Понарешку (СИ)

Пауза.

- Пчёлка, а пчёлка, зачем тебе - жалко? - Чувствую, как мне в пах уперся набедренный металлический "Браслет" Мити. - Если куда логичнее сплевывать семенную жидкость в пробирку, как слюну.

Пауза.

- Пчёлка, а пчёлка, зачем тебе сердце? - дотрагивается ладонью до моего рвущегося из груди мотора.

Пауза.

- Пчёлка, а пчёлка, а руки? Зачем тебе столько прекрасных пальчиков? - Легонько отталкивается от меня и так же проворно, как две минуту назад избавился от куртки, вползает в нее обратно; обхватывает сверху мои запястья и на удивление легко снимает с плеч, казалось окаменелые, пятерни, походу разворачивая их ладонями ко мне. - Когда можно вполне обойтись и тремя, - загибает мизинец и безымянный пальцы на обеих моих руках, - чтобы собирать дерьмо, и чинить вакуумные сортиры.

Последние слова режут слух сильнее прочих, поскольку только их значение понятно мне, а остальное - бред сивой кобылы. Друг... Друг?.. Незнакомец перефразировал любимую шутку моего отца: "Знаешь, сын, какая наиважнейшая миссия возлагается на всех механиков? Следить, чтобы исправно всасывали все сортиры! Иначе наедимся дерьма, в прямом смысле!". Папа всегда смеется, я тоже, но лишь из вежливости. Я не понимаю соль шутки. Как вообще можно не серьезно относиться к самой важной профессии на Корабле? Ровно так же не понимаю сейчас смысла всего происходящего, всего этого бреда, безумия творящегося в тайной комнате. Мне подменили друга... Верните! Но не поэтому я до сих пор молчу и бездействую. Парализовала меня внезапно открывшаяся правда, страшная правда, прочтенная на лице, когда-то знакомого мне человека, пока он нёс чушь, измываясь над моим телом.

Судя по всему, я, выходит, ошибочно диагностировал у Мити половое созревание, как причину умственного расстройства, а симптомы, что сейчас явно на-ли-цо, не имеют ничего общего с безумием. Мой лед не разгладил волн, а камни не достигли цели, не оставили кругов на воде. Они пролетели мимо железных глыб философии, бороздящих бездонный океан космического равнодушия, который ошибочно был принят мной за голубые озера. Мираж растворился.

- Ты что, - прохрипел я настороженно, - равнодушен к нашему будущему?.. Ты - философствуешь?

Теперь мои слова - вата.

Митя опускает свои руки. Я свои нет.

В моих глазах печаль. Или скорбь.

Друг уже не улыбается. Незнакомец пристально смотрит, следит за движением моих губ. Его неподдельно интересует каждое мое дальнейшее слово. Он хочет услышать от меня что-то конкретное, что-то, что его не разочарует. Вот только что? Что?! Что я еще могу сказать кроме как:

- Я намерен, я должен доложить Старшим о твоем поведении. - Медленно опускаю руки. - Ты ставишь под угрозу весь смысл нашего выживания.

Не понимаю. Не верю глазам! Он одобрительно кивает?

- Будь у спартанцев ключ к разгадке человеческого генома, то с Апофеты в пропасть летели бы дети, предрасположенные к гуманитарным наукам, так? - Усмехается Митя. Вид его лица настолько довольный, что хочется в него плюнуть.

- С меня хватит. - Говорю я, уверенно направляясь к вентиляционному люку мимо Мити.

- Помнишь маму? - Продолжает нести чушь незнакомец. - Я помню. Смутно правда, но помню.

"Спятил! Спятил! Спятил!". Открываю люк.

- Ты долго плакал, когда умер мой папа... Почему?

Моя голова уже наполовину в шахте, но этот вопрос вытащил меня, как багром, обратно. Почему - вот вопрос.

- Потому что болело сердце?

- Чушь, - говорю, - тогда бы меня подвергли диагностике, а не назначили антидепрессанты.

- Не подвергли бы. Старшие - знают.

- Что?

- Всё. Всё знают.

От этих слов в животе у меня заурчало. Сегодня я понял, что плохо перевариваю неопределенность и недосказанность, коими за вечер набил брюхо под завязку. Тошнит.

- Да, а ещё они знают... Бее... - рыгнул я, не смог сдержать порыв. - Они знают, что пока такие как ты рисовали бессмысленные картинки, чего-то там лепили, писали, сочиняли, философствовали и занимались прочей ненужной обществу ерундой, другие противостояли злу. Другие гибли на фронтах и баррикадах, проливали кровь ради мира, ради нашего с тобой будущего. Где были такие как ты, когда добро нуждалось в каждом? А? Думаешь, планета горит от ядерных бомбежек? Нет. Планета разваливается от вашего равнодушия к ней. Зло не пощадило никого. Так то.

Пуф! Желудок словно опорожнился через рот. Стало легко - легко. Высказался! И прошу заметить: как мягко всё прошло, как по учебнику. Говорить затылками, а не глазами - проще пареной репы. Слова отца.

- И нет. Я не помню свою детородную мать. И не должен, - добавляю постскриптум.

- Но не правда ли, зло называется злом, даже здесь - в добром будущем нашем. - говорит Митя... на распев?

Отлично. Только песен не хватало. Но, тем не менее, я удивлен.

- Первые твои здравые слова за вечер. - Говорю.

И почему я собственно еще здесь, а не на полпути к Старшим?

- Раньше мореплаватели прокладывали путь по звездам. К новым открытиям, а порой, даже, звезды исполняли желания... Почему мы здесь, как думаешь?

Хех. Наши мысли совпали, только в разных контекстах. Разворачиваюсь и отвечаю:

- Потому что равнодушные люди не сопротивлялись злу.

- Я имею ввиду космическую станцию: благодаря кому (чему) мы здесь?

- Ты дурак? Ясно же, что благодаря умам, собравшим и выведшим Корабль на орбиту, а...

- За каждым научным достижением стоит чья либо фантазия. - Перебивает меня Митя (ну естественно!) и тоже разворачивается. Игра в гляделки возобновляется. - Что, если бы каждый на Земле занимался ненужной, как ты говоришь, писаниной и прочей ерундой?

Я забыл, что хотел добавить после оборвавшегося "а". Я онемел. Это уже предел. Черта, дальше которой только бездна. И друг одной ногой над ней. Спасать? Как? Звать срочно Старших. Но сначала я попытаюсь справиться самостоятельно.

- Ты... Ты... - Мои слова путаются, не желают формироваться в предложение.

- Спятил?

- Нет (хотя кого я обманываю). Просто ты... Ты не понимаешь. Тогда бы зло захватило, прошлось по Миру совершенно безнаказанно, без боя и нас...

Митя вскинул голову и истерично засмеялся. Нет. Заржал.

...бы... тут... не-бы-ло... - Я прижимаюсь к люку.

Неистовая звуковая волна разбивает мой спасательный багор в щепки. Ничего страшнее в жизни не слышал. Хорош спасатель, нечего сказать, напугался крика "утопающего". А тот, тем временем, развернулся на 180 градусов и подплыл к иллюминаторам. Ржать при этом не перестал. А я, тем же временем, вслепую, ногами вперед, пытаюсь вползти в люк. Бежать! И как можно быстрее. Нависшего над бездной не спасти.

- Сегодня вылет. Знаешь? - Сквозь смех доносится до меня, по пояс покинувшего каюту.

Да что ж такое! Я опять застреваю на полпути. Про себя высчитываю: "Так, последняя экспедиция была первого сентября. Трудно не запомнить два значимых события подряд. Особенно, если за день до празднования довелось находиться в "зоне" атомного двигателя и воочию наблюдать, как на голографическом плане Корабля, один за другим, гасли отсеки, а система оповещения, каждые пять секунд, ставила в известность экипаж об оставшемся до полного отключения реактора времени, высвечивая его красным на всех мониторах. И было это (ну да - точно) пять недель назад".

Митя ошибся в расчетах почти на месяц. О чем я и сказал ему.

- Ты прав, - отвечает он. - Вылет первого сентября был. Но я не ошибся. Сегодня ночью ещё один. Экспедиции теперь каждый месяц. Одна, как и прежде: полным строем, а вторая, предстоящая, двумя шаттлами.

Слава гравитации, которой нет, иначе свалился бы я с потолка, и раскроил свой дымящийся череп об иллюминатор.

- Врешь...

- Взгляни на Землю. Она тоже врет?

Я выбираюсь из вентиляции.

- Покажи мне хоть один явный голубой или белый просвет, друг, и можешь называть лжецом дальше сколько угодно.