Степь. Кровь первая. Арии (СИ)

Зорька аж подпрыгнула на заднице от услышанного. На что Хавка только заливисто закаркала.

- Дура, ты Зорька, - но тут же прекратив смеяться на полном серьёзе продолжила, - пока дура. Я тебе передам всё чё сама знаю, а кровь то у нас с тобой и так одна. Я тебе дам свой опыт, а ты его в свою башку посеешь. А что такое опыт? Это и есть жизнь. Поняла?

Понятно то оно было понятно, но Зорька от услышанного находилась в каком-то шоке. В ней бурлила неприязнь ко всему этому. Сущность Зорьки отчаянно сопротивлялась этим переменам в своём сознании. Не хотела она ничего менять в своей безоблачной жизни, не надо ей это. Она злобно огрызнулась, сама, не ожидая, что перейдёт на жаргон матёрой бабы:

- А нах мне это?

- А тебя, чё кто-то спрашивал, чё ли? Али Дева Речная тебе выбор оставила?

Зорька больно закусила губу от обиды. Хавка опять была права. Святая Троица! Эта ведьма постоянна права. Не зря на Семик по ней Речная Дева слёзы лила, ой не зря.

- Поверь, Зоренька, на тебя охоту открыли все, кому ни лень, а кому лень и так прибьют. Ты рано или поздно в силки попадёшь, аль стрелу глазом словишь, аль отравы сыпанут, аль хозяин на суп пустит.

И опять будто плетью по мозгам хлестнули слова Хавки. Она сразу вспомнила свой первый день пребывания в логове и как её теперешний муженёк хотел сварить из неё суп. Как она всё так чётко угадывает? Или знает? Ведьма! Тем временем вековуха продолжала планомерно Зорьку добивать:

- Отпрыгалась зайкой то, пора под подолом зубки отращивать, коль жить хочешь дальше, да девку свою нянчить.

Зорька на объявление ей пола будущего ребёнка отреагировала вяло. Она уже была забита до такой степени, что все последующие забивания её как бы и не касались. Она лишь изобразила жалкое подобие немого вопроса на своём лице.

- Да, - махнула она на неё рукой, мол что с тебя взять, - девка у тебя будет. И это ещё один каменюка в твой огород от мужа. Им же сыновей подавай, а ты и тут промахнулась.

Так паршиво на душе у Зорьки, пожалуй, никогда не было. В один миг все её радужные мечты рухнули и развеялись, как лёгкий дымок. Она всю ночь проворочалась, так и не уснув. Лишь по утро сдавшись под грузом неопровержимых доказательств правоты этой старой уродины, у неё как будто глаза раскрылись, спала розовая пелена и она посмотрела на всё совершенно по-другому. На всё и на всех.

Сороки куманиться начали, как по заказу, на следующее же утро. Хабарка прибежала к подруге запыхавшись и объявила. Индра, обгладывавший какую-то птицу, услышав новость Хабарки лишь злобно сплюнул, бросил на стол не до конца обглоданный кусок, оделся и ушёл куда-то, а баба начала сама, как сорока трещать, обрисовывая в красках, как туча этих чёрно-белых бестий на правом краю за лесом собралась и уж начали свой бешеный карагод. Конечно, Хабарка видеть этого не могла, она туда не бегала, но рассказывала всё это так, как будто сама среди них летала. Подруги ещё по трещали, по щебетали ни о чём. Наконец обнялись и попрощались.

- Ой, Зорька, чё то я боюсь за тебя, - покачивая головой, выдала Хабарка.

- Да, подруга. Я сама за себя боюсь, а кажись скоро и себя саму бояться начну, - ответила Зорька таинственно.

Странно, но она не боялась больше родов. Молодуха была абсолютно уверена, что ни с ней, ни с ребёнком ничего не случится. Она сейчас больше боялась того, что будет потом и своей роли в этом "потом". Хабарка явно ничего не поняла, но переспрашивать не стала, или просто пропустила её слова мимо ушей, считая их такими же "для приличия", какими были и её собственные. Зорька с неохотой собралась и пошла к вековухе в баню. Перед самым входом остановилась, оглянулась. С какой-то неописуемой печалью на лице, посмотрела на стоявшую у края кибитки подругу и скрылась в шатре.

Кумление для неё прошло как в тумане. Ничего не запомнила, да и не хотела. Сказалась и бессонная ночь, и травы-дурманы, которыми её опоила Хавка. Помнила лишь, что голова кружилась, когда вокруг куклы ходила. Потом, наплевав на всё, заявив, что хочет спать, завалилась на лежак Хавки и уснула, услышав лишь напоследок жалостливые слова вековухи:

- Чистая ты душа, как слеза не замутнённая. Жалко то тебя как.

После чего Зорьке даже показалось сквозь сон, что та заплакала, а может это уже во сне приснилось.

Проснувшись, она почувствовала себя сама не своя и это чужеродное состояние её теперь преследовало постоянно. Она стала замкнута, абсолютно перестала с кем-либо разговаривать. Даже Индра, поначалу пытавшийся её как-то растормошить, вывести из этого замороженного состояния, довольно быстро плюнул и просто перестал бывать дома, даже спать не всегда являлся. А когда на полную луну её прорвало, и она начала, ползая на коленях, выпрашивать у него прощения и прощаться с ним на всегда, он перепугался, даже сбегал к Хавке. Та, по каркав своим старческим смешком, объяснила все прелести Прощальной седмицы и атаман, плюнув на всю эту грёбаную бабью стаю, собрал ближников и умчался в очередной поход, куда по дальше.

На полнолунии перед родами, что соответствует тридцать четвёртой седмице вынашивания, примерно конец марта, отмечалась Прощальная седмица по всем речным баймакам. Беременным дышать становится тяжело, ребёнок колотит ножками буквально под сердцем. Проявляется синхронное оволосение кожного покрова. В обычном состоянии часть волос вырастает, а другая -- выпадает. У беременных -- все растёт. На это новолуние птица гнезда не вьёт, девка косы не плетёт. Ритуальные плачи. Каждая, кто собиралась рожать прощалась с жизнью, с родными и близкими, прося у всех прощения. Просили прощение у всех нежитей, всей Троицы персонально. Но главное просили прощения у душ предков, Дедов, ибо только им решать оставить её с ребёнком живой при родах или нет. Специально для этого они готовили особый пирог с рыбой. Считалось самоубиством браться за какое-либо дело, даже самое малое. В этот день полагалось выпускать птиц на волю. В полнолуние сжигали свои соломенные постели, скакали через огонь, вернее через дым, окуривая себя. Всё это делалось, чтобы истребить болезни и уберечь себя от чужого ведьменного воздействия. В эти дни Чур, домашняя полужить "бесится" и не узнавал своих домашних, а потому мог причинить по недоразумению вред. Просыпались от зимней спячки Водяные и Речные Девы. Роженицы ходили к реке, кормили Святую Воду с её обитателями, приносили на берег платья для Дев, холсты, чтобы речные красавицы смогли одеться и не замёрзнуть. Обходили ключи и родники. И их кормили вкусностями. С огнём холили вокруг кутов - гоняли болезнетворную нежить.

Роды были болезненными, но Зорька с удивлением отметила, что ожидала чего-то значительно хуже. Девочка родилась здоровенькая, без изъянов и сразу красивая, в чём ни роженицу, ни повитуху даже уговаривать не пришлось. Радовались обе. Хотя, что там могла разглядеть слепая Хавка, не понятно, да и Троица с ней. Девочку назвали Утренняя Звезда или просто Звёздочка.

Шум вернувшейся ватаги Зорька услышала лишь пару седмиц спустя после родов, но муж к ней так и не зашёл. Попытался разок, но Хавка грудью встала с той стороны прохода, все рычания атамана однозначно разбивая об "Нельзя!". Долго ему что-то объясняла о нелюдях, стращала, запугивала, но в конце концов всё же уговорила.

А дальше произошла настолько неожиданная вещь, что в голове у Зорьки так и не уложилась до конца её дней. На сороковой день, когда дочь превратилась из нелюдя в человека и радости Зорькиной не было предела, так как банное задержание её закончилось и всё обошлось, как нельзя лучше. Хавка, плача от счастья за своё потомство, взяла и померла. Произошло это как-то буднично и Зорьке по началу показалось всё это не по-настоящему. Она так шутливо подвинула их на край лежака, сама шустро устроилась на нём, вытянулась, глазки закрыла, не переставая улыбаться и проговорила, довольная, бодрым голосом:

- Раскуманиватся ни смей, так повязь со мной останится. Только ты меня в реку схорони, чтоб к Дедам попала. Прощайте, девоньки, мои.