Чертоги Казад-Дума (СИ)

Хмуро оглядывая окрестности Барад-Дура, Саурон тяжело вздохнул. Его дорожка теперь вилась к Мории. Казалось, весь мир сомкнулся на древнем царстве детей Аулэ.

Впервые за много столетий над ликами древних и сильных навис смертоносный клинок.

♦♦♦♦♦

Впервые за много столетий над ликами древних и сильных навис смертоносный клинок. Впервые чародеи Дор Даэделота так бесцеремонно выходили на свет, забыв об осторожности. Вооруженные лишь силой и дерзостью, Миас готовы были совершить самосуд. И Осаа, сидя подле своего спящего сына, впервые подумала о том, что, возможно, дети Мелько были правы.

Ниар спасла Торина не только потому, что сердцем своим привязалась к нему и прониклась его мужеством. Нет, ей хватало и собственной храбрости, казалось бы неисчерпаемой. Питаемая ею любовь к гному, ещё слабая и неокрепшая, не являлась истинной причиной проявленного благородства. Осаа решила, что дело было даже не в Белерианде. Источником великодушия послужила тяга к настоящей, чистой справедливости. Ниар хотела доказать – видимо, в первую очередь, самой себе – что добро отнюдь не строго очерченная грань. Гномка, наблюдавшая за странным и пугающим разговором Красной Колдуньи с силами высшими, теперь и сама не могла понять, во что верит.

Убрав со лба Торина прядку волос, Осаа нахмурилась. Разбушевавшаяся вьюга не унималась вот уже который час. Небо за время отсутствия Ниар успело почернеть, а ночь войти в свои законные права. Стало теплее, но горный воздух продолжал искриться снежной круговертью. Торин, погруженный в крепкий и беспробудный сон, казалось, мороза даже не замечал. Его согревала магия, золотым веретеном окутавшая тело эреборца. То, что для орков послужило карой, для подгорного жителя стало спасением.

Когда на горизонте замаячила крохотная фигурка Ниар, Осаа соскочила с земли. Сердце смелой женщины гулко застучало, как не стучало даже при жизни. Призрак переживал, и каждую минуту бросал долгий взгляд в туманную занавесь, в которой скрылась Красная Колдунья. Потому, стоило ангбандке вновь оказаться рядом, Королева Эребора искренне обрадовалась. На глазах гномки опять сверкнули призрачные слезы. Отныне нисколько не сомневаясь в принцессе Дор Даэделота, Осаа шагнула вперёд.

«А что мне сказать ей? — подумалось призраку. В груди заклокотало недовольство собой. — Я не обмолвилась ни словом тогда, когда Ниар колдовала. Не поблагодарила за оказанную помощь и даже не кинулась ей в ноги, когда была названа цена. Разве смею я теперь вообще смотреть на нее? Кто я в сравнении с ними? Лишь тень, пляшущая на стене. Пылинка на задворках мироздания».

Ей хотелось помочь колдунье. Но вряд ли можно было как-то помочь той, кто никогда в чужой поддержке не нуждался. Осаа вспомнила о Талрисе и Анаэль. Где теперь были брат с сестрой? Знали ли они о совершенном Ниар безумии? Вряд ли. А если и знали, то теперь ничего не могли поделать. Сделанного не воротишь.

Ниар, возвращаясь назад, изрядно пошатывалась. Взмыленная, вся в черной крови, она медленно ковыляла вперёд, пытаясь удержать равновесие. Гномка, в упор глядя на Красную Колдунью, испуганно обмерла. Что делала под Гундабадом маленькая наследница Ангбанда? Какая участь постигла тех несчастных, что попытались остановить ее? Судя по испачканному платью, ничем хорошим для орков встреча со старшей Миас не закончилась. Осаа передёрнуло. Не хотелось бы ей знать, какую кару подготовила колдунья для своих врагов на юге. И уж тем более гномке не желалось ведать, какие секреты припасла чародейка для героев Амана. А сомневаться в воинской хитрости Ниар было теперь уже глупо. Любой свой шаг Красная Колдунья просчитывала и точно знала, чего следует ожидать в будущем. Наверное, спасение Торина тоже являлось частью продуманного плана. Да только вот слезы на лице чародейки явно в него не вписывались.

Когда колдунья подошла к гномке, Осаа почтенно поклонилась. Она поклонилась старшей Миас так, как следовало преклонять колено перед существом действительно мудрым и сильным. Ниар лишь улыбнулась, коротко кивнув. Поколебавшись, подошла к Торину и начала отбрасывать от него навалившие сугробы снега. Осаа тем временем оглядывала свою спутницу. Одежду Миас, и так истрепанную за время путешествия, покрывал толстый слой золы. Чистая кожа измазалась в пепле. Лицо и руки подсохшей коркой окрасила черная кровь. Короткий волос грязными сосульками свисал вдоль лица чародейки.

— Ниар… — Осаа едва выдавила из себя имя ангбандки. Оно застряло где-то в глотке и, слетев с губ, более походило на карканье.

— Ничего не говори, — попросила Ниар. Её севший голос дрожал. Оглядев лицо Торина, девушка улыбнулась, и улыбка у нее получилась доброй. Сквозь светящийся в её глазах огонь пробивалось нечто, более всего походящее на отчаяние. Осторожно оправив рубашку эреборца, старшая дочь Мелькора устало сложила руки на коленях. Стоя подле, Осаа молча наблюдала, не решаясь вновь открыть рта. А Ниар, вновь и вновь заботливо поглаживая Торина по голове, задумчиво улыбалась.

Вскоре вьюга стихла. Кристально чистый воздух наполнился тишиной. Мир будто замер, повинуясь чьему-то прихотливому желанию. Повисшие над головой звезды свирепо поблескивали, в то время как падающие наземь крохотные снежинки отражали в себе их белый, холодный свет. Ниар, сама как изваяние оцепеневшая, вскинула голову вверх и запела. Слова песни её разлетались по округе и таинственной мелодией впитывались в реальность. Более прекрасного, более глубокого напева ещё не слышало Средиземье. Отступив прочь от слов силы и света, темнота засверкала, и чёрный наст небосклона окрасился переливчатыми сполохами северного сияния. Ветер, подхватив песню, унес её вдаль. И слова откровения повисли в беззвучии, устремляясь к живому, как некогда устремилась к живому та самая Первая Песнь…

Твердыня Тьмы, Железная Темница!

О, Ангамандо, о, Ангбанд!

Судьбой мне выпало родиться

В долине у Железных Врат.

Я здесь росла, я здесь жила,

Жестоко было воспитанье,

Но жизнь потом мне принесла

В десятки раз больше страданий.

В кругу семьи, среди друзей,

Мне феа радость наполняла,

За те шестьсот коротких лет

Я торжество побед узнала.

Мы были гордыми – тогда,

Оковы Замысла мы рвали,

Клялись мы в дружбе – навсегда,

И вызов небесам бросали.

Мертвы друзья, в плену отец,

И дом родной сокрыт волнами.

За шесть предолгих тысяч лет

Что сталось здесь со всеми нами?

Нас ныне четверо – последних,

Разобщены глупой враждой,

Но посрамим еще мы Светлых,

Поднявшись вновь на смертный бой!

Вернуть Мелькора из-за Грани,

И Эндорэ отвоевать...

Хотя... в душе мы это знаем:

Песни Второй не миновать*.

Использованы прекрасные стихи чудесного Автора Ellia_13-th.

Ссылка на профиль Автора: http://ficbook.net/authors/Ellia_13-th

====== Глава 9.1: Враг моего врага ======

Веселое зимнее солнышко, будто в насмешку над всем окружающим, играло золотыми лучами на ледяном горном крое. Белоснежная перина, благодатно раскинувшаяся на немом плато, местами обретала смоляной цвет. Замерзшие навеки орки, поверженные неизвестным оружием, теперь покоились подле своего дома. Черная корка обмёрзшей крови хитроумным узором опоясывала их скрюченные тела. Невесомое кружево из инея накрывало останки притихших врагов, упокоив их свирепые души под вековечным саваном незыблемой мерзлоты. Торин, потерянно бродя по братской могиле уруков, тщетно силился вспомнить события минувшего дня.

Он очнулся на рассвете, разбуженный кусающимся морозом и первыми солнечными зайчиками, пляшущими по высоким горным палатам. Какое-то время он просто неподвижно лежал, не находя в себе сил подняться на ноги. Окружающая белизна слепила, снег, налипший на одежду, тяготил. Раскалывающаяся на кусочки голова отказывалась думать – любая мысль, возникшая из тягомотной сутолоки различных рассуждений, тут же отдавалась взрывом боли между висков. Поняв, что он, наконец, готов к борьбе со слабостью, Торин перекатился на бок и приподнялся на руках. Озябшие пыльцы не слушались, суставы локтей ныли тупой болью. Морщась при каждом движении, эреборец кое-как подчинил себе уставшее тело: стонущие мышцы задрожали в напряжении, сильные ноги приняли на себя упор, спина податливо распрямилась. Тяжело выдохнув, Король-под-Горой перевел дух. Взгляд гнома в рассеянье метался из стороны в сторону, выхватывая из скупого пейзажа теряющиеся в снегу следы чьего-то кровавого боя.