Город-крепость (ЛП)

Зрелище настолько ужасающее, что я готова отцепить руки, но дикарка во мне крепче хватается за крышу. Она поднимает свободную ногу. Подносит ее к лицу Куена и с хрустом опускает вниз. Если бы на мне не было этих ботинок, я бы даже не смогла сломать ему нос.

Бродяга отпускает меня, воя от боли. Я не задерживаюсь, чтобы посмотреть на его лицо, которое заливает алая кровь. Другой мальчишка из банды Куена совсем рядом, но он замирает от воплей своего главаря. Они не будут стоять вечно. И они, напоминает мне дикарка, все еще могут подняться.

Затаскиваю себя на гофрированный металл. Взбираюсь настолько быстро, насколько могу. По какой-то причине эта часть крыши с другими не соединена. Она совершенно всеми забыта и одинока. Металлический остров в море шлакоблочных стен. Я высоко от земли, но все еще в ловушке.

— Фзять его! — задыхается Куен, его лицо разбито и все в крови. — Кто-нибубь, фзять его, че'гт побе'ги!

Железо вокруг меня вздрагивает, когда первый мальчишка начинает карабкаться ко мне. Он меньше, чем все остальные, даже тоньше меня. Сплошная кожа да кости. Один из парней покрупнее подсаживает его, чтобы он мог дотянуться до крыши.

Встаю близко к краю, откуда могу их сталкивать. Держу их как можно дальше, размахивая своим ножом. Смотрю на мальчишку, сверкая лезвием. Он медлит, его ступни все еще упираются в плечи товарища.

— Бон, тащи свою задницу наверх! — каркает один из парней.

Бон. Мне знакомо это имя. Приглядываюсь пристальнее и понимаю, что знаю мальчишку. В последний раз, когда я его видела, он был совсем ребенком. Малышом. Не старше шести-семи лет. Тощий. Едва осиротевший. Молил о горстке риса на углу улицы. Он выглядел таким жалким, что я отдала ему один из мангустинов, которые сперла с какого-то жертвенного алтаря.

Почти ничего не изменилось. Он все такой же тощий. Огромное расстояние от еды до ярких глаз, острых ребер. И лицо его все такое же: вымазанное в грязи, испуганное.

Но сейчас он — часть банды Куена. Сейчас он опасен.

Вместо того чтобы угощать его помятыми фруктами, я должна буду заколоть его, если он продолжит лезть на крышу. Я этого не хочу. Я хочу, чтобы он отошел от края крыши. Я хочу, чтобы он спрыгнул на землю и ушел.

Твердо на него смотрю и качаю головой. Не делай этого. Не делай.

На краткий миг мне кажется, что мои мольбы услышаны. Бон повисает на своих костлявых ручках с гипертрофированными суставами. Выглядит так, словно хочет упасть. Но остальные внизу продолжают его подначивать. Их вопли сливаются в ужасающую песню. Это угроза и отвага всей стаи. Бон прислушивается, впитывает в себя, облизывая губы. И начинает подтягиваться.

Я должна ударить его ножом. Убить парнишку, которого однажды пыталась спасти. Мне так жаль, я так напугана. Но та, что во мне, не ждет. Она крепче сжимает оружие и выбрасывает руку вперед. Готова к удару.

Раздается такой громкий звук, что я едва не выпускаю из рук свой нож.

Стая одним сплошным порывом отшатывается от меня. Бон сжимает жестяной край, от страха его лицо белое как снег. Единственный, кто не двигается, это Куен. Его руки все еще прижаты к кровавому месиву в районе носа.

Смотрю в сторону источника зубодробильного звука. В переулке стоит Дей, его рука поднята так, чтобы всем был виден револьвер. Он направлен прямо в переулок. Банда Куена вжимается в стену. Их ноги топчут то, что осталось от моего лагеря.

— У меня есть пуля для каждого из вас, несмотря на то, что одну я уже истратил. — Он смотрит прямо на Куена. — Думается, будет лучше, если вы уйдете. Немедленно.

— Эдо не двоего ума дедо! — яростно сквозь слезы кричит вожак своей стаи. — Эдо он ук'гад у медя....

— Это как раз мое дело, Куен, — холодно и резко говорит Дей, перебивая его. Его голос похож на лезвие бритвы. — Поверь мне. Я буду стрелять, если ты не уберешься оттуда.

Куен ускользает прочь. Его локоть, словно сломанное птичье крыло, рассекает воздух, он все пытается остановить кровь. Его дружки обходят Дея по широкой дуге и исчезают вниз по улице. Бон последним покидает переулок. Он мчится, словно стрекоза.

Рука с ножом дрожит от возможных последствий того, что случилось бы, не появись Дей. Я рада, очень рада, что мне не пришлось бить Бона. Но эта радость короткая. Куен еще не закончил со мной. Границы города слишком невелики, чтобы говорить о том, что я с ним больше никогда не встречусь. Очень скоро встречусь.

Дей стоит, оглядывая улицу. Он крепко вцепился в свое оружие, даже костяшки побелели. Его руки тоже трясутся.

— Ты как, нормально? — Когда он поднимает взгляд, я понимаю, что все еще стою на самом краю тонкого жестяного листа. Медленно отступаю. Проверяю каждую конечность на предмет, не болит ли что. В складках ладони таится яркая красная линия. Должно быть, я порезалась, пока висела на краю.

— Я в порядке.

Вытираю кровь о куртку. Еще один мазок. Еще один шрам.

Дей перешел в самый центр переулка. Тычет носком распотрошённую тушу палатки. Мое горло сжимается, когда я вижу, что пистолет все еще у него в руке.

— Что ты здесь делаешь? Следил за мной?

— Просто проверяю, как ты.

Дей выглядывает из-под завалов. Его глаза такие темные, словно деготь. Позади них вихрями закручивается адреналин. Что-то вроде ужаса и... печали?

— Поглядите-ка, и кто же у нас теперь весь такой из себя защитник. — Засовываю нож за перевязь. Скрещиваю руки на груди. — Я бы и сам отлично справился!

— Да неужели? — Он смотрит на одиночную крышу. Что-то болезненное проступает на его лице. Потрясение. — План был хорош. Но я не уверен, как долго ты бы там продержался.

Сглатываю, когда он засовывает револьвер в карман джинсов. Тот исчезает. Остов опасности и могущества похоронен под джинсовой тканью. Никогда бы не догадалась, что Дей там прячет. По этим улицам плавает много оружия, но никогда оно не принадлежало бродягам. Оружие дорого. Его невозможно украсть. Обычно только пальцы членов Братства нажимают на курок.

Не может быть, чтобы Дей был из Братства. Или может?

Нет... Никто бы из Братства не чувствовал себя так после выстрела. Их руки бы не тряслись, как сейчас у Дея.

— Где ты его достал?

Сейчас, когда я знаю, что у него есть пистолет, Дей в моих глазах выглядит несколько иначе. На пару дюймов выше.

— В магазине мистера Лама.

— И как ты прошел мимо него и тех решеток?

— Купил. Оплатил деньгами.

Прищуриваюсь. Даже со всеми деньгами, что лежат у меня в конверте, я не могу позволить себе пистолет. Откуда у Дея такие деньжищи?

Он знает, что я ему не верю.

— Джин, я некоторое время бегал сам. За несколько лет я кое-что подкопил.

Что-то не сходится, не складывается в одно целое. Пистолет, хорошая еда. Одежда без дыр. У Дея не должно быть столько денег. Не в том случае, если он обычный наркокурьер. Не в том случае, если он говорит правду.

Вопросы хрустят на моих кривых зубах. Они готовы прорваться сквозь мякоть лжи Дея. Разорвать ее на части. Выгнать правду из уголков этих лисьих глаз. Открываю рот, чтобы начать атаку.

Но вопрос не звучит. Думаю об оружии в кармане его джинсов. О том, с помощью которого он только что спас мне жизнь. В животе удобно устроилась все еще теплая тыквенная каша. Напоминание о том, что я уже много дней не голодаю.

Возможно, Дей и не говорит всей правды. Но он дал мне кучу причин доверять ему.

Делаю глубокий вдох. В выпирающую грудь врезается бандаж. Девичество, которое я скрываю, чтобы выжить.

У всех в Городе-Крепости есть свои тайны. Мне нужна правда, но сестра мне нужна еще больше. Не могу рисковать тем, чтобы потерять свой единственный путь в бордель Лонгвея. Не из-за этого.

Выдыхаю. Мое дыхание превращается в облачка пара, повисающие между нами.

— Этот пистолет был у тебя все это время?

— Не хочу, чтобы люди об этом знали. Но, полагаю, сейчас все мое желание пошло коту под хвост. — Он вздыхает и хватается за волосы. В этой пригоршне они такие черные, что отдают синевой. Его руки все еще дрожат. — Никогда раньше из него не стрелял.