Истории СССР

Но за ним, за этим годом ремонта, началась та счастливая жизнь, к которой я стремился со дня своего рождения, с тех обжигающих искр на пожаре нашего дома в Локне, с того момента, когда тонул в водовороте наводнения наш шкаф и мои фантики, с того момента, когда я увидел тёплый и уютный дом моего прадеда в Барсаново, с тех лет, которые провели в военных землянках мои родители.

Теперь мои дети ходили в детский садик Всероссийского Театрального Общества на Большой Пушкарской, а по вечерам мы с ними ходили гулять в Петропавловскую крепость. На Елагином острове они с рук кормили орешками белок и синиц, катались на коньках и занимались теннисом. В английской школе получали улучшенное образование. В музыкальной школе учились игре на флейте, выступали в Филармонии, изучали историю живописи в Эрмитаже. И всё это папиными уговорами, знакомствами и подкупом. Всё было рядом, всё было под рукой. Поступили в и закончили Университеты, выбранные папой. Пространство и время определяют многое в нашей жизни.

Я кормил, обувал и одевал свою семью. Долгими зимними вечерами мы собирались у камина и я читал им сказки, Чехова, Толстого. На восходе солнца я всех будил и тащил к окну любоваться заснеженными вершинами деревьев и петропавловским ангелом в золотых лучах солнца. Это всех раздражало и казалось ненужным. А вот летом я строил дом на берегу реки, с яблоневым садом и плантацией клубники. Дети купались, загорали, играли в мяч и ездили верхом. Дом я построил каменный с деревянной мансардой, окнами выходящей на пойму реки Мги. Как у прадеда в Барсаново. Солнце, воздух и вода и Дух святой помогли вырастить детей здоровыми и красивыми. Их мама не знала заботы под моим покровом.

Скоропостижно в марте 1986 года умерла моя мама. Отец, оставшись один, каждый день ездил на её могилку. Через два года умер и папа. Перед смертью он попросил меня как-нибудь сохранить их квартиру для внуков. Не зря же они с матерью всю жизнь гнули свои спины, недоедали, экономили на всём. Но квартира находилась в государственной собственности. За две недели до смерти отца мне удалось осуществить фиктивный развод и прописаться в квартиру к отцу, оставив свой дом на попечении жены и детей. Быстротечность времени и ворох забот о подрастающих детях и семье в лихие 90-е незаметно принесли меня к финалу. В финале случилось землетрясение. Новый 1994 год дети с позволения жены встретили в чужих домах. В моём доме гулял сквозняк. Жена спуталась с грузинскими князьями покровителями Бадриком Какабадзе и Томазиком Кикачеишвили. Они предложили ей работу в своих фирмах. Четыре года на моей шее её тяготили. В ночь на пятое февраля, возвращаясь с репетиции оркестра, дочь села в машину своего нового возлюбленного и он, пьяный, на всём ходу разбил её, врезавшись в автобус на Дворцовой площади. Чудом дочь выжила. Но лицо было изуродовано и переломаны обе ноги. Дождавшись её выздоровления и возвращения сына из Лондона, куда я отправил его на стажировку, я уехал на заработки в Москву, к другу Никите Михалкову. Исколесил полсвета и нашёл врача, который взялся за операцию на лице доченьки. Всё прошло удачно. Она училась в университете и я помогал ей деньгами. Сына я устроил работать в Комибанк к своим знакомым, чтобы приобретал опыт и ответственность. В Москве я жил в гостинице и по субботам приезжал в Петербург, отогреться от казёнщины у своего камина и пройтись по родному городу. Семью мои визиты явно тяготили. На семейном совете получить в обмен на антикварную квартиру три квартиры в новостройках и дачу в придачу мои родственнички отказались. В один из таких приездов дверь моего дома оказалась заперта на новый замок. Жена сказала, что меня в дом больше не пустит, так как я здесь не прописан. Я заорал, как резанный. На мой возмущённый крик и звонок бывшей жены приехали менты и отвезли меня в браслетиках в тюрьму. По заявлению, поданному моими родственниками генералу милиции Понеделко, чуть позже уволенному за связь с организованной преступностью, я обвинялся в грабеже, побоях и оскорблениях блокадницы-тёщи и других членов моей семьи. Меня немножечко арестовали, но отпустили за отсутствием состава преступления. Так, хоть и не надолго, я обрёл свой новый дом. Казённый.

Post Scriptum.

Грузинские друзья Тамазик, Отарик и Бадрик не торопились. Ходили в гости, потаённо поглядывали на вид из окна. После бандитской революции 1991 года мой бывший друг Миша Губкин помог им приватизировать мансарду над моей квартирой. Бывшая жена вышла замуж за норвежского бизнесмена, дочка — за французского, сын стал бизнесменом новорусским. Квартиру мою они продали грузинам за большие деньги. Она вдруг стала антикварной. Деньги поделили и потратили с умом. Даже мне послали несколько МРОТов. Сохранить православную традицию и пронести мой гроб под окнами моего дома в последний путь было некому. Убеждения у моих деток были другие. Не говоря уж о бывшей жене. Да и зачем всё это? Лишнее всё это! Суета!

Курортник

После защиты диплома в феврале 1972 года хотелось гульнуть так, чтобы вспоминать об этом всё оставшуюся жизнь. Прошли шесть лет мучительного поглощения знаний. Почти всухомятку. Были, конечно, и весёлые каникулы, и яркие встречи. Но всё равно, хотелось себя чем-то наградить. В голову ничего сверхъестественного не лезло. Как не встряхивал я свои мозги, рисунок калейдоскопа был одним и тем же — Сочи, Сочи, Сочи. Зимой — Сочи, летом — Сочи, граждане, ну голова ж болит. За границу тогда не ездили, а если ездили, то пробивать это через партийные комитеты всех рангов нужно было не один месяц. И не два. И ещё не факт, что какой-нибудь козёл в парткомиссии не позволит покидать пределы СССР, чтобы своими антисоветскими взглядами не опозорить моральный облик строителя коммунизма. Отпускали за границу в основном рабочих. И тут подвернулся мне один умник по имени Миша Губкин из прослойки партийной интеллигенции, который только что вернулся с Чегета. Он с женой купил путёвку в Турбюро на улице Желябова на турбазу в Азау за 74 рубля на человека и рассказывал в компании свои впечатления: лучше гор могут быть только горы! Он был немногословен. Партийная этика! К тому же он был такой загорелый, как будто побывал в Африке. Мысль эта упала в благодатную почву моего сознания, воспитанную хемингуэевскими Снегами Килиманджаро и начала быстро вызревать. Путёвки в турбюро оказались в ассортименте и я взял две. Моя фантазия быстро создала сногсшибательный план — две недели на Чегете завершить лыжным спуском к Чёрному морю в родной, обжитый Сочи. За это время водичка в море прогреется, и «поспеют вишни в саду у дяди Вани». С Марком мы сговорились быстро. Долго уговаривать на вкусное его было не нужно.

Самолёт Ил-18, мерно жужжа своими моторами, принёс нас к подножию Чегета в Пятигорск и через час виляний по Баксанскому ущелью вдоль горной речки, полноводной минералкой Нарзан, с чувством лёгкого подташнивания мы очутились в раю. Кругом, заслоняя небо, высились снежные вершины гор, вдоль реки росли зелёные ели и сосны, из которых выглядывал уютный домик, маня тёплым жёлтым светом сквозь замороженные окна.

Встречали нас местные абреки, бородатые ангелы гор, жадными глазами оценивающие приехавших девчонок. Мне это как-то сразу не понравилось. Моя молодая жена должна принадлежать только мне. Но кроме меня так больше никто не думал. В холле гостиницы новобранцев уже поджидала стая московских самцов с обгоревшими носами, которая набросилась на девушек с любезными предложениями поднести в номер их вещи. Белокурую привлекательную мою жену быстро окружили доброхоты, рассказывая ей разные небылицы. Она хлопала своими заиндевевшими ресницами, переводя свои голубенькие глазки то на одного, то на другого кавалера. Я ринулся к ней, но пробиться сквозь стаю голодных кобелей оказалось не просто. Схватив одного из них за воротник, я швырнул его в сторону. Задев стол, он полетел через расставленные на полу сумки и чемоданы и угодил головой в торшер с цветами. Вечеринка началась. Горшки, с грохотом разлетевшиеся по полу, засыпали всё землёй. На меня сыпались упрёки и сверкания глазами. Жена стояла как оплёванная, не понимая, кто посмел испортить ей такой горячий и заслуженный приём.