Пятый всадник (СИ)

Перед довольно крутым поворотом я сбросил газ и слегка притормозил. Поворот прошел, как вдруг прямо на меня вылетел, скрывавшийся прежде за склоном горы, белый «Гольф». До него оставалось не больше двух десятков метров. На мгновение я даже различил перекошенное ужасом лицо сидящего в нем водителя – молодого парня. «Гольф» мчался прямо посреди дороги, и, чтобы уклониться, мне пришлось правыми колесами вырулить на обочину.

«Альфа» – машина очень хорошо управляемая, но обойти законы природы даже ей не по силам. Моя скорость в момент уклонения намного превышала максимально возможную в этих условиях. Колеса, выехав на мокрую от дождя траву, потеряли сцепление. В какой-то момент, еще не осознав до конца, что произошло, я пытался вырулить. Но машина меня уже не слушалась и летела прямо в кювет. Через мгновение колеса оторвались от земли, и на пару секунд я испытал ощущение полета. А затем раздался страшный удар.

46

Когда сдулись сработавшие подушки, удалось осмотреться. Моя бедная «Альфочка» лежала на боку, упершись капотом в обломки деревянного строения типа сарая. Я висел на ремнях. Одно из массивных бревен пробило переднее стекло и торчало сантиметрах в двадцати справа от моей головы. Я подумал, что еще немного, и моя голова оказалась бы припечатана к сиденью. Можно было не сомневаться, что от такого удара череп раскололся бы, как спелый арбуз. Некоторое время сидел, не шевелясь. Постепенно до меня начало доходить, что произошло. Я разбил вдребезги свою бедную машинку. Попробовал освободиться от ремня – спину прожгла нестерпимая боль. Прекратил попытки, решив, что лучше будет дождаться помощи. А то, не дай бог, позвоночник сломан. С такими травмами лучше вообще не двигаться. Так я посидел, вернее, повисел еще с минуту.

И вдруг в сознании молнией возникла отчетливая картина, как если бы я видел это собственными глазами. Я представил, как из порванного бензопровода бензин сочится на двигатель, и одна-единственная искра в любой момент может вызвать пожар и взрыв. Эта картина вызвало чувство, близкое к панике. Выбраться из машины поскорее любым способом стало моим единственным желанием. Но как это сделать – не было ни малейшего представления. Левая дверь была завалена обломками деревянного сарая, правая упиралась в землю. От охватившего ужаса быть заживо сгоревшим сознание помутилось. Я так и не понял, как вылез из машины. Очнулся уже рядом с ней.

Вверху на дороге, метрах в шести надо мной, показались люди. Окликнули меня. Я ответил, что в порядке, живой. Вниз спустились двое – мужик и женщина. Оба лет пятидесяти. Мужик осмотрел мою «Альфу» и нанесенные ею разрушения и покачал головой.

– Под сотню, небось, летел? – спросил он, обращаясь ко мне.

– Да нет, километров шестьдесят, не больше. Если бы под сотню, сейчас был бы уже трупом, – ответил я ему.

Мужик, конечно, был более близок к истине, чем я. Но не хотелось признаваться, что я такой идиот. Тут в разговор вступила тетка, сказав, что вызвала полицию и скорую.

Я опять почувствовал резкую боль в спине, как раз в том месте, куда попал осколок. Слегка застонав, сел на обломки сарайчика.

Минут через пять, может, десять вниз спустились двое полицейских. Посмотрели, поцокали языками.

– А как ты из машины вылез? – спросил один.

Я посмотрел на лежащую на боку «Альфу». И правда – как же я из нее вылез? Но не говорить же полицейскому, что не помню. Сказал, что через правую дверь. Коп критически посмотрел на щель между дверью и землей и недоверчиво покачал головой. Попросил документы. Я безуспешно попытался просунуть руку в ту щель, через которую, якобы, только что вылез.

– Ладно, не надо, – сказал полицейский, с интересом наблюдавший за моими попытками, – Сейчас эвакуатор вызовем, поднимем машину.

Эвакуатор ждали недолго. Зацепив бедную «Альфу» своим манипулятором, он поднял ее из кювета и поставил себе на платформу. Тогда я смог уже достать документы.

Подъехала скорая помощь. Врач выскочил и подбежал ко мне, начав ощупывать руки и ноги. Спросил про жалобы. Я ответил, что болит спина. Из машины скорой помощи выскочили два медика с носилками и стали меня на них укладывать. И тут я вспомнил, что в бардачке «Альфы» остался пистолет, отпихнул медиков, вскочил с носилок и подбежал к начавшему, было, уезжать эвакуатору. Залез на платформу и вытащил из машины «Берету».

У полицейских от этой картины глаза полезли на лоб. Один даже схватился за кобуру. Я поспешил их успокоить, сказав, что разрешение имеется. Нашел его и отдал вместе с пистолетом. После проверки и то и другое отдали назад и, сев в свою машину, отчалили вслед за эвакуатором.

И тут у меня подкосились ноги. Будто кто-то вдруг вынул из них все кости, оставив только мягкие ткани. Я как стоял, так и грохнулся на землю, не в силах подняться. Медики подскочили и, с трудом приподняв мою, прилично располневшую на итальянских харчах тушу, положили на носилки и вкатили в заднюю дверь санитарного фургона. Дверь захлопнулась и фургон тронулся.

В больнице тут же потащили на рентген. Просветили все, включая руки, ноги и голову. Я с интересом наблюдал, как на экране монитора врача появляются изображения моих костей. Попросил, чтобы переслали мне потом по электронной почте. Кто его знает – может, пригодится когда-нибудь. Да и, вообще, прикольно иметь свой полный скелет. Врач записал адрес почты и обещал переслать. Минут пять он рассматривал снимки, потом сказал, что, вроде, все в порядке. Единственное, что ему не понравилось – один позвонок был немного смещен. Как раз тот, куда три года назад ударил осколок. Я сказал ему, что в том месте у меня была травма. Шрам ведь мог быть и не от осколка, а от чего угодно. Не буду же я ему правду говорить. Еще примет за террориста.

Привезли в палату. Я, слава Богу, не лежал в московских больницах, но, если сравнивать с тем, что видел в подобных заведениях Серпухова и Куйбышево, то это просто небо и земля. Но ведь Пистойя – это же не Рим. В нашем понимании – это захудалый провинциальный городишко, районный центр, в котором проживало не более ста тысяч населения. Там даже автомобильных пробок нормальных никогда не было.

Всего в палате было четыре места. Все были заняты. Пациенты были пожилые и общительные. Сразу же познакомились. Поначалу не хотелось говорить, что я из России. Черт его знает, какая на это может быть реакция, а что мне здесь было нужно меньше всего, так это споры о политике. Но потом все равно пришлось признаться. Меня выдал врач, который о моем гражданстве узнал из документов.

Информация о том, что я русский, вызвала заметное оживление. Вопреки опасениям, меня не стали обвинять в бомбардировках несчастных украинцев и сирийцев. Двое моих соседей вообще оказались коммунистами и стали говорить, что Россию всегда поддерживали и поддерживают. Эти наивные люди, похоже, думали, что в России до сих пор коммунизм. Естественно, я не стал их разубеждать. Политические дискуссии никогда не доставляли мне удовольствия.

Те двое коммунистов были местными, пистойскими. Третий – пожилой мужик, лежащий здесь после операции на сердце, был из Флоренции. На следующий день, после того, как я появился в больнице, к нему приехала дочка – женщина чуть постарше меня. Хотя, конечно, возраст итальянских барышень угадать обычно бывает нелегко. В основной своей массе итальянки стройные и за собой следят. Но лицом они редко бывают удачные – в основном, очень темные и пучеглазые.

Перла, как звали дочь моего соседа, в этом плане выгодно отличалась от своих соотечественниц. Ее можно было даже назвать симпатичной. От меня не укрылось то, что во время посещения своего отца она то и дело бросала в мою сторону мимолетные взгляды. Не знаю, о чем они там между собой шептались, но по некоторым признакам можно было предположить, что обсуждение моей персоны входило в список тем их разговора.

В больнице я пробыл пять дней. Когда прощался с соседями, краем глаза заметил, что Перла вышла из палаты, но не придал этому никакого значения. Пистойские коммунисты дали мне свои телефоны, сказали, чтобы, если будут какие-то сложности, обращался к ним. Я решил, что лишние знакомства не помешают. Тем более, как я понял, Пистойя вообще считалась неким бастионом коммунизма в Тоскане. И эти симпатичные старички имели неплохие связи во властных структурах провинции. В разговорах я упомянул о своих проблемах касательно итальянской фемиды, отобравшей мой домик и деньги. Обещали помочь. Я не особо на это надеялся, но, как говорится, утопающий хватается за соломинку.