возникла цепь людей — лица их были бледны, а глаза ярко горели. Я привел в готовность свое войско и рявкнул: «Огонь!». Раздалась смертельная трескотня, и семеро противников упали навзничь в пыль.

— Огонь! — повторил я, и мы пробили еще одну брешь в их рядах.

Но они шли и шли. Было видно, как из темноты поднимаются все новые и новые фигуры: положение становилось весьма напряженным. Я бегло окинул взглядом противника и заметил, что позади всех стоит русский в чалме и принюхивается к воздуху. Он ничего не говорил, но солдаты безоговорочно подчинялись каждому его жесту, и я сразу понял, что это командир. Я склонился вперед и заговорил с рядовым Хаггардом, лучшим стрелком среди нас. Хаггард прицелился, среди скал эхом прокатился звук выстрела, и русский в чалме, зашатавшись, упал. Нападающие мгновенно утратили всю свою уверенность.

— Пальни в него еще разок,— приказал я Хаггарду, вскакивая на ноги.— Бей их, ребята!

С криками мы бросились в атаку. Противник дрогнул и моментально рассеялся, оставив после себя лишь трупы. И снова воцарилась тишина. Дорога принадлежала нам.

Я знал, что передышка будет лишь временной, а поэтому первой моей задачей было выставить часовых. Тем временем Элиот ходил среди убитых, убеждаясь, что среди них не осталось тех, кто мог бы нуждаться в его помощи. Вдруг он замер на месте и подозвал меня.

— Этот еще жив,— сказал он,— хотя и не знаю каким образом.

Я подошел к доктору. Тот стоял на коленях над стройным человеком в чалме, командиром. Русский был дважды ранен в живот, и кровь фонтанчиками хлестала из жутких ран. В руках Элиота тело офицера выглядело чрезвычайно хрупким, и я тоже сначала не поверил, что этот человек еще жив. Я наклонился ниже и заглянул раненому в лицо. И тут же присвистнул, вскричав:

— Боже мой!

Передо лшой лежал не мужчина, а женщина, и к тому же хорошенькая. Лицо ее было бледным, оно казалось почти прозрачным, и до меня вдруг дошло, что я никогда не видел женщины и наполовину столь прекрасной. Даже Элиот, которого я считал довольно хладнокровным типом, похоже, был восхищен ее красотой, но все же в ней присутствовало что-то отталкивающее, что-то неописуемое, отвратительное. Красота и ужас смешались, так что сквозь ее привлекательность проглядывало нечто адское. Прочитав это, вы решите, что я просто перегрелся на солнце... Что ж, было действительно очень жарко, но думаю, что моим инстинктам, проверенным в боях, все же можно доверять. Я сдвинул чалму женщины, и длинные черные волосы рассыпались по моей руке. Увидев блеск разных побрякушек, я отшатнулся, потому что сразу узнал их — они были точь-в-точь похожи на украшения на шее идола Я нагнулся пониже и вгляделся, но тут наша пленница открыла глаза, глубокие и большие,— такие глаза считаются эталоном красоты на Востоке. Однако взгляд их обжигал как огонь, и я почувствовал, что меня бросило в дрожь: столь полны они были ненависти и дьявольской силы.

— Спросите, кто она,— приказал я, вскакивая на ноги.

Элиот что-то прошептал, но женщина ничего не ответила, и глаза ее вновь закрылись.

Я взглянул на рваные раны, зиявшие на ее теле.