Perfectly entwined (СИ)

— Я покажу дорогу, — говорит брюнетка. — Пока что прямо, там дальше будет съезд.

Машину трясёт на разбитой старой дороге, и Луи сжимает бедро сидящей на его коленях девушки, прижимает её ближе, уберегая от падения. Взгляд Гарри скользит по его руке на ткани женских джинсов, но укола ревности не следует. Луи чувствует лишь пустоту и серое облако вины внутри.

— Гарри, — он тянется свободной рукой над коленями брюнетки, сжимает ладонь своего парня. Тот дёргается, глаза испуганно округляются, но Луи не позволяет ему вырваться. — Не закрывайся. Ты же знаешь, что от этого только хуже.

Неуверенно он кивает, пожимает руку в ответ, и Луи чувствует, словно ледяная грязная вода поглощает его от кончиков пальцев на ногах, и всё выше, сковывает дыхание.

— Вы соулмейты? — спрашивает брюнетка. Гарри кивает, а тепло от его руки будто пульсирует на коже Луи.

Они замирают в молчании, под шуршащий звук колёс по гравию, на который внезапно сменился старый асфальт. Девушка, сидящая у Луи на коленях представляется — её зовут Саманта, подружку-брюнетку — Элизабет. Они неловко улыбаются, благодарят за помощь, но разговор затухает подобно спичке, быстро и стремительно. Тишина наполнена усталостью, пережитыми за день событиями, что изменили не только мир, но и каждого взятого отдельно человека.

Страх поселился глубоко в костях, и Луи чувствует его концентрацию где-то под ногтями; гонит свои липкие ощущения прочь, лишь бы Гарри не заметил, не почувствовал дрожащую внутри панику.

Несколько домов стоят на пологом холме, отрезанные от леса неширокой речкой, и в свете фар она блестит маслянистой плёнкой. Тёмная, как наставшие времена, манит к себе чернеющей глубиной. Лиам припарковывается недалеко от ближайшего здания, гасит зажигание, и единственный свет в этом безлюдном одиноком месте — их фары — затухает.

По одному они покидают салон, и стоит ступням оказаться во влажной траве, Гарри тут же подходит, сжимает правую ладонь обеими руками, губами касается кожи на шее. Его сердце бьётся тихо-тихо, будто боится своим нестройным ритмом спугнуть мерцающую тишину вокруг.

— Наш дом следующий, — Бетси жмётся к подруге, и обе они не отходят от Лиама ни на шаг.

Листья шумят на ветру, после отчаянных криков, заполнивших окончание дня, этот звук бальзамом ложится на нанесённые сознанию раны. Дверь тихо скрипит, и Луи быстро кладёт свою руку поверх вымазанной в крови руки блондинки.

— Не надо, Сэм. Обойдёмся без света. Мало ли кого мы можем привлечь им.

Она кивает, проходит дальше, освобождая место остальным.

Очертания предметов размыты темнотой, поэтому Луи держится за стену, ведёт по шершавой поверхности, пока следует за девушками вглубь дома. Гарри всё так же сжимает его ладонь, и ощущение его тёплой кожи напоминает о том, что они живы. Они в порядке.

— Здесь почти нет еды, но где-то, я знаю, мама хранила конфеты, — Элизабет заходит в кухню, рукой показывая, чтобы ребята подождали её в коридоре. Найл прислоняется к стене, тяжело выдыхает, озвучивая общее настроение безнадёжной усталости.

Щурясь в темноте, Луи приподнимает руку Лиама за запястье, пытаясь разглядеть циферблат часов. Он часто моргает, но стрелка всё равно расплывается.

— Второй час, — шепчет друг.

Бэтси возвращается с едой, раздаёт ребятам шоколад и пластиковые бутылки с водой, и они все вместе поднимаются наверх по старой деревянной лестнице. Тут гораздо темнее, занавески задёрнуты, но как хозяйка дома Элизабет знает наизусть расположение дверей.

— Луи, — зовёт она. — Эта вам подойдёт, тут двуспальная кровать. Комната родителей. Остальные будут через стенку, у Бенджи. Мы с Сэм займём мою, в конце коридора.

— Двери заперты, да и соседей тут нет — я уверена, другие дома пусты. Так что выспитесь. Завтра будет тяжёлый день, — тихо говорит Саманта.

— Теперь каждый будет таким, — отрезает до сих пор не произнёсший ни слова Найл и уходит в комнату, предназначенную ему на эту ночь. Будто растворяется в темноте, оставляя свои тяжёлые, полные пророческой безнадёжности слова висеть в воздухе.

〄〄〄

От Луи пахнет шоколадом и потом, и его пронзительные голубые глаза неспособна скрыть даже ночь. Оттенки летнего неба в его взгляде Гарри может разглядеть в темноте.

Потолок незнакомой комнаты давит, не позволяет расслабиться, а горячее родное тело рядом — впасть в смятение. Гарри балансирует на границе диаметральных настроений, готовый сойти с ума от пережитых эмоций и распирающих голову мыслей о будущем.

— Прекрати, — тонкие пальцы впутываются в волосы, массируют кожу головы, разгоняя кровь. Гарри ластится под эту руку, словно кот. — Я чувствую то, что ты отчаянно прячешь даже от себя. Помнишь, о чём мы говорили? Не заталкивай внутрь, говори.

Ветер гнёт ветки за окном, и они, будто монстры из детских страшилок, скребутся в стёкла. Этот звук заставляет вздрагивать, то и дело сбивает чёткий ритм сердца.

— Я был идиотом, когда выбрал психолога себе в пару, — говорит Гарри, но наполняется нежностью до краёв, стоит Луи опустить руку и провести по его обнажённому торсу горячей ладонью.

— Никакого выбора не было, на самом деле, — отстранённо шепчет он, глядя в потолок, но пальцы вырисовывают невидимые круги на коже Гарри. — Говори, что беспокоит тебя.

После пережитого ужаса тёмная комната кажется краем Вселенной, куполом, что хранит их покой от ада снаружи. Гарри ёрзает в чужой кровати, но уверенность эмоций Луи напирает на него, загоняет в угол.

— Ладно, — сдаётся он и открывает собственные чувства, выплёскивает на Луи скопившийся в душе ужас. — В парке, когда началось всё это безумие, я оказался зажат между заражёнными. Пытался помочь девушке, но она уже была… такой. Я стоял там, держал её за плечо, а ещё двое рычали, готовые броситься на меня.

Горло сжимается от спазма, слова превращаются в нелепый звук, почти всхлип. Луи сжимает его тело в руках, с силой, показывая, что контролирует ситуацию, доказывая, что они в безопасности.

— Я сбежал. Больше не думал о том, чтобы помочь кому-то, — дрожь рождается в кончиках пальцев, ползёт по рукам вверх. — Бросился вперёд, а эти твари за мной. Знаешь, я слышал крики, слышал рычание монстров, хруст человеческих суставов в их челюстях. Я оставил так много людей позади и не помог ни одному из них. Я всех бросил, Луи, чтобы выбраться.

Губы со вкусом шоколада прерывают болезненный поток слов, когда Луи целует его, поворачивает и подминает под себя.

— Послушай, Гарри, — любимые голубые глаза так близко, и внутри Гарри видит огонь уверенности. — У тебя не было шансов. Ты сделал всё правильно.

Гарри пытается возражать, но Луи вновь прижимается к его рту губами, пока сопротивление не иссякает, и он послушно приоткрывает рот, не пытаясь разговаривать. Лишь после поцелуя, глубокого, дурманящего, Луи отстраняется и тихо произносит:

— Мы не супергерои, Гарри. Ни ты, ни я.

Слова тяжёлые, полные веса. Они застревают в глотке, и головой Гарри понимает всё, но проглотить их, смириться, не может. Врождённое чувство справедливости не даёт покоя.

— Гарри, обещай мне, что бы ни произошло, ты сделаешь всё, чтобы спастись, — с нажимом произносит Луи. — Ты - самое главное, единственное, что имеет значение! Обещай, что спасёшься.

Любимый голос проникает под кожу, растворяется в крови. Гарри кивает, поворачивается, чтобы уткнуться в ключицу Луи носом, дышать его запахом, пока тот шепчет ласковые слова и признания, действующие лучше любой колыбельной.

И всю ночь в объятиях Луи, под россыпью его спокойствия и умиротворения, под его защитой, Гарри видит глупые, ничего не значащие сны.

Пока утро не приходит со звоном разбитого стекла…

========== Часть 3 ==========

Звон разбитого стекла срабатывает, как будильник — Гарри открывает глаза, секунду соображая, где он, а потом лицо Луи оказывается всего в паре дюймов от его лица. По лбу парня стекает пот, хотя в комнате не жарко. В неясном свете раннего утра Гарри видит неестественную бледность своего парня.