Дороги Малого Льва

Объяснить это он не мог никак. В нем не было ни капли энергии, с него совершенно нечего было взять, и даже из благодарности, что ей спасли жизнь, ни одна женщина не стала бы всю ночь бессонно над ним склоняться, как над птенцом. Даже мать была на это не способна. Зачем же это нужно было Геве?

Он и утром ничего не понял, когда проснулся уже с ясной головой и нормальным приливом энергии. Гева стояла в туалете напротив овального зеркальца и пыталась расчесать свои немыслимо густые, мелко завитые волосы. На ней был самый обычный земной халат в синий горошек, соблазнительно и как-то уж очень доступно облегающий ее царственную фигуру. Тогда он с полным прозрением осознал, что поторопился записывать ее в мамочки, что она слишком хороша для этой роли. Особенно эти немыслимые волосы…

Гева обернулась. Лицо было усталое, даже измученное, с темными кругами вокруг зеленых глаз.

— Доброе утро.

— Для тебя, кажется, не очень, — сказал он виновато, — я что, всю ночь стонал и бредил?

— Вовсе нет. Все в порядке.

— Но ты же… не спала?

— Трудно уснуть в такой обстановке. Тем более, когда так сильно переволнуешься.

— Из-за меня?

— Конечно.

Приятно было это слышать. Особенно с утра, при хорошем настроении.

— Тебе идет этот халат, — сказал он бодро, — откуда он взялся?

Гева улыбнулась.

— А ты вчера не заметил?

— А что я вообще вчера замечал?

— Женщины дали вместе с одеялами и подушками. И велели тебя беречь. Ты у них теперь герой номер один.

— Вот оно что…

— Да я и сама это знаю.

— Так ты меня бережешь, — усмехнулся он, — для великой цели?

— Для очень великой, — подтвердила она, — умывайся. Я принесу завтрак.

Руэрто посмотрел ей вслед, как колыхалась грива ее черных волос по плечам, потом наклонился к овальному зеркальцу. Лицо было все то же, асимметричное, с птичьим носом, с желтыми глазами. Никакие подвиги не могли сделать это лицо красивым. Никакая женщина бескорыстно полюбить это лицо не могла. Правда, по счастью, и корыстных женщин было более, чем достаточно.

— Меня надо беречь, — усмехнулся он сам себе, — это верно. Еще как минимум две недели.

Эдгар никак не мог придти в себя от увиденного. Он лежал на горячем песке, уткнувшись в него подбородком, и даже не замечал, как Вилена и дочь поливают его водой из бутылки.

— Ну, ты деревянный, папа!

— Оставь его, Аола. Пошли купаться.

Последние две недели его измотали. Кондор сводил его с каждым подозрительным специалистом по клонированию. Эдгар светски беседовал с ними, применяя параллельно свои экспертные способности. Родерик Спилл показался ему подозрительным: слишком волновался и уходил от прямых ответов. В конце концов, в обрывках его мыслей Эдгар отчетливо увидел узкое с черной бородкой лицо Грэфа. Было очевидно, что в свое время, дабы клонировать Оливию, Грэф пользовался услугами Родерика Спилла. И это было около тридцати лет назад.

В подвалы его клиники Эдгар проник, конечно, без спроса. Он ловко обходил охрану и сигнализацию, пока не натолкнулся в длинном прямом коридоре на высокую фигуру в белом халате. Прятаться было бессмысленно. Они решительно сближались в этих узких и давящих бело-кафельных стенах.

Мадам Рохини ядовито улыбнулась и тряхнула вороновым крылом модельно подстриженных волос, закрывавших пол лица.

— Вы почти у цели, Эдгар Оорл, — идемте.

Сходство с Оливией было, конечно, весьма отдаленное. Другая прическа, цвет кожи, макияж, голос, манеры, стиль. Но эти торфяные омуты глаз, эти дуги бровей, этот тяжелый подбородок он не смог бы спутать никогда.

— Один — ноль в вашу пользу, — усмехнулся разоблаченный Эдгар.

— Ну что вы, — мрачно посмотрела она, — у этой игры совсем другой счет.

— Д-да? — поежился он.

— Идемте. Вы хотели видеть лабораторию. И вы ее увидите.

Они двинулись по этому бело-кафельному коридору. Собственно говоря, Эдгар ничего тогда не понимал.

— Я ждала вас на вилле, — сообщила мадам Рохини самым обычным светским тоном, — но не дождалась. Тогда я подумала, что вы, вероятно, все-таки побывали у меня. И узнали. Не так ли?

То, что она решила играть в открытую, и радовало и совершенно сбивало с толку. Эдгар приготовился к долгим и сложным разоблачениям, а тут все само раскрывалось как… как классическая ловушка.

— Да так, — тоже прямо сказал он, — я сразу узнал тебя, Оливия.

— Оливия?

— Предпочитаешь, чтобы я называл тебя Сией?

Она остановилась и посмотрела на него из-под своей черной, острым углом, челки.

— Нынче меня зовут Рохини. И мне это имя нравится. Если хочешь ладить со мной, Эдгар Оорл, зови меня только так.

— Ладить? — усмехнулся он.

— А к чему нам ссориться?

— Вот уж, действительно…

Бронированные двери раскрылись почти бесшумно.

— Ну вот, — с жуткой улыбкой пригласила его Рохини, как будто была уверена, что он никогда не выйдет из этой западни.

Эдгар вошел в тускло освещенный зал, так же нудно выложенный кафелем. В зале было много саркофагов, подключенных к аппаратуре, штук двадцать. В каждом лежало обнаженное человеческое тело. Тело царицы Нормаах.

— Так много?! — потрясенно проговорил он.

— Грэф не любил рисковать.

— Так это все… про запас?

Рохини усмехнулась.

— Можно считать, что так.

— О, дьявол…

— Он действительно дьявол. Посмотри: восемнадцать физических тел, генетических васков, вполне взрослых, но совершенно обездушенных. Они пусты. Восемнадцать шикарных, долгосрочных скафандров для погружения в плотный мир.

— И один из этих скафандров — твой?

— По-моему, не самый худший, а?

Она стояла, распахнув халат, выпятив грудь, отставив ножку, сунув руки в карманы летних брюк. Пожалуй, Оливия никогда не была так хороша, как эта стерва.

— Но как это возможно? — спросил Эдгар, — насколько я знаю, эрхи могут вселяться только в новорожденных младенцев, блокируя память под ключ. Так с тобой и было в первый раз. Но во взрослое тело?