Пятый всадник (СИ)

С минус пятнадцати до нуля температура повышалась в течение недели. За это время вышло еще немного ксенона. С момента, как температура перевалила за ноль, скорость нагрева я увеличил, непрерывно следя за эмиссией ксенона. Если сравнивать с тем, что происходило с этим же кроликом во время предыдущего эксперимента, то интенсивность выделения газа сократилась в несколько раз. Это вселяло определенную надежду в то, что следующий эксперимент с собачкой закончится удачно.

Кролик ожил сразу, едва температура его тела достигла тридцати восьми. Чисто внешне, его состояние было намного лучше, чем после прошлой разморозки. Через пару часов он уже принялся кушать. А тогда он в течение нескольких дней был вялым и апатичным.

Катерина стала чуть веселее. По вечерам мы часто обсуждали её результаты, я рассказывал ей о своих экспериментах. Вечная тьма этого места, давление близких седых гор иногда угнетали меня. Но все чаще не хотелось уезжать назад. Я засыпал, обнимая Катерину, и мне не хотелось снова оставаться одному.

35

Наступил февраль. Полярная ночь близилась к концу, о чем предвещало зарево в южной стороне неба, появлявшееся на короткое время в полдень. Хотя назвать полуднем кромешную темноту, нарушающуюся лишь красноватым светом узкого серпа луны, иногда поднимающейся невысоко над горизонтом, язык поворачивается с большим трудом.

Собу заморозили в марте, когда солнце уже начало на короткое время освещать окрестные горы своими робкими лучами. Морозы отступили, лишь изредка доходя до минус пятнадцати. Тогда же нашу базу посетила медведица с медвежонком. Слава Богу, собачка к этому времени уже лежала в барокамере. А то могла случиться серьезная неприятность. Парочку с большим трудом удалось отогнать с помощью ракетницы.

По тому плану, который я наметил, собачку должны были разморозить в конце июня. В течение месяца с момента замораживания должен был происходить медленный сброс давления. Потом еще месяц Соба должна полежать в стационарном режиме, а затем уже наступал процесс разморозки. На него я выделил тоже один месяц.

В мае наступила настоящая весна. Все начало таять, и до Баренцбурга на снегоходе добраться стало невозможно. Людей и грузы приходилось возить на вертолете, что, естественно, причиняло кучу неудобств. Оперативно вызвать вертолет было нереально, так как в Баренцбурге он был один. Да и стоил такой вызов кругленькую сумму.

Перед летом прилетели тучи птиц. Мне кажется, их тут были миллионы. Многочисленные стаи этих кричащих тварей залетали с близкого берега моря. Некоторые, видимо, с целью поживиться, садились на крыши наших бытовок, мачту и провода, внимательно разглядывая проходящих людей и совершенно их не боясь. Увидев однажды, как здоровенная чайка долбит своим клювом спутниковую антенну, я уже начал опасаться за сохранность нашего оборудования.

До конца мая с базы уехали почти все специалисты. В принципе, свою работу они сделали и были не нужны. Остались двое, которые должны были покинуть базу в августе. До этого момента они должны были научить меня обращаться со всем оборудованием. Так, чтобы хотя бы какое-то время мы с Катериной могли здесь прожить вдвоем. И не просто прожить, а еще и заниматься исследованиями.

Я регулярно писал письма Профессору с просьбой доставить с Базы все мои вещи, связанные с работой по ядерному синтезу. Но он на эту тему старательно отмалчивался.

В последних числах мая начал размораживать собачку. Отрегулировал процесс таким образом, чтобы подъем температуры с одновременной откачкой ксенона шел в течение месяца. И чтобы все это время давление в камере поддерживалось на уровне половины атмосферного.

Я надеялся, что план разморозки, до того успешно опробованный на кролике, сработает. И в случае удачи собирался привезти сюда несколько свинок и отработать методику уже на них. Правда, Катерина говорила, что времени на свинок нет, так как ее поджимают сроки, поставленные Профессором. И в случае удачи с собачкой надо переходить сразу к человеку. Мне это казалось безумством, но я был уверен, что насчет свинок сумею ее уговорить. Ну, в самом деле, ведь не позволит же ей Профессор рисковать своей жизнью. А потерять год или даже два на дополнительные эксперименты, которые помогли бы многократно сократить риск – думаю, не самое страшное. Тем не менее, чтобы отбить у нее желание ставить эксперименты на людях, сказал, что первым подопытным кроликом стану я сам.

И вообще, я не мог понять, зачем нужна такая спешка. Ведь анабиоз задуман не для того, чтобы перекантоваться в морозилке пару или десяток лет. Если все будет так, как утверждает Профессор, и на Земле победит Пятый Всадник, то раньше, чем через несколько сотен лет показываться на свет божий нет никакого смысла – найдут и моментально уничтожат. Появляться можно только тогда, когда государство Пятого Всадника, которое будет создано на обломках Цивилизации, уйдет в небытие под воздействием неизбежных внутренних противоречий и неурядиц. Но когда это произойдет – неизвестно, поэтому лучше не рисковать и поставить будильник на пару тысячелетий.

Проблемы в том, чтобы держать человека несколько тысяч лет в замороженном состоянии, нет. На Шпицбергене в шахте он спокойно пролежит хоть миллион лет в целости и сохранности безо всяких затрат энергии. Но энергия понадобится для того, чтобы его разморозить. А где взять такой источник, чтобы мог по сигналу начать функционировать спустя два тысячелетия? Да и для того, чтобы такой сигнал дать, тоже нужна энергия.

Так что самая главная проблема была еще очень далека от своего разрешения.

Я постоянно думал над этим вопросом, но пока не мог нащупать нужный путь. Единственное, что приходило в голову, это сделать первую ступень на основе маломощного РИТЕГа, который потом запускал бы мой термоядерный реактор. Но на пути к практической реализации этого способа я видел кучу сложностей. Наверное, их можно было бы решить, однако это – время и средства.

Но, едва я успел приступить к процессу разморозки Собы, как поступило сообщение от Профессора. Он приказывал срочно вернуться в Москву. Билет на самолет был уже выкуплен. Вылет намечался через два дня. Для Катерины это стало настоящей трагедией. Первый раз за довольно долгое время нашего знакомства увидел, как она вышла из себя, ругая Профессора самыми грязными словами. Я как мог, утешал ее, говоря, что уезжаю ненадолго и скоро вернусь. Но она даже не хотела меня слушать, в истерике хватая и бросая на пол разные предметы.

Я схватил ее и прижал к себе. Через минуту она затихла. Прижалась ко мне и начала тихо плакать.

– Я чувствую, что мы никогда больше не увидимся, – вдруг прошептала она сквозь слезы.

Я ничего не сказал в ответ, потому что самого мучило такое же предчувствие. Только гладил, молча, ее волосы и целовал мокрые от слез лицо и губы.

Катерина провожала меня до самого аэропорта столицы Шпицбергена. Перед проходом в зону паспортного контроля, мы долго стояли, обнявшись.

– Я приеду. Закончу все дела, и тут же приеду, – прошептал ей на ушко. Она кивнула, ничего не ответив.

Я мягко отстранил ее от себя. Глаза были сухими, но совершенно безжизненными, устремленными куда-то вдаль. Поцеловав ее последний раз в губы, развернулся и зашагал прочь. У стеклянных дверей обернулся. Она смотрела на меня неотрывно, опустив руки по швам. Я помахал ей. Она лишь сделала легкое движение рукой.

«Я обязательно вернусь. Закончу все дела – и сразу же вернусь» – повторял я про себя всю дорогу к самолету. Но вдруг, сам не понимая причины, ясно почувствовал, что не вернусь. И от этого смутного, но гнетущего предчувствия засосало под ложечкой.

На Базу приехал практически под утро.

Наверное, лучше было бы, когда улетал на Шпицберген, ехать на машине, а потом оставить ее в Москве на стоянке. Ну, заплатил бы за полгода двадцатку, зато не пришлось бы сейчас тащиться на перекладных. До Талдома добрался на последней электричке, которая прибыла туда почти в два ночи. На станции еле удалось взять такси – непросто в такое время найти желающих везти черт знает куда странного бородатого мужика. Потом полтора километра еще шел по совершенно темному лесу. Ноги всю дорогу то попадали в ямы, то цеплялись за торчащие из земли корни. Так что, пока дошел по лесной дороге до Базы, успел пару раз упасть и извозиться по уши.