Девяносто девять (СИ)

***

Она сидела в кресле, держа на коленях альбом, и водила кусочком угля, пытаясь вспомнить, как правильно раскладывать светотени. Лекса спала на диване, уронив на живот книжку и тревожно вздрагивая во сне. Она была такой теплой сейчас, без своего боевого раскраса, без пятен крови на лице — просто спящая девушка, на лбу играют блики горящих свечей, губы чуть подрагивают, как будто она что-то шепчет сквозь сон, и волосы собраны сзади, и на висках — мелкие капельки пота.

Очень хотелось лечь рядом, и обнять сзади, притянув к себе, и уткнуться носом в плечо, и лежать так — долго-долго, втягивая в себя упоительный запах покоя.

Но что-то произошло: Лекса вздрогнула всем телом и проснулась, подскакивая на диване. Кларк отложила альбом и села рядом, успокаивающе поглаживая колено.

— Что такое? Что тебе приснилось?

Лекса выглядела напуганной, как будто сон был не из приятных, и так оно и оказалось на самом деле.

— Командующие прошлых лет, — задыхаясь, сказала она. — Они говорили со мной. Я видела, как они умирали: на войне, от рук заговорщиков.

— Это был ночной кошмар, — Кларк с нежностью покачала головой, стараясь, чтобы голос звучал успокаивающе. Но это не помогло.

— Нет, — выдохнула Лекса. — Это предостережение. Они считают, я предаю традиции. Кровь за кровь — это наш принцип, и так было всегда.

Кларк вздохнула и нагнулась поближе.

— Послушай меня, — мягко попросила она. — Прекращение огня — это не предательство. Ты остановила войну, слышишь? Твоим наследием будет мир.

Мгновение они смотрели друг на друга, и в глубине зеленых глаз Кларк с легкостью читала сомнение. Там было «я доверяю тебе», и одновременно с этим «я боюсь за тебя», и «не знаю, справлюсь ли я», и «что, если у меня не получится».

Кларк снова качнулась вперед, и ее дыхание коснулось напряженных губ Лексы.

— Ты справишься, я знаю. Я верю в тебя, Лекса.

Все вокруг расплывалось, свет вливался в глаза с болью, с ужасом, и хотелось вернуться обратно, туда, где были зажженные свечи, и рисунок, выполненный кусочком угля, и блики, играющие на высоком лбу спящей. Но Элайза уже поняла, что возвращения не будет. Она не умерла, она снова здесь, в этом мире. И ей придется в нем жить.

Она попыталась пошевелиться и не смогла: тело не слушалось, и каждая попытка отдавалась ужасной болью. Кто-то склонился над ней, но из-за света, продолжающего литься в глаза, она не могла разглядеть, кто.

— Привет, принцесса. Добро пожаловать домой.

И тогда она вспомнила. Вспомнила горящую от ударов кожу, и раздирающую на части горечь, и сиденье стула, царапающее живот, и сильные руки, держащие ее за лодыжки. Она закричала, пытаясь вскочить, но не смогла, и тогда она закричала еще громче.

Кто-то суетился рядом, что-то говорил, но она не могла разобрать звуков. Она почувствовала, как кто-то хватает ее за ноги, и дернулась, ударяя пяткой во что-то твердое, и снова закричала: длинно, долго, не желая останавливаться.

Что-то укололо ее в руку, и крик начал стихать. А вместе с ним и свет. Она закрыла глаза и погрузилась в сон.

***

— Командующая.

— Оставьте нас. Я буду говорить с доктором сама.

Все покорно вышли, и Розмари поежилась, глядя на Алисию. У нее нервно дергалась губа, белые повязки покрывали тело от плеча к кисти руки и от бедра к колену. Но она крепко стояла на ногах и смотрела жестко, исподлобья.

— Я хочу знать, что с ней сделали.

Розмари вовсе не была уверена, что командующей стоило это знать. И она уж точно не хотела быть тем человеком, который расскажет, что произошло с Элайзой. Но, похоже, выбора не было.

— Физически, — она подчеркнула это слово, — ее состояние не представляет опасности. Она сильно избита, но это пройдет. Куда хуже дела обстоят с психической частью.

— Что. С ней. Сделали? — прочеканила Алисия, опираясь здоровой рукой на палку и наступая на Розмари. Та испуганно попятилась, пока не уперлась спиной в брезент палатки.

— Я думаю, что над ней надругались, — выпалила Розмари, стараясь не смотреть в пышущие гневом глаза. — У нее синяки на внутренней стороне бедер и еще ряд признаков, доказывающих, что я права.

Алисия молча смотрела, будто не понимая услышанного. И Розмари рискнула продолжить:

— Судя по тому, как она кричит, когда просыпается, насилие было не только физическим, командующая. Травма довольно глубока, и я подержу ее какое-то время на транквилизаторах, но…

— Но что? — процедила Алисия сквозь зубы.

— Я не знаю, сможет ли она пережить это, когда проснется.

Розмари больше нечего было сказать, и она обрадовалась, что Алисия не стала расспрашивать дальше. Но радость оказалась преждевременной: закончив здесь, Алисия перешла в другой отсек палатки — туда, где лежала пришедшая в себя, но все еще очень слабая Рейвен. Розмари поспешила за ней.

Когда она вошла, Алисия стояла рядом с койкой и смотрела на Рейвен сверху вниз. По щекам той катились слезы.

— Ты видела, что с ней сделали?

— Да.

— Я хочу знать. Скажи мне.

Рейвен замотала головой.

— Тебе не нужно этого знать, поверь мне. Ты не должна…

— Что с ней сделали?

— Командующая, прошу вас… — вмешалась Розмари, но Алисия коротким взглядом остановила ее и снова посмотрела на Рейвен.

Та сжалась, сцепила руки в замок, и ответила сквозь слезы:

— Это Офелия. Она заставила солдат раздеть ее, и держать, пока она… Она хотела, чтобы Элайза подчинилась ей, хотела, чтобы она отвечала на то, что она делала. И привела меня, и заставила смотреть.

Алисия молчала. Ее лицо на глазах становилось все бледнее и бледнее, под глазами залегли глубокие черные тени.

— Она подчинилась? — сквозь зубы задала она новый вопрос.

— Нет, — с рыданием вырвалось у Рейвен. — Но потом… Когда Офелия закончила, Элайза нашла пистолет. Она хотела застрелиться, и уже приставила его к себе, но не успела. Один из солдат выстрелил первым и прострелил ей руку.

Розмари сама едва сдерживала слезы. Она осторожно опустила руку на плечо Алисии и надавила чуть, принуждая развернуться.

— Иди к ней, — сказала она тихо. — Иди и будь рядом с ней. Это все, что ты можешь сейчас сделать.

— Нет, не все, — прошипела Алисия, и зрачки ее сузились, став похожими на точки. — Я могу сделать кое-что еще.

***

Октавия все-таки заставила Линкольна вынести ее наружу. Он хорошо понимал, что она больше не могла находиться в медпункте, не могла слышать криков Элайзы, не могла слышать слез Рейвен и стонов Мерфи.

Розмари не стала возражать, она, похоже, даже не услышала его вопроса, и он завернул Октавию в одеяло и на руках вынес из палатки.

Там, прямо на траве, покрытой утренней росой, сидели рядом Маркус и Вик. Похоже, они никуда и не уходили: их лица и руки по-прежнему были в крови, а одежда — порванной.

Линкольн опустил Октавию на траву и сел рядом.

— Что там? — спросил Вик.

— Когда она просыпается, то начинает кричать, — ответил Линкольн. — Доктор колет ей укол, и она засыпает снова. Вы видели, куда пошла командующая?

Маркус молча махнул рукой в сторону здания бывшей школы. Линкольн вздохнул и сжал руку Октавии в своей.

— Рейвен плачет без остановки, — сказала она глухо. — Я больше не могу это слышать. Если она… Когда она придет в себя, не спрашивайте у нее, что там произошло. Никто не спрашивайте.

Судя по их лицам, никто и не собирался. Линкольн вздохнул:

— Сходите умойтесь и смените одежду. Мы посидим тут.

Маркус с Виком одновременно кивнули и остались на месте. Было ясно, что нет никакой возможности заставить их уйти.

— Твой отец мертв, — сказал вдруг Вик, и Линкольн сильнее сжал руку Октавии. — Я видел, как он умер.

— А она? — быстро спросила Октавия. — Она тоже умерла?

— Командующая отрубила ей руку и пробила мечом ее мерзкую голову, — вместо Вика ответил Маркус. — Но сейчас мне кажется, что это недостаточная плата.

— Как думаете, что она будет делать дальше?