На осколках цивилизации (СИ)

— Знаешь… это, конечно, не есть хорошо, но порой я рад разным жутким, но необходимым вещам, совершающимися буквально у нас под боком… иногда кажется, что ещё буквально час — и нас уже не спасти. Но каждый раз неприятность обращается для нас либо в положительное, либо в нейтральное. Но ты, конечно, скажешь, что это бред, — Джон задумчиво ухмыльнулся в ответ и, взвалив мешок на плечи поудобнее, побрёл вперёд, от рыжего облака, стремящегося их нагнать. Креймер последовал за ним.

— И сколько примерно километров нам идти?

— Около четырёх. Точно не знаю, — Джон помолчал, подумал, стоит ли спрашивать такую наивную глупость, но решился и продолжил: — Как ты думаешь, мы когда-нибудь встретим нормальных людей?

Чес глянул на него и добродушно усмехнулся.

— Смотря с какой стороны они должны быть нормальны… — Константин посмотрел на него даже умоляюще, будто прося не говорить о сложных заумных вещах и теории относительности; парень прекрасно понял и, мелко кивнув, продолжил: — Ладно. Я просто не знаю, Джон… но я верю. Как и всегда. Они наверняка сидят все преспокойненько там и судачат о чём-нибудь насущном…

— Тебе не надоело? Верить? — Константин пристально заглянул в его глаза и лишь хмыкнул спокойному равнодушию в них, уже узнав ответ. — Это ужасно глупо.

— Пусть, — он кивнул. — Но мне нужна вера. И если я перестану верить в такую дребедень, как скорейшее нахождение людей, то и разочаруюсь в куда более важных вещах… оно так само пойдёт. Поэтому дай глупому ребёнку наиграться в своей песочнице.

Джон не стал спорить с этим чудаком и лишь кивнул; может, и в действительности не стоит мешать ему играться. Хотя это было странно… Но, с другой стороны, Чес имеет свою какую-никакую опору, ведь верить во что-то хорошее так основательно — уже огромный стимул; ему, бывшему циничному экзорцисту, такое всегда казалось глупостью, но в тот момент он начал сомневаться в самом себе, в своих домыслах и правилах. Может, и правда глупо, что он ни во что не верит: его легко, получается, сбить, даже совсем просто внушить, что он не прав, и пошатнуть веру в себя, что сейчас и происходило. Джон опять не знал, опять задумчиво качал головой и обещал разобраться в каком-нибудь прошлом, но только, естественно, не сегодня и не сейчас; просто он опять немножко завидовал. Порой ему хотелось стать таким же наивным мальчишкой, так же верить чему-то/кому-то и быть уверенным в своих мыслях насчёт этого; однако полное дерьма прошлое не позволяло ему так просто и наивно скатываться в ряды таких чудиков, как Чес, потому что теперь, с его нынешней точки зрения, их «религия» была более чем глупой.

Они оба чувствовали себя жутко измотанными; не пробил ещё и полдень, а они готовы были свалиться без сил на месте и больше не вставать — да, теперь деньки выдавались намного динамичнее, чем раньше. Но всё-таки они шли, порой с трудом переставляя ноги по вспученному асфальту, и старались не спотыкаться о вечные глыбы и камни и не смотреть вперёд или, в особенности, назад, чтобы не натолкнуться взглядом на унылый пейзаж, на страшную тишь — этим утром даже привычные корабли не летали. Может, здесь уже и бомбить нечего и всех людей абсолютно забрали? Джон бы и думал так, если б не мысль о том, что они в принципе не могут быть с Креймером оригиналами — чтоб так везло, да ещё и за бесплатно!.. ага, как же! С этим было давно и всё понятно.

Они шагали по дороге, конец которой должен был неточно, но упираться куда-то в сторону деревень, но будет ли то Ред-Хиллом или Сантрес-Ранчо-Парк — неизвестно. И вообще, кто знает, а может, там их поджидает огненно-холодная пустыня из чёрных, ещё тлеющих или уже остывших углей? Джон временами впадал в глубокую, но скрытую панику: а что, если и правда они одни, а выжившие люди уже давно собрались и уехали куда подальше, скрылись под землёй, нашли безопасное место и уже разработали план, как если не остановить, то спасти остатки жизни на Земле? И только они с Чесом, так хорошо спасаемые судьбой в первые ужасные дни, теперь отделились от них далеко-далеко и их судьба сейчас… предрешена? Ах, или кто-то собирался подыхать не так давно?.. Джон уже ненавидел себя вчера… теперь, надеемся, стало понятно, как ему было тяжко с самим собой и этой ненавистью, уже наступавшей ему на пятки; а что, если вконец разочаруется в себе? На это у Креймера был бы ответ, а у него — ноль.

Джона волновали такие мысли, но теперь всякое волнение, что уж скрывать, доходило до него как звук сквозь плёнку — отстранёно, будто это происходило и не с ним, а с экранным героем, на которого он равнодушно смотрит и лишь отчасти заряжается его страхом или волнением. После смерти Дженни всё как-то обесцветилось и стало восприниматься чуточку циничнее; короче, на самом деле, ничего необычного: он просто вернулся в прежнее состояние и был слегка удивлён этим.

Константин боялся, что эти малость надоевшие и странные мысли могут быть последствием не его сдвига по фазе, а чего-то покрупнее… например, что насчёт тех установок? Что, если они стоят здесь недалеко? Там-то, в том районе, Джон был точно уверен, где что находится и куда подходить не стоит, но здесь… ничего неизвестно, а высоких зданий, как и желания на них забраться, здесь не было. Он боялся лишь этого одного, но вскоре отбрасывал эти мысли; как только его взгляд натыкался на спокойное выражение лица Чеса, ему вмиг становилось хорошо — он заражался спокойствием. И порой Джону казалось, что не только спокойствием, но и ещё чем-то, ему самому неизвестным…

— Думаешь, мы найдём твою жену? — Креймер никогда не мог терпеть молчание, всегда старался его чем-то заполнять; иногда это выглядело наигранно.

— Да, конечно! — воскликнул Джон, пожал плечами и тут же, задумавшись, добавил: — Наверное… Найдём. Если она, естественно, уже не на том свете или не ушла…

— У тебя стало всё так просто… — с опаской заметил Чес, покосившись на него.

— Не всё, но… многое, — Джон кивнул и ухмыльнулся, не глядя на парня. Он уже знал, что если не за каждым, то за каждым вторым его словом следовало разочарование Чеса; эти сотни, миллионы, триллионы мелких разочарований взрывались в его душе после каждого такого разговорчика, но он скромно тушил их, силясь не показывать их разрушающего эффекта и всем своим видом говоря, что ничего и не было. Джону, в общем-то, было всё равно, но… кого он обманывал? Разве что себя, но, хотя это и стало привычкой, но привычкой неприятной. Он смотрел на парня, на его склонённую голову и слегка потухший (но только на минуту!) взгляд и понимал, что не сможет не разочаровывать его в будущем — ну, таков он, что поделать! Но для Чеса это, вероятно, уже стало привычно…

— Послушай, я всё время вспоминал… — вдруг начал Креймер, шмыгнув носом, — когда у тебя день рождения. Вроде бы, в мае, верно? — Джон видел, как тот пытается неистово, вновь, безрассудно, бесполезно восстановить разговор, создать тему, спросить пускай о такой безделушке, но всё-таки спросить; ему самому стало как-то тяжко от этих слов, будто от бремени, ложившегося с каждым разом всё плотнее на его душу, стало неприятно и горько. Да, всё в этом мире шло по циклу, но его жизнь и особенно мысли стали не просто циклом, а хорошо, цепко замкнутым кругом, однако в тот миг он вновь подумал о том, что им срочно нужно найти других людей, разойтись, не выжимать из себя слов и не делать вид разговора.

— Верно, в мае… десятого мая… — смотря на Креймера, но вместе с тем не видя его, говорил Джон, усмехаясь и чувствуя в сотый раз разочарование. Ему тогда стало ясно, как-то подозрительно и легко ясно, почему в прошлом они не стали друзьями или близкими знакомыми: они просто были совсем из разного теста, и здесь уже не работало правило «противоположности притягиваются». Они просто были из разных миров, со своими мироощущениями и знаниями; ну, есть же такие люди, которые чисто теоретически не могут быть вместе? По крайней мере, этим он себя успокаивал.

— А что? Я, кстати, совсем твой забыл… — вновь разочарование. Джон точно видел это в тех карих глазах. Но в итоге Чес лишь слабо усмехнулся и даже смущённо пожал плечами.