Девяносто девять (СИ)

Маркус кивнул, пожимая протянутую руку. В горле его стоял комок, а в глазах блестели слезы.

— Итак, — они сели прямо на пол, втроем — он, Индра и Густус. — Я заберу с собой десяток вооруженных людей, этого будет достаточно для того, чтобы скрытно добраться до аванпоста.

— Добраться не трудно, — сквозь зубы проговорил Густус. — Но что ты будешь делать дальше? Командующая не позволит идти в Розу, пока не будет уверена в безопасности этого решения.

Маркус кивнул и усмехнулся, бросив взгляд на Индру.

— Да, это я уже понял, — подтвердил он. — Но мы не пойдем в Розу. Мой план — идти в Люмен.

— В Люмен? — в исполнении Индры это прозвучало почти как «В задницу дьявола?» — Зачем?

— Эл рассказала мне, каким способом она проникла в самый центр Лос-Анджелеса. По высоковольтным проводам, окутывающим практически весь город. Мой план таков: мы все приходим в Люмен, забираемся на вышки и проводим там сутки, проверяя, идут ли за нами морские. Если нет — мы уходим в Розу. Если да — по проводам добираемся до метро, оттуда — обратно в Люмен, и повторяем все еще раз.

Густус медленно поднял руку и также медленно постучал согнутым пальцем по макушке. Этот стук, видимо, должен был означать, что Маркус сошел с ума.

— У вас есть идея получше? — спросил тот. — Мы не можем привести их всех сюда, потому что за ними могут следить. Мы не можем оставить их на аванпосте, потому что рано или поздно их там перебьют. Если есть предложения получше — давайте их обсудим.

— У меня есть предложение.

Маркус оглянулся: оказывается, рядом с ними уже какое-то время стоял бесшумный Титус. Черт, этот мужик в рясе с лысиной, покрытой татуировками, пугал, похоже, всех кроме самого себя. Он регулярно повторял, что хранит наследие командующей, и никто не мог понять, что конкретно это означает.

— Мертвых уже не вернешь, — продолжил Титус, оставаясь стоять, и Индра с Густусом вдруг тоже поднялись на ноги, подчиняясь. — И мы должны действовать по законам Люмена. Сегодня мы соберем конклав, на котором выберем нового командующего.

Маркус молчал, ожидая потока возмущения со стороны Индры и Густуса, но никакого возмущения не было. Была молчаливая покорность, смешанная с отвращением.

— Командующая еще жива, — Маркус решил возражать за всех. — Разве возможно выбирать новую при том, что текущая жива?

Титус медленно кивнул, глядя на Индру. На Маркуса он не смотрел вовсе.

— Ты присягала на верность Люмену и должна исполнить свой долг до конца.

Маркусу показалось, что он снова в какой-то измененной реальности. Столько разговоров о ценности командующей, о том, как много она сделала для создания нового мира, и вот — они уже готовы бросить ее умирать.

Он видел, что Индре не нравится происходящее, но понимал, что ей придется подчиниться. Так и вышло.

— Маркус из небесных людей, — строго сказал Титус. — Когда начнется конклав, это будет означать, что под Розой не должно быть чужих. У тебя есть два часа на то, чтобы увести отсюда своих людей. После этого вы окажетесь вне закона нового мира.

Ну, вот и все. Иллюзия всеобщего единения и братства разрушилась, едва успев родиться. Если вы не с нами, то вы против нас. А здесь, под Розой, они точно оказались чужими — кем и были с самого начала.

— Мы уйдем, — сказал Маркус сквозь зубы. — Уйдем и приведем назад вашу командующую и всех из ваших, кто остался в живых. И тогда, возможно, вы задумаетесь о том, что законы, не проверенные временем, можно и должно менять. Иначе вместо нового мира вы получите старый. И он будет еще хуже чем был.

***

Беллами смотрел на нее, и она с легкостью могла представить, о чем он думает. Верить или нет? Подчиниться или рискнуть?

Алисия ждала молча. Она знала, что одно неверное движение, одно неверное слово, — и ее убьют, а голову отрежут и притащат Салазару как доказательство. Но почему-то ей было плевать на опасность. Она думала об Элайзе.

Тот короткий поцелуй — значил ли он хоть что-то? Или это был просто момент, который они разделили друг с другом? И, что еще важнее, нужно ли ей, Алисии, чтобы этот поцелуй что-то значил?

С Офелией все было иначе. Она тогда была моложе на половину чертовой жизни среди мертвецов и, наверное, от этого была смелее. Куда легче любить, когда не успел познать боль и горечь потери. А после… Нужно немало смелости и отваги, чтобы посметь рискнуть еще раз.

Да и стоит ли? За эти пять лет Алисия хорошо выучила урок: каждый, кто становится ей дорог и важен, автоматически попадает под удар, автоматически становится мишенью. Враги были, есть и будут всегда. И приблизить к себе кого-то — значит обречь его на вечную опасность. А вместе с ним и себя тоже.

— Я не могу принимать таких решений сам, — сказал вдруг Беллами, и Алисия спрятала улыбку. — Ты будешь говорить с морским львом. Пусть он решает.

На это она и рассчитывала. Понимала: шавки Салазара не возьмут на себя смелость решать, они предпочтут оттащить ее королю и отдать ответственность ему. Что ж, отлично. По крайней мере, она сможет еще раз посмотреть в эти мерзкие злые глаза и, возможно, забрать с собой хоть кого-то из его свиты.

Она покорно позволила себя разоружить, тем более, что большая часть оружия осталась за стеной, надежно закопанной в лесу. Не то чтобы она всерьез рассчитывала вернуться, но как знать — вдруг звезды будут милосердны?

Беллами сам связал за спиной ее руки. Стянул как следует, до боли, но Алисия стерпела и это. Она удивилась, когда он нагнулся к ее лицу и спросил шепотом, чтобы остальные не слышали:

— Моя сестра жива?

Алисия медленно опустила веки, отвечая взглядом: да. Жива. И Беллами кивнул с благодарностью.

— Выдвигаемся, — отдал он приказ, снова в секунду став суровым и злым. — Организуйте коридор до ворот морского мира, мне не нужны неприятности по дороге.

Они вышли за ворота лагеря и двинулись вперед: сначала десяток солдат, затем — Алисия с заломанными назад руками, вокруг нее — еще солдаты, и сам Беллами, приставивший дуло автомата к ее спине.

— Только дернись, и я убью тебя несмотря на всю чушь, которую ты сказала.

Но она и не собиралась дергаться. Шла вперед, шаркая подошвами ботинок по пыльному асфальту, морщилась от чувствительных тычков в спину и погружалась в воспоминания.

— Командующая, Офелия из морских людей просит разрешения поговорить с вами.

— Пусть войдет.

Стража расступилась, впуская Офелию внутрь зала ассамблеи. Стоящая перед картой Алисия сделала знак рукой: «Оставьте нас». Она не оборачивалась, но точно знала, что недовольный Титус, оглядев Офелию с ног до головы, выходит и плотно закрывает за собой дверь, оставляя снаружи стражу.

Она стояла, вытянувшись в струну и ждала. Ждала, когда теплые ладони коснутся ее плеч, погладят и скользнут на живот, сцепляясь в замок. Когда губы коснутся затылка и шевельнутся, шепча: «Я скучала по тебе, моя королева».

Дьявол, Алисия терпеть не могла, когда Офелия так ее называла. Но просить, требовать, даже умолять было бессмысленно.

— Разве тебе не сказали, что через полчаса я должна буду принять здесь лидера клана огня? — спросила Алисия.

— Сказали. Только плевать я хотела на то, что и кому ты должна.

Невыносимо. Алисия развернулась и прижалась к Офелии, неловко стукаясь металлическим нагрудником о медальон, висящий на ее шее. Нашла губами кожу щеки, поцеловала и отстранилась, заглядывая в глаза.

— Почему рядом с тобой я всегда чувствую себя глупой девчонкой? — спросила она.

— Потому что так оно и есть? — улыбнулась Офелия.

Она притянула Алисию обратно и поцеловала — с силой, с яростью, будто завоевывая, присваивая, забирая себе. Расстегнула ремешки нагрудника и позволила ему упасть вниз с бесстыжим металлическим звуком.

— Что ты делаешь?

— Ты не захочешь, чтобы я произносила это вслух, моя королева.

Офелия прикусила ее губу, и это было больно, очень больно, но Алисия стерпела. Она знала, что иначе не будет, что иначе невозможно с этой женщиной, с этой любимой, безумной, чокнутой женщиной. Она знала, что в следующую секунду тонкие пальцы расстегнут ремень на ее брюках и опустят их вниз, до середины бедер, а потом она вдруг окажется прижатой грудью к стене с бесстыдно раздвинутыми ногами, а Офелия прильнет к ней сзади, и рука ее проникнет туда, где когда-то давно было бы белье, но теперь — лишь обнаженное, ничем не прикрытое, готовое к новой боли, готовое принять все, что предложат, все, что смогут и захотят предложить.