Часть той силы

одильнике тоскливо зеленела лишь тяжелая бутылка шампанского, поставленная туда неведомо кем и неизвестно когда. Тогда он вышел во двор и позвал Защитника, который на этот раз проводил ночь сам, озабоченный постройкой гнезда.

– Звезды-то какие! – сказал Защитник, задрав голову к небесам. – Скажите мне правду, я пришел оттуда?

– Правды на свете нет, – уверенно ответил Ложкин, – есть лишь разные варианты лжи, между которыми ты можешь выбирать или не можешь выбирать. Чаще второе. Помнится, ты говорил мне про сумасшедшую старуху, которая все время матерится и повторяет любые сказанные при ней слова.

– Говорил, а как же.

– Я собираюсь ее вылечить, и должен встретиться с ней с утра как можно раньше. У меня сегодня мало времени. Очень мало времени.

– Будет сделано. Кстати, они согласятся с удовольствием. После того, как вы вылечили бедную бабушку, все верят в то, что вы добрый колдун. Многие хотят к вам обратиться, но боятся.

– Я такой страшный? – удивился Ложкин.

– Да. Честное слово. Даже я вас иногда боюсь. Есть вокруг вас что-то черное и сильное. От вас даже собаки убегают, поджав хвост. Ни одна не лает.

– Никогда не замечал.

– Еще бы! Собак замечаешь, только когда лают. С людьми тоже самое… А вот мальчишки вас не боятся. Знаете, что они поют вам вслед? "Петушок, петушок, голубой гребешок".

– А что это значит? – не понял Ложкин.

– Это потому что вы живете без женщины. Два мужчины в доме. Нет, – поправился Защитник, – меня это не касается. Меня уж никто не назовет голубым. Давайте, я вам женщину приведу, а?

– Я ведь художник, – начал Ложкин.

– Знаю, среди художников много голубых, каждый второй.

– Нет, это неправда. Просто человек, который создает жизнь из ничего (а это и есть художник), должен где-то черпать энергию. Особенную энергию, которая совершенно не нужна другим людям. Это энергия неудовлетворенности, энергия страдания, энергия вины. Когда я был женат, мне хотелось работать и что-то создавать – ради денег, ради славы, чтобы мной кто-то гордился и кто-то меня уважал. Я работал ради этого, но это ведь неправильно. А когда женщины рядом нет, я работаю ради даже не знаю чего, не ради вечности и даже не ради искусства. Просто наступает момент, когда я не могу не создать что-то. Просто не могу. Сквозь меня действует что-то, что сильнее меня. И только это есть настоящее. Впрочем, это тяжело. Я всегда выбирал женщину, когда у меня был выбор. Выбора сейчас просто нет.

– Понятно, от неудовлетворенности и не то бывает, – сказал Защитник. – Вон Людка Прошкина себе руку утюгом пожгла, когда ее мужик бросил. И все-таки, я оттуда, – он показал на небо, – Я даже знаю, с какого кусочка неба. Когда я смотрю туда, вон туда, где две ярких звездочки, я чувствую, что был там давным-давно. Я сижу здесь на крыльце и смотрю, и думаю, представляю себе, как там ездят машины и стоят подъемные краны, а еще растет лес, но не зеленый, а розовый. И где-то там живет моя мама. Ничего, что я это все говорю?

А в шесть утра с минутами