Пепел Анны

Музей искусств напротив, сначала я думал, что возле него трубы кирпичные, вентиляция, но, приглядевшись, увидел, что это не трубы, а отвертки. Мультитул.

Возле трех кирпичных отверток стоял горбун, смотрел на крестовую, интересовался искусством. Горбун снова, и снова какой-то другой, высокий и широкоплечий, и седой, наверное, у них тут съезд. Горбатые Карибского моря. Или из санатория выпустили. На Кубе лучшая в мире медицина, тут прекрасно лечат болезни опорно-двигательного аппарата и опоясывающий лишай, я по телевизору видел, вряд ли горбун на самом деле горбун, это у него корсет наверняка. Или бандаж, пропитанный целебными мазями с экстрактом алоэ. Или что-то там еще. Экзоскелет. Да, кстати, этот горбун был не в плаще, а в цветастой рубахе с длинными рукавами. Но тоже старый. Или не старый, вот лицо какое-то застывшее, такое часто встречается у стариков, у молодых нет.

Анна ждала меня в конце площади Музея Революции. Стояла, разглядывая что-то в телефоне.

— Привет.

— Привет.

— В Гаване все-таки много горбунов, — спросил я. — Почему?

— Горбуны…

Я махнул рукой за спину, втянул голову в плечи, выставил лопатки, сделал несколько горбатых шагов.

— Здесь их полно. Я иду куда-то и вижу продавцов орехов, горбунов, продавцов сигар… Эти еще, ну, которые такси и чика предлагают.

— Ага.

— Не знаю, я куда ни иду, все время вижу ореховую женщину и горбунов.

Анна улыбнулась.

— Наверное, я привыкла, — сказала она. — Я горбунов не вижу.

— Ну да, наверное, глаз замылился.

— Много всяких людей приезжает. Может, и горбуны.

Может, и горбуны.

На одной из улочек, пятерней расходившихся от Музея Революции, был припаркован небольшой зеленый грузовичок вроде нашей «Газели», но в два раза меньше и в четыре раза ржавее. Анна направилась к нему и, к моему удивлению, забралась на водительское место. Но спрашивать я не стал, запрыгнул на другое сидение, да ладно, Великанова трактор, между прочим, водит и асфальтоукладчик.

— Надо прокатиться, — сказала Анна. — Далеко.

— Далеко так далеко, — ответил я.

В голове у меня карта острова нарисовалась, я подумал, что далеко тут вряд ли бывает, почему не съездить? Подумаешь, сто километров. К озеру, где птицы.

— Мне надо помочь, — сказала Анна.

Она оглядела меня.

— Ты лучше всего подходишь, — сказала она.

— Почему? — спросил я.

— Ты чужой. Ты не будешь говорить. Так лучше. Надо сделать кое-что.

— Хорошо.

— Хорошо.

Анна повернула ключ, мотор затарахтел, на стекле принялся кривляться американский ушастый мышь, теперь, со стертой краской, похожий на черта, грузовичок затрясся вместе с ним, запахло жженым сцеплением, Анна дернула за рычаги, нажала на педали, и мы поехали.

Из грузовика Гавана лучше, чем из БМВ, хотя и жарче тут, и сцепление воняет горелой пробкой. Хорошо. Вряд ли Анне сильно больше шестнадцати, но у них тут права, может, в этом возрасте выдают. А может, здесь и прав не нужно. А может, здесь с графинь прав не спрашивают, и так ясно, что права у них есть.

В этот раз мы поехали на запад. Анна вела грузовичок уверенно, так, будто она на нем подрабатывала каждый день, я бы так не справился. Мотор тарахтел и плевался черной сажей на проезжающих мимо мотоциклистов, они ругались, стучали в дверцу грузовичка и показывали нам кулаки.

Начались пригороды, трущобные и серые, никакой краски, мало машин, много мопедов и велосипедов. Народ на улицах здесь болтался неприветливый, смотрел исподлобья и подпирал стены совсем не так, как в центре. Пригороды были заполнены недружелюбными лодырями, думаю, пробирайся мы здесь пешком, возникли бы проблемы.

На одном из перекрестков на красный светофор на подножку грузовичка подскочил парень в майке, стал расспрашивать Анну и поглядывать на меня. Спрыгнул на следующем перекрестке, за которым начались пригороды пригородов. Тут Анна прибавила скорости, и я толком не успел рассмотреть все эти халупы, ну, оно к лучшему.

За халупами зазеленели поля и сады с невысокими деревцами, местность походила на местность к востоку от Гаваны, только море с другой стороны. Ехали недолго, до озер с птицами не добрались, Анна свернула на проселок.

Кубинский проселок от нашего отличался цветом земли, а так то же самое, кривули и ямы. Убрались с дороги, и мне стало интересно — куда едем? И зачем. Но решил не спрашивать, доберемся до места и увижу. Весело. Нет, на самом деле весело.

Анна снизила скорость, грузовичок хрустел, скрипел, завывал и вопил о том, что он вот-вот развалится. Но терпел.

А я прикидывал варианты. Меня смущал грузовичок. Я мог предположить, что Анна потащила меня за город полюбоваться водопадом, или живописной лагуной, или пляжем с редкими черепахами, но зачем тут грузовик? Мотоцикл же есть.

Грузовик озадачивал.

Проселок стал хуже, начались глубокие колеи, и мы стали прибуксовывать. Впрочем, Анну это не смущало, она прибавляла газа, взрывая вокруг грузовичка пылевые бури.

Километра через три мы все-таки спустились к морю. Во время очередной пылевой бури Анна свернула на потайную дорогу, то есть там не дорога была, а небольшая тропинка через заросли, на которой грузовичок едва помещался. Минут десять ползли по зеленому тоннелю, и ветки скребли по крыше и по бокам фургончика, мне было приятно думать, что вокруг нас зомби и что мы пробиваемся на последний пляж.

Пляж там действительно оказался, правда, небольшой и хорошо укрытый в зарослях. Если не знать, что здесь пляж, никогда не подумаешь. Хорошее местечко. Желтая полоса между лапами черных скал, плотный песок, волны бьются в брызги о гребень сточенных морем рифов, и у берега вода тихая. Нет, хорошее местечко, у нас на Рыбинском водохранилище дача в таком, часто ездим, там песок да камыш. Великанову, само собой, не берем.

Мне понравилось, непонятно, зачем грузовик?

— Помоги, — сказала Анна.

Анна откинула задний борт. Кузов фургона оказался забит разными предметами, этажерки, корзины, коробок от бананов много. Я отчего-то решил, что сейчас Анна предложит закопать все это барахло в песок.

— Надо достать, — сказала она.

Стали выгружать. Вещи были легкие, точно высохшие, за исключением коробок. В коробках тяжелое, но не брякает, коробки я сам снимал. Потом потихоньку перетащили все добро подальше от машины и поближе к воде, сложили в большую кучу. Анна достала из кузова мятую канистру, тут я понял, к чему грузовик и пляж.

— Зачем? — спросил я.

— Старое имущество, — объяснила Анна. — Отец решил избавиться. Некуда девать. А сам он сейчас очень занят.

Неубедительно. При тутошнем нищебродстве вывозить куда-то вещи? Оставить грузовик на улице, к утру все разберут, и никаких трат на бензин. Хотя и грузовик стащить могут, разобрать…

— Отец… — Анна подбирала слова. — Он не любит, чтобы трогали его вещи. Он любит, чтобы они оставались только его вещами.

Бывает, подумал я, а что. Моя прабабушка в гости ходила всегда со своей ложкой и никогда не ела молочных продуктов, пусть хоть сыра, пусть хоть варенца, у всех свои странности.

Великанова однажды пожертвовала в благотворительность свою фамильную куклу, выструганную из дерева Зосю Мармеладовну, с платьем, связанным из кружев, с атласными ботиночками, с бантиком, богатая такая кукла. Пожертвовала и сразу передумала, ей нестерпимо стало, что кто-то будет кроме нее Зосю в руках держать, Великанова упросила меня пойти на благотворительную ярмарку и выкупить Зосю за тройную цену, а когда я куклу выкупил, Великановой стало стыдно за свою глупость и дремучесть, она отправилась на дачу и спалила Мармеладовну в мангале. Ну, потом в три ручья, конечно.

— Много лишних вещей, — снова сказала Анна. — Надо выбрасывать. Никому кроме нас не нужны. Вы сжигаете старые вещи?

— Регулярно, — ответил я. — У нас есть такой праздник даже — седьмое октября, день огня.

— День огня…

Анна кинула мне зажигалку, а сама стала скручивать с канистры крышку.